И. П. Котляревский в свете критики

Подробности: Просмотров: 800

Иван Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики.

Подається за виданням: Стешенко И. И. П. Котляревский в свете критики. — «Киевская старина», 1898, т. 62, кн. 7—8, с. 83—151; кн. 9, с. 267—316; т. 63, кн. 10, с. 1—32.

Джерело: Internet Archive.

Переведення в html-формат: Борис Тристанов. У публікації зроблена наскрізна нумерація сторінок. Номер сторінки у джерелі вказаний у дужках.

Дивись також: Іван Франко. Рецензія на працю І. Стешенка "И. П. Котляревский в свете критики".

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 1 (1898, кн. 7-8, с. 83)

И. П. КОТЛЯРЕВСКИЙ В СВЕТЕ КРИТИКИ.

Имя творца новейшей украинской литературы — И. П. Котляревского издавна привлекало внимание образованной публики; издавна произведения его подвергались оценке в различных периодических изданиях, рассматривались в различных перспективах и, соответственно этому, получали то или другое освещение. Разумеется, ни одна из оценок нашего поэта не могла быть абсолютно правильной: верные черты в характеристиках его часто перемешаны с неправильными, объективные наблюдения переплетены с тенденциозными, и, таким образом, почти ни одна из этих характеристик не может быть названа вполне удачной. Но за то, с другой стороны, во многих из оценок нашего поэта находится такое богатство верных мыслей и указаний, такое иногда художественное истолкование сущности его творчества, что современный судья последнего миновать этих оценок не может. Современному критику эти оценки, особенно более ранние, должны ясно показать, что в нашем поэте нравилось публике, что порицалось и, что, наконец, всеми ставилось ему в бесспорную заслугу. Вопрос может быть только в том, правильно ли определен предыдущими критиками характер творчества Котляревского и, что уже менее важно, верно ли выяснено его значение, — но это и есть задача современной критики. Решить эту задачу можно, разумеется, только путем изучения прежде

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 2 (1898, кн. 7-8, с. 84)

всего литературы о Котляревском, которая довольно обильна и разнообразна. Рассмотрение этой литературы будет нами вестись в хронологическом порядке, имеющем несомненные выгоды: держась такого порядка в рассмотрении литературы о Котляревском, мы легко подведем итог всему рассмотренному, и тогда нам только останется проверить истинность основных выводов критики. Имея все это в виду, обратимся теперь к рассмотрению указанной литературы.

Первое свое произведение Котляревский, как известно, напечатал в 1798 году. Нужно было бы ожидать, что различные отзывы о его Энеиде появились в печати, как в 1799 году, так в особенности, начиная с 1808-9 годов, т. е. после трех изданий Энеиды. Однако украинская библиография, впрочем почти еще не существующая, не представляет нам никаких отзывов о произведениях Котляревского вообще, а об Энеиде в частности, ранее 1816 года. Единственный же существующий в России библиографический указатель по украинской литературе, ¹⁾ начинает литературу о нашем поэте только с 1839 года, т. е. спустя год после его смерти. Нечего и говорить, конечно, что такие упущения в библиографии данного вопроса несколько суживают материал, необходимый для наших выводов, но на правильность самих выводов влияния не оказывают. Прежде всего, сомнительно, чтобы в отзывах до 1816 года, если они были, могла заключаться настолько обстоятельная критика, чтобы иметь для нашего времени действительную ценность: отрывочность отзывов, в течение не одного десятка лет даже после 1816 года, позволяет думать основательно, что такой обстоятельности именно и не было.

И так, первое известное нам упоминание о литературной деятельности поэта относится к 1816-му году. Некто Акимов, сообщая в печати о посещении Полтавы великим князем Николаем Павловичем, ²⁾ говорить, что

¹⁾ Рада — 1883, украинский альманах. Покажчик Комарова.

²⁾ Украинский Вестник 1816 г. июль стр. 93.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 3 (1898, кн. 7-8, с. 85)

последний — "многих удостоил обещаний высокого покровительства своего, особливо известного дарованиями своими автора Вергилеевой Энеиды на изнанку на Малороссийском языке капитана Котляревского, и изъявил желание иметь у себя два экземпляра оной". Замечание это беглое, но важное в том отношении, что наш поэт называется уже за свою Энеиду, известным дарованиями". В следующем году рецензент фарса Шаховского "Козак-стихотворец", жестоко порицая это произведение, противопоставляет ему украинскую Энеиду ¹⁾. "Читая в объявлении о представлении оного (т. е. фарса Шаховского), я (говорит рецензент) воображал увидеть что-нибудь похожее на несравненную малороссийскую Энеиду"... Смысл этого противопоставления становится ясным из дальнейшего изложения рецензии: автор последней упрекает фарс Шаховского за его антиреальность, за ложное изображение украинской народности; очевидно, значит, что произведение нашего поэта привлекало рецензента именно своею реальностью и жизненностью. С 1817-го года и вплоть до 1838-го печатные отзывы о Котляревском, насколько нам известно, почти замолкают ²⁾. Объясняется это тем, что, кроме первых четырех частей Энеиды, наш поэт вплоть до самой почти смерти не напечатал ничего, а слава первых частей утвердилась настолько прочно, что нового о них говорить, вероятно, было нечего. Верно ли это последнее наше предположение или нет, ³⁾ но только мнение о Котляревском по другому поводу появилось уже в 1838 году. Задумав издавать памятники

¹⁾ Украинский Вестник 1817 г. декабрь стр. 369.

²⁾ Впрочем, автор малорусской грамматики Павловский еще в 1818 году причисляет нашу Энеиду к народным произведениям и говорит, что она была "публикою с удовольствием принятая". Как причину этого, он указывает верное изображение в ней украинского народа.

³⁾ Что оно верно, указывает высокое мнение о Котляревском Бантыша-Каменского, появившееся в 1830 г. — (см. его историю стр. 243). — Здесь он говорит, что поэт показал в Энеиде — "с отличным искусством, до какой степени ум гибкий и оборотливый может управлять гармоническими звуками".

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 4 (1898, кн. 7-8, с. 86)

украинской словесности, известный И. И. Срезневский первым дебютом избрал для себя нигде до того времени ненапечатанную "Наталку-Полтавку".

Выбору именно этого произведения для начала издания он придавал большое значение. Характеризуя Наталку-Полтавку, как одно "из первых книжно-народных произведений Украины", и называя ее "первым сборником памятников украинской народности, образцом для всех последовавших", Срезневский прибавляет: ¹⁾ "можно было-бы после этого и не упоминать о том, что Наталка-Полтавка из книжно-народных украинских произведений большего размера по своему внутреннему достоинству занимает первое место, что она более всех любима по всей Украине"... Вполне ясно отсюда, что Срезневский так высоко ставит это новое произведение опять таки за его жизненность или реальность в изображении народа. Таким образом, к прежней оценке Котляревского, как талантливого изобразителя народной жизни в Энеиде, присоединяется новая оценка его и похвала за правдивое отношение поэта к народу и в "Наталке-Полтавке".

В следующем году "Украинский сборник" И. И. Срезневского или, говоря иначе, "Наталка-Полтавка" вызвали в русской печати различные толки. Их, впрочем, не мог услыхать сам автор "Наталки", ибо в 1838 году он умер... Один из рецензентов, хваля Срезневского за его неутомимую деятельность в области "славянщины", пересказывает сочувственно отзыв о «Наталке» самого Срезневского и прибавляет от себя следующее: ²⁾ главное достоинство этой оперы заключается не в содержании, но в прекрасном, чистом языке, в характере главных действующих лиц, особенно самой "малороссийской дивчыны", и в милом простодушии, которым проникнута вся пьеса. Многие места, например монологи Наталки, разговоры ее с матерью, свидание с возлюбленным,

¹⁾ Украинский сборник И. И. Срезневского. Книжка первая 1838 г. стр. 6, 7.

²⁾ Северная Пчела 1838 г. № 69. Отдел — Русская литература.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 5 (1898, кн. 7-8, с. 87)

согреты непринужденной теплотой чувства и истинно могут тронуть хотя несколько чувствительное сердце. Между тем вы встретите в опере и чрезвычайно комическое лицо — Возного: оно невольно заставит улыбнуться. Наконец, обратите внимание на народные песни малороссийские, вместо обыкновенных арий, песни замечательные во многих отношениях, и тогда увидите, почему эта пьеса сделалась любимой народной пьесой Украинцев".

Эта рецензия дополняет оценку Срезневского, так как, кроме указания чисто объективных достоинств Наталки-Полтавки, автор рецензии говорит еще об эстетических ее достоинствах, т. е. не только как о реально-верном изображении народного быта, но и как о художественном создании. Другой рецензент "Наталки", упоминая о смерти поэта, обращается затем к упомянутому его произведению, долго и с вниманием, между прочим, останавливается на известной песне Возного и с увлечением заключает, что — "Наталка-Полтавка проста, как поэзия народная, и так же, как эта поэзия, ярка и цветиста" ¹⁾. Еще более подробно и обстоятельно, чем предыдущие писатели, изложил свое мнение об Энеиде и Наталке-Полтавке последующий критик. Принося благодарность Срезневскому за его сборник, этот последний обращается к недавно умершему Котляревскому. С грустью упоминает он о недавней кончине поэта и прежде всего направляет, очевидно, по адресу знакомых с его жизнью следующие укоризненные слова: ²⁾ "скоро уже полгода, как умер этот замечательный человек, и о смерти и о делах его никто ни слова, как будто умер какой-нибудь незначительный, мелкий чиновник, о коем

.......... Лишь в газетах
Осталось: "выехал в Ростов".

¹⁾ Литературные прибавления к Русскому Инвалиду 1839 г. том I № 11, стр. 236-7.

²⁾ Отечественные записки 1839 г. № 3-й. Русская литература стр. 132-138.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 6 (1898, кн. 7-8, с. 88)

Одни "Литературные прибавления с горестью известили своих читателей о его смерти — и только". Почему же упомянутого критика так неприятно поразило нерадение к памяти украинского поэта? Ответом на это послужит то мнение, которое имел он о Котляревском, как писателе... По его убеждению, родоначальник нашей литературы ¹⁾ "был поэт остроумный, оригинальный, юморист великий. Он умел подметить в малороссийском языке неподражаемую самобытность и первый решился выразить на нем свои мысли и чувства. Заметим, что это было в начале XIX столетия, когда еще так мало толковали у нас о народности, когда еще жили люди закоренелые в предрассудках прошедшего века, века галломании".

Высказав эти взгляды на произведения Котляревского вообще, критик делает новые замечания на каждое из них в частности. Так, об Энеиде он говорит: "коренные русские, читавшие "Энеиду" Котляревского, хоть и вполовину понимали ее, однако ж дивились и чудному языку, и остроумию автора; между тем, как переделка "Энеиды" на великорусское наречие Осипова, совершенно им доступная, наводила глубокий сон. Такова сила таланта"! — О "Наталке" он говорит, что "опера шла, идет и будет идти, пока останется в Украине хоть один звук родного наречия"... ²⁾ На чем же основывает критик свое предположение? Да на том, что в Наталке-Полтавке "отражается быт малороссиян, как в зеркале, без натяжек, без преувеличений".

По сравнению с предшествующими ценителями Котляревского, в этом приговоре мы находим еще новыя черты, дополняющие все прежние характеристики поэта: критик подмечает юмор последнего, называя его великим юмористом и писателем, постигшим красоты украинского языка. Однако этими отзывами критика 1839 года не ограничилась... Упреки

¹⁾ ibidem — стр. 132-3.

²⁾ ibid — стр. 134, 136.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 7 (1898, кн. 7-8, с. 89)

только что приведенная рецензента по поводу того, что печать мало сказала о недавно скончавшемся талантливом украинском поэте, бесследно не пропали: спустя немного времени появилась его биография, написанная одним из его знакомых — С. Каминским. Сообщив различные биографические данные, рисующие Котляревского, как человека и чиновника, С. Каминский коснулся и литературной его деятельности. В самом начале биографии поэт называется уже "знаменитым соотечественником" и "известным автором Энеиды на малороссийском языке", ¹⁾ и эта характеристика его вполне гармонирует с теми отзывами биографа о его поэзии, которые мы находим ниже.

Вот что, например, говорит биограф об Энеиде: "комизм его Энеиды неподражаем, — везде дышит самая непринужденная сатира, блестящая неподдельною веселостью и остротами наблюдательного ума. Вся Украина читала Энеиду с восхищением. Легкость рассказа, верность красок, тонкие шутки были в полной мере новы, очаровательны. Списывая с природы, автор нигде не погрешил против истины; народность отражается в поэме, как в зеркале". Несколько ниже С. Каминский называет то же произведение (две последние части) "редким сокровищем". Не менее благоприятный отзыв дает биограф и о пьесах Котляревского — "Наталке-Полтавке" и "Москале-Чиривныке", тогда еще ненапечатанном. "Обе пьески говорит он, являют новую сторону прекрасного таланта автора. В обеих пьесах, при легком комизме, господствуют самые нравственные идеи"... Наконец, автор биографии заключает свой очерк следующими словами: "драгоценное имя творца Энеиды сохранится навсегда в памяти народной, подобно народной песне, которая никогда не умирает". В отзывах С. Каминского наблюдается, как можно видеть, новая черта, вызванная, конечно, самой поэзией Котляревского; именно в "Наталке" замечается нравственный элемент, которым

¹⁾ Северная Пчела — 1839 г. № 146. Биография поэта Котляревского — С.С.К.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 8 (1898, кн. 7-8, с. 90)

дополняются прежние, указанные уже достоинства творчества нашего поэта. Биография С. Каминского оказала свое действие: под ее влиянием еще больше укрепилось уважение к Котляревскому, симпатичный облик которого стал известен теперь публике. Следы этого влияния оказались на отзыве еще одного критика. Этот последний с самого начала заявляет, что ¹⁾ — "имя Котляревского известно всем по его перелицованной Энеиде, в Украине оно народное имя, наравне с именем Климовского и философа-циника Сковороды"... О "Наталке" он замечает, что она, — может быть также примером прекрасных, народных, даже, если угодно, простонародных созданий, которые нравятся своей простотой, безыскусственностью и верностью характера народа и местности".

Несколько ниже критик объясняет причину такого отзыва. По его мнению, «характеры Наталки, ее матери, Петра, пана Возного, друга и советчика его Выборного, даже Миколы, родственника Наталки, удивительно верны и схвачены с живой природы; вся пьеса дышит таким добродушием; народные песни введены в нее так кстати и уместно; язык ее так хорошо выдержан, что мы не дивимся ее народности у Малороссиян и причисляем ее к прекрасным произведениям народного ума Русского»...

Этот отзыв, как видим, совпадает с прежними отзывами о том же предмете.

Пример С. Каминского оказался заразительным еще больше, так как, по напечатании им упомянутой биографии, в различных изданиях были помещены такие же биографии, большей частью перепечатанные из Северной Пчелы. Первая из них появилась в декабре 1839 года ²⁾. Она была повторением несколько сокращенной биографии С. Каминского и даже повторила существенный отзыв последнего. Самостоятельно

¹⁾ Сын Отечества 1839 г. т. IX. Критика и библиография стр. 139-142.

²⁾ Журнал Министерства Народн. Просвещ. 1839 г. ч. 24-я отдел VI-й стр. 166-8.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 9 (1898, кн. 7-8, с. 91)

редакция не сказала о Котляревском ничего, но и тот факт, что она поместила у себя отзыв С. Каминского, очень характерен. В 1841 году также была написана биография Котляревского В. Пассеком, посетившим поэта за год до его смерти. Эта новая биография интересна отзывом ее автора об Энеиде. По утверждению В. Пассека, — "Энеида была принята в Малороссии с восторгом, все сословия читали ее, от грамотного крестьянина, до богатого пана" ¹⁾. Упоминая затем в конце своей заметки о предполагавшемся издании всей Энеиды Волохиновым, Пассек высказывает желание, — "чтобы были экземпляры и для столиц, в которых много ценителей прекрасного дарования г. Котляревского". — Эти отзывы, конечно, кратки, но для показания прежней устойчивости славы нашего поэта, очень ценны.

Под их влиянием, в том же году снова была написана биография Котляревского, причем автор ее повторил и отзыв о последнем Пассека ²⁾. Таким образом слава Котляревского утверждалась все более. Наконец, в том же году все прежние его критики были как бы резюмированы в блестящем поэтическом отзыве Шевченка, сказавшем следующие слова: 3).

Не вмре кобзарь, бо на викы
Его (слава) прывитала.
Будеш, батьку, панувати,
Покы жывуть люде:
Покы сонце з неба сяе,
Тебе не забудуть...

В 1842 г. сделан был разбор "Ластовки", — сборника, где были напечатаны эти стихи Шевченко. Сборник этот дал возможность сделать несколько замечаний об украинской литературе вообще и о Котляревском в частности. Говоря о

¹⁾ Москвитянин 1841 г. ч. 2-3 стр. 567.

²⁾ Журнал Мин. Нар. Просвещения 1841 г. ч. 32-я (октябрь) стр. 44.

³⁾ Ластовка-Гребенки 1841 г. Шевченко, На вичну память Котляревскому.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 10 (1898, кн. 7-8, с. 92)

последнем, рецензент сборника заметил, что — "Наталка-Полтавка по образцово-наивному характеру героини пьесы и типическим характерам других лиц, была бы украшением и не столь юной литературы" ¹⁾. Говоря о Москале-Чаривныке, который в 1841 г. был весь издан Срезневским, а в 1842 г. частью помещен в "Ластовке", Евецкий, автор той же статьи, замечает следующее: "два отрывка из оперы "Москаль-Чаривнык" Котляревского, кроме внутреннего своего достоинства, дрогоценны еще, как голос из-за могилы творца малороссийской литературы". Коснувшись же вслед за этим приведенных выше стихов Шевченко, Евецкий говорит, что "весьма кстати в этом-же сборнике молодой поэт Шевченко почтил память его прекрасным стихотворением, исполненным одушевления и чувства". После этих отзывов о Котляревском других оценок его в 1842 г. не было. В 1842 году изданы были, наконец, все части Энеиды, проданные автором Волохинову. Новое издание не замедлило вызвать различные о себе отзывы: их было два — в 1843 и 1844 годах, и оба они являются для нас очень важными. Автор первого не сразу приступает к самой оценке украинского произведения; он прежде всего считает нужным заявить, что напрасно на сочинении Котляревского поставлено русское заглавие: произведение его он признает прежде всего не русским, а затем и мало-понятным для русских даже и с помощью словаря... С оттенком шутки и иронии говорит он о "малороссийском" юморе, который и является главной причиной этой непонятности Энеиды для великорусских губерний; с некоторой насмешкой отзывается он о грубоватости этого юмора и дает всем изложением своим понять, что последний несколько уже устарел. Такой тон дает возможность предположить, что критик в конце концов подорвет прочную славу поэта и умалит его значение. Однако этого на самом деле нет. Уже в начале своей заметки

¹⁾ Денница 1842 г. № 7. Малороссийская литература. Статья Евецкого

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 11 (1898, кн. 7-8, с. 93)

он называет Энеиду "знаменитой малороссийской пародией"; в конце же критики, отношение автора ее к украинскому произведению выясняется окончательно. Не смотря на признанную им малопонятность юмора Энеиды и его некоторую устарелость, критик тем не менее заявляет: ¹⁾ "сочинение господина Котляревского в состоянии восхитить многими прекрасными местами и силою таланта, который, при таком огромном объеме книги, до конца выдержал свой особенный юмор и своего рода занимательность".

Таков этот интересный отзыв, но он еще более интересен не но силе новой похвалы нашему поэту, а по тому приему, который применяет автор ее к своей оценке. Для него украинская пародия является уже отчасти историческим памятником, соль и свежесть которого несколько повыветрились. В виду этого, критик становится в своей оценке почти на историческую точку зрения, и эта последняя, при всех его суждениях о некоторой устарелости Энеиды, все-таки дает ему возможность найти в ней крупные достоинства. Как бы то ни было, но такая оценка является, как мы видим впервые. В следующем году новый ценитель произведений Котляревского — Костомаров дал о нем свой интересный отзыв, представляющий также попытку более или менее прочно установить как достоинства, так и недостатки произведений нашего поэта — главным образом Энеиды.

Суждения Костомарова особенно резко подчеркивают их историческое значение и в окончательном выводе вполне удовлетворяют научным требованиям исторической перспективы. Эта черта в мнении Костомарова и составляет особенный интерес его замечаний, которые, при других недостатках, заслуживают большого внимания. Центр их тяжести сосредоточивается, как мы сказали, на Энеиде. Говоря об этом произведении, Костомаров рассматривает его с двух сторон: со стороны литературной формы и реального содержания.

¹⁾ Библиотека для чтения 1843 г. ч. 56-я отдел 6, стр 49.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 12 (1898, кн. 7-8, с. 94)

Со стороны формы украинская Энеида принадлежит к пародии; как пародия, отвечавшая духу времени, она заключает в себе насмешку над классическими богами и героями. Это осмеяние классических типов было тогда в России в моде: оно являлось как бы реакцией псевдоклассицизму, царившему несколько раньше в русской литературе, но утратившему, наконец, свой raison d'être, чтобы дать место более свежим течениям. Переходной ступенью к более жизненному направлению и явилась именно пародия, все еще не лишенная классического элемента. Связанный узами политической жизни с Россией, наш поэт не мог, конечно, не интересоваться проявлениями литературной деятельности последней: для этого у него была чересчур пытливая душа, еще более развитая в этом направлении образованием. Будучи сыном определенной эпохи, он естественно должен был отразить в своих произведениях типичные ее особенности, — или, иными словами, примкнуть к школе пародистов. Такое явление и считает вполне нормальным Костомаров и только в отношении оценки значений Котляревского придает ему особенную окраску. Считая Энеиду образцом пародии 18-го века, важной для времени поэта, Костомаров отрицает эту важность для современной ему, Костомарову, эпохи, т. е. для сороковых годов. Об этом он заявляет прямо: ¹⁾ "Энеида, как пародия, потеряла для нас свою цену"... Таким образом, форму Энеиды, преследующей цель "осмеяния псевдоклассицизма", Костомаров считает устарелой. Но пародированьем псевдоклассицизма значение Энеиды не исчерпывается, — оно простирается далее. В отношении формальном Костомаров отмечает еще одну важную особенность Энеиды — это ея язык. По его мнению, язык Энеиды — "правильный, блестящий, народный в высшей степени, остается самым лучшим памятником". В формальную заслугу Энеиды ставит критик и стих последней. Высказав мнение, что четырехстопный ямб есть будто бы "чуж-

¹⁾ Молодик 1844 г. "Обзор сочинений, написанных на малороссийск. яз.".

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 13 (1898, кн. 7-8, с. 95)

дый малороссийскому языку", Костомаров все-таки замечает, что этот ямбический стих "едва ли у кого достигает такой игривости и непринужденности". Однако вся важность, приписываемая им Энеиде, относится главным образом к содержанию последней. В отношении ее содержания критик отмечает два неотъемлемые достоинства: художественное изображение народного быта и характеров и всюду выдержанное чувство юмора. Эти главные достоинства Энеиды были, по его мнению, скрыты от современников Котляревского и вполне обнаруживаются только теперь. Энеида, по убеждению Костомарова, представляет — "верную картину малороссийской жизни Автор знал хорошо Малороссию, жил в ней и с нею пользовался всем, что было у него перед глазами. Характеры его богов и героев истинно малороссийские в малейших его приемах. Во-вторых, она драгоценна для нас по неподражаемому юмору, с которым автор изображает пороки и смешную сторону своего народа. Стоит только вспомнить описание ада, — все грешники носят на себе черты малороссийские и даже осуждены на муки, которые только придут в голову малороссиянину"...

Отметив такие крупные заслуги украинской Энеиды, Костомаров не забывает однако указать и материальные ее недостатки. Всем известно, что, создавая свою Энеиду и облекая ее в комическую форму, Котляревский нередко пересаливал; благодаря этому, комизм его смахивает несколько на карикатуру, а некоторые сцены Энеиды чересчур уже разят откровенностью. Это, конечно, были приемы устарелые; на их устарелость указал и предыдущий критик, указывает на них и Костомаров. Только ссылки на некоторую устарелость юмора Энеиды соединены у Костомарова с указанием причины такой устарелости, в силу чего главные заслуги поэта остаются незначительно умаленными. По данному вопросу Костомаров выражается следующим образом: "что касается до тривиальностей, соблазнительных сцен и некоторых отвратительных писаний, которых, к сожалению, много у Котляревского, то он в

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 14 (1898, кн. 7-8, с. 96)

суть плод ложного понятия о смешном; тогда думали, что все отвратительное может забавлять". Так объясняет он недостаток Энеиды, заключающийся в некоторых излишествах изложения. В общем, приговор его довольно обоснован и, дополняя мнение предыдущего критика, для сороковых годов очень характерен. Не так ценен отзыв Костомарова о Наталке-Полтавке, так как здесь он впадает в противоречие. Сказав раз, что в этой пьесе "сочинитель хотел представить нежное сердце малороссийской девушки", Костомаров вдруг рядом с этим говорит, что содержание Наталки-Полтавки "отзывается устарелою сентиментальностью прошлого века". Противоречие очевидное, так как сантиментальное изображение чего-нибудь и изображение сантиментального или чувствительного, очевидно, не одно и то же.

В 1845 году о Котляревском в печати молчали; вспоминают о нем снова в 1846 году. Некто Сементовский, кажется товарищ по службе нашего поэта, прочитал в Северной пчеле заметку о домике последнего и под ее влиянием решил написать его биографию. В этой биографии он кое-что говорит и о произведениях Котляревского. Об Энеиде и Москале-Чаривныке он только упоминает, а на "Наталке" останавливается с большим вниманием. По его мнению, "Наталка-Полтавка не какое-нибудь оперное либретто, в котором выставлено несколько эффектных сцен и забавных пьесок и выведены лица без характера, души и цели; но по преимуществу драма, которая станет в ряд с известными нашими сочинениями в этом роде. Ни одна повесть, ни одно какое-либо сочинение до сих пор не пришлось так по душе Малороссиян, как Наталка И. П. Котляревского; сотни списков ее ходят и теперь еще по всей Малороссии, народ усвоил себе песня, написанные Иваном Петровичем, и есть много таких лиц, которые знают наизусть всю оперу" ²⁾. Мнение это, как вполне очевидно, радикально противоположно

¹⁾ Северная Пчела 1846 г. № 82. "Иван Петрович Котляревский".

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 15 (1898, кн. 7-8, с. 97)

суждению о Наталке Костомарова, и наряду с прежними критиками определенно констатирует факт распространения пьесы Котляревского в Малороссии ¹⁾.

Других отзывов о Котляревском в 1846 году уже не было. Не появлялись они и в 1847-48 годах. В 1849 году исполнилось 80 лет со времени рождения Котляревского. Вероятно, в виду этого, старый его знакомец написал, или, вернее говоря, перепечатал в Киевских Г. Ведомостях ²⁾ прежнюю свою биографию... Здесь он повторяет и прежние свои отзывы, но прибавляет к ним еще новые черты, характеризующие, впрочем, произведения Котляревского в том же направлении. Так в Энеиде он видит — "живую картину домашнего, простого быта Малороссиян — со всеми их достоинствами и общими человечеству слабостями и недостатками; при всем видимом комизме и редком, оригинальном юморе, сочинение имеет нравственную сторону, — полно полезных уроков, понятных по выражению каждому малороссу достоинство не случайное и важное в сочинении народном".

Равным образом называет он и Наталку-Полтавку — "прекрасную", по его мнению, пьесу — "верным очерком местных характеров". Статейкой С. Каминского воспользовались различные периодические издания и в свою очередь перепечатали ее у себя вместе с его отзывами ³⁾. Отзвуком этих биографий, а главным образом напечатанной в Киевских Губ. Ведомостях, явился в Галиции очерк Головацкого ⁴⁾, восторженно отозвавшегося о Котляревском следующими словами С. Каминского: ⁵⁾ "цила Украина с почестью спомынае

¹⁾ Сделанное в "Покажчике" г. Комарова указание, будто бы к 1846 году относится еще упоминание о Котляревском в "Современнике" т. 41-м, — неверно.

²⁾ Киевские Губ. Ведомости 1849 г, сентябрь, С. Каменский.

³⁾ Северная Пчела 1849 г. №№ 83 и 84. и Журнал Мин. Нар Просвещения № 10 (часть 64) отд. VI стр. 37-41.

⁴⁾ Огоновский — История литературы руськои. Часть II, I виддил. [см. Головацький Я. Ф. Іван Котляревський - Т.Б.]

⁵⁾ Северная Пчела 1849 г. № 84.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 16 (1898, кн. 7-8, с. 98)

Котляревского... Кождый Малорусын з глубыны души вздыхае за ным. Дорогоцинне имья его заховано буде на завсигды в памяти народний, яв писня народна, котра не умирае николы". После ряда сочувственных отзывов о Котляревском в 1849 г., новая оценка его появляется только в 1851 году, — да и то оценка эта выразилась в весьма оригинальной форме. Подобно Шевченку, малоизвестный поэт Рудыковский написал по поводу Котляревского большое стихотворение — пародию на Наталку-Полтавку. Мнение свое о Наталке названный поэт выражает в очень резкой, даже грубой форме, но к справедливости отзыва такая форма не прибавляет ничего подкрепляющего... Не высказываясь лично по поводу стихотворного отзыва Рудыковского, мы приведем существенные выдержки из этого отзыва.

По ироническому замечанию Рудыковского, Наталка-Полтавка Брехенька хочь куди! нема вже що й сказаты!

Але-ж, — як-бы те все по наський розскубаты —
То мы-б наткнулись тут не на одну брыдню! ¹⁾

По мнению ценителя, в пьесе Котляревского вообще

Нисенитныць тьма!

Почему же эта пьеса так не понравилась Рудыковскому? Причины этого излагаются им в ироническом пересказе содержания пьесы. Не нравится ему эта пьеса прежде всего за подмеченную им будто бы растянутость ее. Об этом он говорить так:

Наталька та Петро, — вона незгирша казка;
Есть що и в рукы взять — паперу добра вязка...
Що-ж тут в середыни? Насылу я добывсь,
Що той-такы Петро з Наталкой оженывсь.
Хоч довго перш воны в тим малы перешкоду
И ледве вже з нудьгы не повкыдалысь в воду;
Та добри люде, бач, загынуть не далы,
За щирую любовь до купы их звелы...

¹⁾ Киевская Старина 1892 май. Из семейного архива, стр. 221-3.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 17 (1898, кн. 7-8, с. 99)

Не нравится она ему и за ее будто бы неправильность и антиреальность в изложении.

По насмешливому замечанию Рудыковского, в Наталке-Полтавке:

................... писни все та пляскы!
Стара, дочка, Петро и Возный — вси ревуть,
Едын по едному, — як ти жмели гудуть.
Та письни всякому прыточени до шмыгы,
Як нибы на верби поростыкав хто фыгы...
До сватання, — то вси спивалы писенькы,
По шлюби-ж ни одын, помовклы, мов пеньки...
Мов перш тоби ввесь мед уперлы у капусту,
А потим в шулыкы свыныну клалы тлусту...

Вообще же говоря, по убеждению поэта, Котляревский

Брехун брехав брехню, чорт ма ей чым змирыть...

Нечего и говорить, насколько это резкое мнение Рудыковского противоположно прежним отзывам, в которых хоть и указывались недостатки других произведений Котляревского, но Наталка-Полтавка хвалилась единодушно. Мы лично далеки от пения дифирамбов последнему, но можем положительно сказать, что с тенденцией пародий, подобных вышеприведенной, не согласится, вероятно, никто: чересчур уже эта пародия является уничтожающей пьесу нашего поэта, и чересчур уже отзыв Рудыковского блистает отсутствием подкрепляющих его положений. Да, впрочем, от поэтической вещицы таких доказательств и требовать нельзя; отзыв Рудыковского мы привели только для того, чтобы характеристику мнений о Котляревском сделать возможно более полной... Надеемся, что значение этого отзыва будет всяким оценено по достоинству и без дальнейших комментариев. С 1851 года и вплоть до 1856, насколько позволяют судить наши данные, отзывов о Котляревском не было. О нем как бы забыли: в русской литературе не имели особенного повода заниматься часто анализом его произведений, а органов украинского слова не существовало, поэтому до 1856 года о Котляревском не было сказано

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 18 (1898, кн. 7-8, с. 100)

ничего. Только в 1856 году в одном из русских периодических изданий помещена была заметка о его домике. Автор ее сетует о том, что домик разрушается, и называет его "историческим", как бы имея в виду все указанные выше заслуги поэта и считая его за эти заслуги лицом действительно историческим ¹⁾.

В том же году появился новый отзыв о его произведениях, принадлежащий А. А. Котляревскому: отзыв этот краток, но за то меток, довольно оригинален и, во всяком случае, заслуживает полного внимания. А. А. Котляревский касается всех вышедших до него произведений нашего поэта и прежде всего Энеиды. Основываясь неизвестно на чем, покойный профессор заявляет об этом произведении, что оно — "никоим образом не могло быть вызвано потребностями украинского общества". Энеида, по его мнению, была плодом современного направления собственно русской словесности, а для самого автора не более, как литературною шуткою, забавою"... Смотря таким образом на данное произведение, А. Котляревский должен был, конечно, и отнестись к нему сурово. И эта строгость обнаруживается в дальнейших строках его отзыва, впрочем, несколько парадоксального. Нужно заметить, что верность изображения Котляревским народного быта критик считает стоящей вне сомнения. По его убеждению, в Энеиде "ход рассказа, название местностей, обычаи и нравы — все это совершенно малороссийское". Однако этого для критика мало... — "При всей, по-видимому, выдержанности в изображении малороссийского характера в перелицованной Энеиде, мы не можем — говорит он — назвать это произведение вполне малороссийским, народным: уже одно то, что оно, как мы сказали, было явлением случайным, вызванным совершенно посторонними причинами, — значительно уменьшает право его на народность; далее, вглядываясь в него пристальнее, мы не встретим того милого простодушия, того природного юмора,

¹⁾ Журнал Министерства Народ. Просвещения 1856 г. № 2-й стр. 143-4.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 19 (1898, кн. 7-8, с. 101)

который составляет отличительную черту малороссийского народного характера. Взгляд автора, имеющий целью смешить своих читателей во что бы ни стало, выставляющий потех ради, воочию мира, все с смешной стороны — совершенно противен коренным чертам украинского характера. Малороссиянин и теперь не без удовольствия прочтет Энеиду Котляревского и посмеется вдоволь, да не тем смехом, которым смеемся мы при чтении свежих произведений Гоголя!" — Как очевидно всякому, мнение это довольно резкое и радикально противоположное суждению о том же предмете Костомарова. Нельзя, конечно, последнего упрекнуть в панегиризме, но и он в первом своем рассуждении о нашем поэте дал отзыв крайне симпатичный и с оценкой А. Котляревского совершенно несходный. Костомаров находит в Энеиде верную картину быта и характеров народных т. е. народность, а А. Котляревский ее отрицает; Костомаров восхищается юмором Энеиды, Котляревский этого юмора в ней не находить. Очевидно, что мнения обоих критиков — трудно согласимы и что один из них неправ. Кто неправ, мы не будем пока об этом говорить и заметим только, что А. Котляревский, слишком выделяющийся из среды прочих критиков серьезным умалением достоинств Энеиды, как раз и не представляет данных, подтверждающих справедливость этого умаления. А известно всем, что отрицать легче, чем утверждать что-нибудь с помощью веских данных. Совершенно иначе отнесся А. Котляревский к Наталке-Полтавке. Словно задавшись целью говорить наперекор Костомарову, он снова расходится с последним во мнении о пьесе И. Котляревского. "Некоторые находят в Н.-Полтавке устарелую сентиментальность прошлого века, — говорит критик, цитируя мнение Костомарова, — напротив: в ней столько жизни, простоты и драматичности, и все совершается в такой обыденной сфере, без всяких запутанных завязок и развязок, так полно малороссийской природы и легкого юмора, что решительно не узнаешь в творце ее автора перелицованной Энеиды!". Не-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 20 (1898, кн. 7-8, с. 102)

сколько далее он продолжает: "для нас очень замечательно такое отступление старейшего деятеля украинской литературы на другую, более твердую дорогу; Котляревский попал прямо в цель: сделалось ясным, что в сфере пародий едва ли возможно истинно народное развитие украинской словесности, что для этого есть другая, более надежная сторона, как быт и жизнь народа". Из этой цитаты видно, что в Наталке-Полтавке критик видит отражение перелома, произошедшего в творчестве Котляревского. Насколько это мнение справедливо и насколько последний перестал быть в Наталке творцом Энеиды, мы здесь распространяться не будем. Для характеристики мнения А. Котляревского о творчестве И. П. Котляревского мы сообщим теперь только тот факт, что две последние части Энеиды написаны почти одновременно с Наталкой-Полтавкой. А раз это так, то весьма сомнительно чтобы поворот в направлении И. Котляревского, отразившийся будто бы в "Наталке", не отразился и в последних частях Энеиды. А между тем это так, — последние части Энеиды отличаются тем же характером, что и первые; очевидно, значит, что творчество нашего поэта не меняло своего характера до последней строчки его произведений. Для более полного представления о характере критики А. Котляревского, укажем еще на мнение его о Москале-Чаривныке. По утверждению его, так восторженно отозвавшегося о "Наталке", "нельзя того же сказать о комедии Москаль-Чаривнык: она гораздо ниже и слабее по выполнению Наталки-Полтавки". Таким образом по мнению А. Котляревского истинная заслуга нашего поэта заключается главным образом в создании "Наталки".

После этой критики произведений И. Котляревского, толки о нем в литературе замолкли вплоть до 1860 г.; но в этом году появляется мимолетный отзыв Кулиша, скрывающий уже в зародыше те филиппики которые он направил против Котляревского в 1861 году. Говоря в 1861 г. о появлении и значений украинской литературы, Кулиш называет Энеиду

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 21 (1898, кн. 7-8, с. 103)

"бурлацким юродством"... ¹⁾ Далее он говорит: "як появывсь Котляревский из своим Енеем, уси зареготалы щиро, що який-то, справди чудный той простый люд украинський, од котрого мы, дякуючи деяким старосвицьким добродиям, одризнылысь... Зареготалы, и той регот був найстрашниша проба нашему писаному слову украинскому. То було все одно, як родыться дытына серед пьяннх баб, да ще й сама повитуха впьеться... Колы выдержит бидолашне немовлятко, перве безумне прывитання на Божому свити, то то буде ознака, що вродылось оно соби живуще аж надто. Вже такои страшнои пробы навпосли ему й не трапиться... Тим реготом над Енеидою мало-мало не згубылы сами земляки своего ж новонарожденного слова". — Нечего и говорить, что в Энеиде Кулиш находит насмешку над народом, за которую он в дальнейшем и набрасывается на ее автора. Но и из этого отрывка видно, что серьезного значения Энеиде Кулиш не придавал: для него она была важна только, как первое произведение новейшей украинской литературы, как первый опыт. Как смотрел Кулиш вообще на произведения Котляревского, он показал в обширной статье о нем в 1861 г. Эта статья представляет историко-литературный этюд, где произведения нашего поэта рассматриваются, как продукт определенной исторической эпохи. Кулиш, перед рассуждением собственно о его творчестве, считает нужным предпослать несколько обширных замечаний о той дифференциации классов, которая имела место в Малороссии в 18 в. Эта дифференциация привела к полному идеологическому разъединению между низшими и высшими украинскими слоями: создала обособленные нравы, обычаи, чувства, и интересы. Крепостные находились в угнетении, крупная шляхта смотрела на них или с презрением, или с равнодушием и, разумеется, относиться к ним могла только с классовой точки зрения. В силу могущественности крупной шляхты, положение мелких

¹⁾ Хата. 1860. Передне слово, стр. VIII, XVII.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 22 (1898, кн. 7-8, с. 104)

дворян было крайне незавидное: они должны были искать себе покровителя в лице малорусского магната и только тогда могли жить спокойно. Но для этого нужно было или родства с магнатами, или умения заискивать перед ними в чем бы то ни было. Одним из надежнейших способов этого заискиванья являлось потешанье именитых особ юмористическими рассказами или анекдотами из народной жизни. Образовался целый слой юмористов, к которым Кулиш причисляет и Котляревского. Их задачей было развеселять магнатов и выманивать за это различные "именьица". Известный эпизод о "луке", случившийся с Котляревским еще более укрепляет Кулиша в той мысли, что Котляревский был талантливый анекдотист, талантом своим служивший для потехи крупных панов. Став на такую точку зрения, Кулиш под углом ее рассматривает и произведения нашего поэта, вполне развивая при этом тот взгляд, который мельком уже он показал в 1860 году.

Остановимся сначала на мыслях Кулиша об Энеиде. Почти с первых же строк он заявляет, что это произведение "носит на себе признаки глубокого упадка народного чувства самосознания и самоуважения" ¹⁾ и что — "в (его) перелицованной Энеиде собрано все, что только могли найти паны карикатурного, смешного и нелепого в худших обращиках простолюдина" ²⁾.

Подобно проф. Котляревскому, Кулиш говорит далее, что "уже самая мысль — написать пародию на языке своего народа показывает отсутствие уважения к этому языку" ³⁾ хотя сейчас же за этим и замечает, что — "Котляревский заплатил дань своему веку." — Подобно профессору же Котляревскому, Кулиш говорит, что наш поэт — "заговорил впоследствии другим языком о том народе, который ему, как

¹⁾ Основа 1861 года № 1-й Котляревский стр. 236.

²⁾ ib. — стр. 244.

³⁾ ib. — стр. 245.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 23 (1898, кн. 7-8, с. 105)

семинаристу, как домашнему учителю в помещичьих семействах и армейскому офицеру, представлялся только с карикатурной своей стороны..." ¹⁾ Вообще же говоря, Котляревский, по мнению Кулиша, — "до того увлекся своим карикатурным комизмом, до того обезобразил украинский народ своей пародией, что и его природный талант, и знание языка украинского, и множество характеристичных подробностей простонародного быта — все это гибнет попусту на ложной дороге, указанной ему его веком и обществом" ²⁾. Но неужели за Энеидой нет никакой заслуги? Совершенно уничтожая это украинское произведение, Кулиш все таки говорить о Котляревском, что оп "был единственный писатель, воспроизведший всеми забытую или пренебреженную жизнь украинского простонародья... Он один отделился от хора писателей, твердивших на другом языке, каждый по своему: "о Росс, о подвиг исполина!" или в сладостном упоении обнимавшихся с чужеземными музами. Это его заслуги" ³⁾. Заслуги, как видите, не особенно большие, а по сравнению с предыдущими отзывами Кулиша о той же Энеиде и совершенно ничтожные. В том же духе написаны Кулишом отзывы и о двух пьесах Котляревского — Наталке-Полтавке и Москале-Чаривныке. "Обе они, заявляет критик, говорят много в пользу его природного таланта, но очень мало в пользу его литературного вкуса. Автор знаменитой пародии, рассмешивший всю Украину, умел отыскать в украинской простонародной жизни трогательное рядом с комическим и до известной степени сообщить некоторым из своих действующих лиц художественную индивидуальность; но его герои и героини часто выражаются языком Добронравовых, Правдолюбовых и терпимы до сих пор на сцене, в исправленном виде, больше за свои костюмы и напевы"! ⁴⁾ Но и эти напевы Кулишом порица-

¹⁾ ib. — стр. 247.

²⁾ ib. — стр. 260.

³⁾ ib. — стр. 249.

⁴⁾ ib. — стр. 248.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 24 (1898, кн. 7-8, с. 106)

ются... Находит еще Кулиш в "Наталке" шаг "к верному изображению украинского народа" и "уважение к его простым, человеческим чувствам", но и эти положительные черты затемняются тем обстоятельством, что, по мнению критика, — "Котляревский впал тут в другую крайность — в аффектацию и сентиментальность", — хотя и здесь замечает Кулиш, что от этих качеств — "в то время не был свободен ни один русский писатель". — Так отозвался он об упомянутых произведениях, становясь в разрез даже с наиболее резкими ценителями, которые до него говорили о нашем поэте. В той же статье Кулиша впервые было напечатано новое произведение Котляревского — "Ода до князя Куракина", которое еще более укрепило его в упомянутых воззрениях. Говоря впрочем о том, что автор оды не забывает напомнить Куракину о творящихся в Малороссии неправдах, Кулиш все таки считает ее — "наполненной грубою лестью" ¹⁾, и решительно говорит, что это — уродливые и антинародные вирши...²⁾ Приведенных здесь цитат считаем достаточным для того, чтобы о мнении Кулиша относительно Котляревского составить определенное понятие: насколько же это мнение верно, мы скажем впоследствии. В следующем номере Основы помещена была новая статья о Котляревском, имевшая целью умерить очерк Кулиша. Часть этой статьи заключает в себе подробную биографию поэта; в конце же статьи автор обещает поговорить с читателями и о значении его творчества. К сожалению, конца ее не последовало. Но и из начальных строк статьи видно, что автор ее, по достоверным фактам, думал дать иной отзыв о Котляревском, чем Кулиш. Одно уже сообщение им биографических данных имело целью яснее обрисовать Котляревского, эту, по его мнению, — "истиннопочтенную личность прошлого времени"... ³⁾ Жизни Котляревского,

¹⁾ ib. — стр. 251.

²⁾ ib. — стр. 255-6.

³⁾ Основа — 1861 г. № 2 — Иван Петрович Котляревский — стр. 163.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 25 (1898, кн. 7-8, с. 107)

судя по тону статьи ее автора, Кулиш достаточно не знал, а — "зная ее поверхностно, нельзя верно объяснить многие явления общественной его деятельности и легко впасть в заблуждение при оценке его личности, как человека и гражданина" ¹⁾. Вот данные, которые позволяют нам думать, что автор этой статьи с оценкой Кулиша не был солидарен. Сильный и энергический голос последнего, раздавшийся против крепко установившейся славы Котляревского, без внимания, конечно, не остался. Уже во 2-м номере Основы стала печататься статья, которая, как мы видели, имела целью реабилитировать личность и творчество поэта, развенчанного Кулишом. Но впечатление от статьи Кулиша распространилось еще далее. Некто Чибисов, в обзоре журналов за 1861-й год, упоминает и об Основе со статьей Кулиша. Он пересказывает суждения последнего о Котляревском и, очевидно, не соглашаясь с ними, прибавляет в конце своей заметки: ²⁾ "не смотря на такую строгость суждений о деятельности Котляревского, все таки нельзя ему отказать в известной исторической роли в судьбе украинской письменности, хотя бы уже потому, что он отлично владел языком"! — Разумеется, пункт несогласия с Кулишом не важный, но самый факт несогласия все таки характерен. В том же году, по поводу концерта, данного в Петербурге в честь Шевченка, появилось замечание некоего Мокрицкого, с укором отнесшегося к развенчиванию Котляревского Кулишом. В несколько лирической форме он выражает недоумение, зачем — "нарушен прах давно почившего Котляревского, малороссиянина с замечательным талантом, которого пародия Энеида считалась всегда удачнейшей из пародий и в свое время была выучена наизусть всеми украинцами; которого "Наталка-Полтавка" и "Москаль-Чаривнык" играются десятки лет на театре и до сих пор не прискучили. Общая симпатия публики даром не

¹⁾ ibidem.

²⁾ Одесский Вестник 1861 г. № 25-й Обзор Журналов.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 26 (1898, кн. 7-8, с. 108)

дается; украинская пословица говорит: "громада — великий чоловик"; она не издает книг, а читает, присматриваясь"... ¹⁾ Как бы ни был преувеличен этот отзыв о Котляревском, но он имеет право быть помещенным в ряду других отзывов так же, как и преувеличенный отзыв Кулиша... Во всяком случае, мнение Мокрицкого очень характерно, как реакция упомянутым суждениям Кулиша... В 1862 году издавший произведения Котляревского Кулиш снова возвращается к последним, собственно говоря, к "Москалю Чаривныку". Вспоминает он об этом произведении по поводу напечатанной им комедии Гоголя-отца "Простак"... Сравнивая оба произведения украинских писателей, Кулиш говорить о Москале-Чаривныке следующее: ²⁾ "у Котляревского хозяин хаты — зажиточный мужик, а роль Ловеласа играет судовый паныч. По-видимому, в этом нет ничего, что можно было бы поставить в упрек авторству Котляревского, а между тем из выбора лиц видно, что Котляревский далеко не так симпатично относился к народу, как отец Гоголя". Нечего и говорить, что этот отзыв Кулиша о пьесе Котляревского радикально противоположен предыдущему отзыву того же Кулиша о Москале-Чаривныке, в котором он, как мы указывали, находит уважение к чувствам народа. Противоречие очевидное, но в устах Кулиша весьма обычное, ибо вся деятельность последнего отличается таким непостоянством убеждений, которое находилось в движении, подобном Гераклитовскому.

В том же году Данилевский, писавший под псевдонимом Халявского статью о Сковороде, называет его вместе с — "Каразиным, Квиткою-Основьяненком и Котляревским, первыми настоящими умственными двигателями малороссийского общества" ³⁾... Компания, в которую здесь помещен Котляревский,

¹⁾ Основа 1861 г. № 6-й "концерт 27 апреля" стр. 155.

²⁾ Основа — февраль 1862 г.

³⁾ Основа 1862 г. Сентябрь. Григорій Сковорода стр. 69-70.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 27 (1898, кн. 7-8, с. 109)

очень почтенная, и весьма интересной поэтому является такая характеристика после жестокого порицания его Кулишом.

На этом и кончаются отзывы о Котляревском в 1862 году. В следующем году появляются в печати путевые заметки некоего Савинова ¹⁾, в которых рассказываются со слов знакомца Котляревского некоторые интересные события из молодых лет последнего. Каких-нибудь оценок его там нет, но самый факт появления эпизодов о нем в печати показывает ту степень интереса, которую в различных сферах производило имя нашего поэта. В 1864-м году о Котляревском в печати молчали. За то в 1865 году появляется о нем довольно большая заметка Маруси К. ^[*] Эта заметка написана была под очевидным влиянием упомянутой статьи Кулиша, и рассуждения в ней автора ведутся в подобном же духе. Статейку свою автор написал в дополнение отзыва Кулиша о пьесах нашего поэта, о которых, по его мнению, читатель, основывающийся только на Кулише, будет иметь "неопределенное понятие". По неправильному уверению Маруси К., заметка Кулиша объяснила только, что "Котляревский написал две пьесы (Н.-П. и М.-Ч.) и что пьесы эти терпимы на сцене до сих пор за свои костюмы и напевы"... Мы внесем поправку в заявление Маруси К. И о Наталке-Полтавке, и о Москале-Чаривныке Кулиш сказал далеко больше, нежели указывает Маруся К., хотя последняя почему-то выдергивает несколько несущественных строк из отзыва Кулиша, а существенное в этом отзыве провозит под своим флагом. Это покажут следующие ниже цитаты из рассуждений Маруси К. Сообщив несколько данных об условиях, при которых возникли обе пьесы Котляревского, и пересказав сначала содержание "Наталки", критик говорит о ней следующее ²⁾: "читатель видит, что пьеса построена на

¹⁾ Северная Пчела 1863 г. № 80. "Первая любовь Котляревского".

²⁾ Русская сцена 1865 г. № 6 в 7-й. Очерки украинской драматической литературы.

^[*] [Маруся К. - псевдоним Александра Яковлевича Конисского. См. Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей : в 4 т. / И.Ф. Масанов ; подгот. к печати Ю.И. Масанов. – М. : Изд-во Всесоюз. кн. палаты, 1956-1960. Т. 2 : Алфавитный указатель псевдонимов. Псевдонимы русского алфавита. К - П. – 1957. – 387 с. Стр. 181 - Т.Б.]

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 28 (1898, кн. 7-8, с. 110)

романической случайности и эффектах; поэтому не удивительно, что и действующие лица иногда впадают в немецкую сентиментальность, о которой украинский народ и понятия не имеет". Эта мысль есть ничто иное, как повторение известной уже нам мысли Кулиша об аффектации и сентиментальности пьес Котляревского, и Маруся К. к отзыву Кулиша не прибавляет ничего нового. Повторив общую мысль последнего, Маруся К. развивает ее на разборе отдельных характеров "Наталки-Полтавки". Она объясняет читателю характер Возного и в конце разъяснения своего говорит, что — "отказ его от брака с Наталкою нам кажется неестественным и натянутым". В характерах Наталки и ее матери, при всей верности их изображения, критик также находит пробелы, так как и Наталка и ее мать — "часто говорят речи, не свойственные украинскому народу". Петро, по его мнению, резонерствует и заводит лишние разговоры, так что Маруся К. советует даже выбросить сцену разговоров его с Макогоненком и Тетерваковским, не только как лишнюю, но "просто странную". А странность этой сцены заключается в том, что Петро хладнокровно говорит с женихом своей возлюбленной, хотя и получил только что известие о ее выходе замуж. Характер Макогоненка, по мысли Маруси К., "не везде ровно выдержан автором". — Наметив такие крупные недостатки пьесы Котляревского, критик прибавляет: — "указывать подробно на все неестественности пьесы не стоит; народного в пьесе только песни, местами перековерканные, и изредка неподдельный украинский юмор. "Наталка-Полтавка" не выдерживает строгой литературной и этнографической критики, но на сцене она идет живо и завлекательно". Почему плохая, по мнению критика, пьеса может идти на сцене "живо и завлекательно", он, к сожалению, не указывает и это остается непонятным. Но что "Наталке" он не придает почти никакого значения, это вполне ясно. Таких же воззрений держится Маруся К. и относительно Москаля-Чаривныка. Эта пьеса, по ее убеждению,

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 29 (1898, кн. 7-8, с. 111)

"и по содержанию своему, и по мысли, и по исполнению стоит далеко ниже "Наталки-Полтавки". — На чем же строит она свое убеждение? Ответом на это служит разбор характеров пьесы, причем критик снова пишет под влиянием Кулиша. Сначала он опровергает возможность самой интриги, т. е. волокитства судового "паныча" за украинской "жинкой"; — в силу высокой нравственности последней, такое волокитство он считает фантазией автора и говорить, что — "здесь Котляревский сильно погрешил против действительности!" По мнению критика, — "не менее погрешил он и в характере действующих лиц! Противоречий у него бездна!" — Указывая недостатки в изображении характера Чупруна, он повторяет мысль Кулиша о том, что в Чупруне искажен характер чумаков. Татьяна, по приговору Маруси К., — "говорит вычурно, фразисто, по книжному, словом, говорит так, как не говорят в Украине". — Фынтык, как соглашается Маруся К., изображен верно: — "такие личности, — говорит она, — безжалостно надо осмеивать". — Однако и осмеивать нужно — "не такими пьесами как Москаль-Чаривнык, не заключающей в себе даже намеков на обыкновенный украинский юмор". — Таким образом и эту пьесу Котляревского Маруся К. сводит, по ее значению, к нулю. Нечего, конечно, прибавлять, что эта оценка превзошла в своей разрушительности даже критику Кулиша, признающего за драматическими произведениями нашего поэта хоть какое-нибудь значение. В том же году предпринял издание своей истории славянских литератур известный ученый А. Н. Пыпин. В отдел их включена была, конечно, и малорусская литература с упоминанием о Котляревском. Пыпин, без сомнения, овладел литературой о нем и познакомился с произведениями самого Котляревского, поэтому его наблюдения должны быть для нас интересны. Этот интерес еще более увеличивается тем обстоятельством, что Пыпин является крупной величиной в области истории литературы и человеком, смотревшим на дело с объективно-научной точки зрения. Пыпину не безызвестно было разъеди-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 30 (1898, кн. 7-8, с. 112)

нение малорусских критиков во взглядах на сущность творчества Котляревского и в особенности резкий взгляд Кулиша. Цитируя мнение последнего, обвиняющего нашего поэта в пренебрежительном отношении к народу, Пыпин по этому поводу говорит ¹⁾: — "это обвинение, конечно, ослабляется прежде всего тем, что у добродушного Котляревского, конечно, не было таких злостных целей: его пародия не была, конечно, одной пошлой угодливостью вкусам панов, она была отголоском начавшейся оппозиции старому классицизму и следствием собственного юмористического настроения". Так как главное обвинение Кулиша падает специально на Энеиду, то и реабилитация Котляревского Пыпиным, выражающаяся в приведенных только что строках, относится также специально к Энеиде: на счет драматических произведений Котляревского у Пыпина имеются также отдельные мнения. Оправдывая его от нападок вроде Кулиша, Пыпин по поводу пьес Котляревского говорить: — "в своих драматических пьесах Котляревский удачно схватывает черты народных нравов, и если, по характеру времени, впадает в преувеличенную сентиментальность, то все-таки из них можно видеть, что для него народная жизнь не была одним поводом к глумленью". Но самое главное оправдание для Котляревского Пыпин видит в том, что настроение его совсем не являлось исключительно принадлежащим ему, а свойственно было даже Основьяненку. Пыпин говорит: "в сочинениях Основьяненка мы находим опять в сущности те же мотивы: ту же сентиментальность и шутливое отношение к народной среде". — Ту же черту подмечает он и в Гоголе-сыне. Чем же объясняет Пыпин такое явление в области украинской литературы? Он склоняется к тому мнению, что — "Котляревский несет на себе, хотя может быть в большей степени, общую вину; качества этого взгляда на народную жизнь определялись не личным капризом, а общим подчиненным характером народ-

¹⁾ Обзор истории славянских литератур Пынина и Спасовича 1865 г. стр. 221.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 31 (1898, кн. 7-8, с. 113)

ности, которая всегда принуждена была подчиняться чужим цивилизующим нравам и господству. У самого Котляревского пропадает шутовской характер, когда он вспоминает в той же Энеиде о прошедших временах гетманщины — времени национальной автономии". Так оправдывает Пыпин Котляревского от жестоких на него нареканий: в этом оправдании и заключается центр суждений его о нашем поэте. Положительный отзыв критика не так рельефен, но и он тем не менее весьма точен и характерен. Сущность его заключается в том, что Котляровский — "был первый писатель, заговоривший настоящим малороссийским языком; в его поэме было столько веселой шутки, что она и после надолго осталась любимым чтением грамотного люда — стихи ее запоминались и обращались в пословицы. Котляревский имеет несомненное историческое значение по тому впечатлению, которое он произвел в свое время ¹⁾. — Итак, вот как думал о нашем поэте Пыпин. Прибавлять лишнее, что его мнение по данному вопросу совершенно стоит в разрез, как с мнением Кулиша, так в особенности и Маруси К. Отзывом Пыпина критика Котляревского в 1865 году заканчивается. С новой силой возрастает она в следующем году. Прежде всего Галиции помещена была в переводе на украинский язык статья Маруси К. Редактор сборника ²⁾, где эта статья нашла себе место, никаких подстрочных замечаний против нея не сделал и таким образом показал с ней полное согласие: факт этот важен и достоин упоминания. В том же году, писавший несколько лет назад о Сковороде Данилевский издал ряд статей об украинских деятелях. В статье о Квитке он делает краткий обзор украинской литературы до Основьяненка и упоминает, конечно, о Котляревском. Говорит Данилевский почти о всех его произведе-

¹⁾ Обзор ист. слав. литератур — стр. 220.

²⁾ Русалка 1866 р. Критичний огляд украинскоі драматичноі літератури №№ 8-6.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 32 (1898, кн. 7-8, с. 114)

ниях, но отзыв дает только об Энеиде. По мнению ценителя, в Энеиде Котляревского — "хотя для нас и заключается порядочная частица снотворности и воды, господствует, тем не менее, чистый малороссийский язык "puritatis legitimae", каким впоследствии писал редкий из южнорусских писателей, не исключая и Квитки" ¹⁾. Собственно говоря, отзыв этот для Котляревского далеко не лестен. Недостатки его произведений указаны очень крупные, а между тем из достоинств только одно: чистый язык. Если бы это мнение о языки было и безусловно-верным, то и то получается недоумение. Неужели в предыдущем отзыве критика о Котляревском последний назван был "умственным двигателем" только за то, что писал на чистом украинском языке? Вряд ли это так! Очевидно, что в отзывах критика есть большой недочет: или мнение первой редакции сказано наобум, без достаточных оснований, и тогда второе мнение есть действительное и более выражающее воззрения Данилевского; или же, первое мнение — правильно, и во втором отзыве критик погрешает против истины.

В том же году снова вспомнил о Котляревском обширной статьей известный уже нам биограф его С. Каминский. Статья его, заключающая воспоминания и биографию поэта, написана, как рефлекс, вызванный известной статьей Кулиша, который, по мнению С. Каминского, — "ложно истолковал личный характер Котляревского, исказив истину" ²⁾. Один очерк в этой статье автор посвящает изображению характера поэта, другие два — биографии и оценки его. Для нас, конечно, важна последняя. В ряду мнений о творчестве Котляревского С. Каминский отчасти повторяет прежние свои мысли, отчасти вносит нечто новое, представляющее интерес. Биограф касается прежде всего Энеиды. Как бы желая сбросить с поэта обвинение в насмешке над народом, С.

¹⁾ Украинская Старина — Г. Л. Данилевского 1866 г. стр. 198.

²⁾ Полтавские Губ. Ведомости 1866-й год № 45-й.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 33 (1898, кн. 7-8, с. 115)

Каминский говорит, что в ней видна — "отнюдь не злая сатира над простотой и обычаями народа, а, так сказать, сочувственный, умный и веселый рассказ добродушного человека" ¹⁾. В том же духе говорит он об Энеиде и дальше. Вот собственные слова биографа: — "списывая больше с натуры, Котляревский не погрешил против правды вещей: народность отразилась в поэме, как в зеркале". — Несколько слов говорит он и о Наталке-Полтавке. В ней он находит "художественное достоинство" и полагает, что — "верность характеристики лиц, выведенных на сцену в "Наталке", а, главное, правдивое изображение народных добрых типов — возвышают Котляревского на степень истинного поэта". О Москале-Чаривныке С. Каминский не говорит ничего нового, но за то высказывает мнение об "Оде до князя Куракина", разобранной только однажды Кулишом. Об этой оде он говорит следующее; — "ода эта, по замечанию современников Котляревского, имела иронический смысл и потому сочинитель не хотел выпускать ее в свет, хотя и в ней отражается прекрасный талант автора, заставляющий сожалеть, что он не писал ничего в лирическом роде". Как известно, Кулиш на счет оды был совершенно иного мнения, и потому противоположный отзыв биографа Котляревского, основанный, как он говорит, на фактах, имеет для нас большую важность.

Вообще же говоря, С. Каминский продолжает держаться прежних своих воззрений на творчество Котляревского с удивительной устойчивостью. Резюме этих воззрений он дает в конце своей статьи, выражаясь таким образом: — "я не возвышаю Котляревского до степени гения, каким некоторые считают Тараса Шевченка, но убежден, что Котляревский заслужил венок бессмертия или, по крайней мере, долговечной и чистой памяти в малороссийской литературе. Может быть, зоркий глаз критика с новыми взглядами най-

^l) ibidem № 47.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 34 (1898, кн. 7-8, с. 116)

дет в нем погрешности и недостатки, но в ком их нет?" — Затем биограф обрисовывает новыми штрихами личность поэта, но это пока к нам не относится. Для нас только интересна его оценка, сделанная в совершенно ином направлении, чем Кулишом и Марусей К.

До 1869 года известий о Котляревском не появляется снова. В 1869 году исполнилось сто лет со дня его рождения, и кружок полтавских почитателей собрался на его могиле с целью отслужить панихиду. Во время этого скромного празднества С. Каминским произнесена была прочувствованная речь, напечатанная затем с дополнениями в местной газете. Заканчивая свою заметку, С. Каминский говорит между прочим: — "кто из Малороссов не читал Энеиды, не пленялся Наталкой-Полтавкой и не знает Москаля-Чаривныка, до сих пор не сходящего со сцены провинциальных местных и даже столичных театров" ¹⁾? О достоинствах произведений Котляревского С. Каминский говорить не хочет; самая постановка приведенного риторического вопроса показывает ясно, что всякие сомнения по поводу этих достоинств он считает невозможными. Юбилейного торжества в честь Котляревского пресса не замолчала. После празднования памяти поэта над его могилой, в Харьковской печати появился пересказ этого торжества, сделанный на основании заметки С. Каминского, причем самый пересказ этот проникнут сочувствием к памяти украинского поэта ²⁾. Весть о полтавском торжестве распространилась и далее: вслед за упомянутыми заметками, появилось новое сообщение о нем в газете "Дон", где, на основании харьковской газеты и вслед за полтавской, наш поэт называется "ветераном из малороссийских писателей" ³⁾. Впечатление от этого юбилея пошло и еще дальше: в одном из периодических изданий было помещено новое

¹⁾ Полтавские Епархиальные Ведомости 1869 г. № 18.

²⁾ Харьковские Губернские Ведомости 1869 г. № 98.

³⁾ Дон 1869 г. № 97. Столетний юбилей Котляревского.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 35 (1898, кн. 7-8, с. 117)

сообщение о домике Котляревского, сделанное на основании заметки в Журнале Мин. Нар. Просвещения и только сокращенное. В этом сообщении перепечатывавшая упомянутую заметку редакция повторяет и сожаления о том, что этот "исторический" дом совершенно разрушается ¹⁾. В 1870 году упоминаний о Котляревском нет. Новые о нем толки снова появляются в 1871 году. В своей заметке об украинской литературе известный уже нам критик Костомаров дает также ряд замечаний и о нашем поэте. Говоря сначала об Энеиде, он старается объяснить ту смехотворность, ради которой, по его мнению, написал свое произведение Котляревский. "По господствовавшему тогда образу воззрений, — говорит Костомаров, — речь мужика непременно должна была смешить и, сообразно с таким взглядом, Котляревский выступил с пародией на "Энеиду" Вергилия, составленную по-малорусски, где античные боги и герои изображены действующими в кругу жизни малорусского простолюдина, в обстановке его быта, и сам поэт представляет из себя также малорусского простолюдина, рассказывающего эти события" ²⁾. Объяснив посильно появление Энеиды, Костомаров повторяет о ней первый свой отзыв, сущность которого мы уже видели. Несколько суживая, впрочем, этот отзыв, критик теперь говорит о прекрасном юморе Энеиды, который и составляет крупную заслугу ее автора. Форма пародии и четырехстопный ямб кажутся ему теперь, как и прежде, помехой, несколько воспрепятствовавшей поэту обнаружить всю силу своего таланта, — однако и при этом, по его мнению, Котляревский создал ценную вещь. Все это объясняется тем, что наш поэт, как думает Костомаров, — "был человек в высокой степени талантливый". Как можно видеть из пересказанных мыслей, сущность их ничем не разнится от мыслей, выраженных в 1844 г. Вместе с Энеидой критик говорит о

¹⁾ Воскресный досуг 1869 т. № 313. Домик Котляревского в Полтаве.

²⁾ Поэзия Славян - Гербеля 1871 г. стр. 158-9.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 36 (1898, кн. 7-8, с. 118)

пьесах Котляревского. Вот его подлинные слова, сначала о Москале-Чаривныке: — "и правду сказать; эта небольшая пьеса, сюжет которой заимствован из народной сказки, не встретила у нас до сих пор ничего такого, что бы стало выше ее по достоинству, в качестве простонародной комедии". О Наталке-Полтавке критик почему-то не повторяет прежних обвинений в сентиментализме и только говорит, что — "Наталка" очень любима в Малороссии; песни из нее распространились до того, что сделались почти народными". — Больше о пьесах Котляревского он не говорит, но, как видно из цитат, склонен относиться к ним сочувственно. После этого отзыва Костомарова, о Котляревском упоминают лишь в 1874 году.

В вышедшем в этом году издании сочинений последнего был помещен "вместо предисловия" очерк о нем Катранова ¹⁾. Говоря о Котляревском, Катранов, к сожалению, высказывает не свои собственные мысли: весь панегирик его украинскому поэту целиком почти заимствован из различных статей С. Каминского, хотя автор "предисловия" почему то нигде об этом не говорит. В виду этой несамостоятельности мыслей Катранова, мы их не станем и приводить, так как это было бы повторением отзывов С. Каминского.

Новые воззрения на творчество Котляревского появляются только в 1877 году. Издавая произведения Гулака-Артемовского, Пискунов считал необходимым сказать несколько слов о месте, занимаемом им среди прочих украинских писателей. По этому поводу он касается и Котляревского. Заговорив об Энеиде, Пискунов повторяет известную, но весьма странную мысль Костомарова о том, что ямб совершенно непригоден для украинской поэзии. Употребление ямба он ставит в упрек и Гулаку, заявляя при этом, что — "и

¹⁾ И. П. Котляревский — Собрание сочинений на малороссийском языке. 1874 г. издание Федорова.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 37 (1898, кн. 7-8, с. 119)

на ему одбылася трохы котляревщына негоднымы для украинской народнёи поезіи ямбами, котрых накыдав багато Котляревський в свою чудасійну "Энеиду", що так довго потишала наше панство небувалими украинскымы Троянамы" ¹⁾ —

Зато, в противоположность уже Костомарову и другим критикам, Пискунов совершенно отрицает народность поэзии Котляревского. Говоря в том же месте о значении Гулака, критик замечает, что произведения его — "вповни народни, як по духу своему, так и по чыстій народній мови, до чого не досягав пан Котляревскый ни своею "Энеидою", ни своими оперетами"... Вот мнение Пискунова о Котляревском. Если основываться на этом мнении, то сделается совсем непонятными, на каком основании причисляет он нашего поэта к той тройце писателей, которую несколько выше называет "славной". Несомненно только одно, что в отрицании народности его произведений, Пискунов примыкает к группе Кулиша, положившего, как мы знаем, такому отрицанию начало. В том же году произведения Котляревского изданы были и в Галиции г. Онышкевичем. При этом издании помещена была биография поэта и оценка его издателем. Биография для нас не интересна, так как она есть пересказ существующих его биографий и в России, но оценка Котляревского, сделанная Онышкевичем, может представить некоторый интерес — поэтому сущность ее мы теперь и изложим.

Как в сообщении биографических данных, так и в произнесении суждений над произведениями нашего поэта, Онишкевич примыкает, главным образом, к мнениям Кулиша и отчасти Катранова, хотя последние несколько и умеряет. Изложив необстоятельную биографию Котляревского и приступая к характеристике его творчества, критик, в виде начального резюме, так излагает его заслуги: "в літературнім взгляді належить Котляревский до тих людей, котрі появляются на сто, а часом на кілька сот літ раз. Як зоря утрення

¹⁾ Кобзарь П. П. Артемовского-Гулака 1877 г. Передне слово стр. 4.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 38 (1898, кн. 7-8, с. 120)

усувае тьму, заповідае світ і оборот в природі, так і такі люде устороняють старі ошибочні погляди, заповідають новий вік і становлять епоху в літературі. В тім взгляді занімае у нас Котляревский трояке становище: 1) він робить літературу доступною для цілого народа 2) увільняе від борби межи классицизмом и романтизмом і 3) виступае, яко писатель на часі". ¹⁾ Говоря о первом достоинстве произведений Котляревского, которое возникло, благодаря введению им в литературу народного языка, Онишкевич по этому поводу замtчает: "в тім взгляді рівняються его заслуги тим заслугам, які положив у польскій літературі Mikołaj Reiz Nagłowic, котрого поляки називають: "gwiazda pierwschego rżędu na widnokręgu pismiennictwa polskiego".

Говоря о втором значении Котляревского, как оказавшего сильную реакцbю псевдоклассицизму, критик говорите: "над чим у інших народів трудилося много писателів, того доконав у нас сам Котляревский". Наконец, Онишкевич разъясняет свою характеристику Котляревского, как писателя "на часі". Вслед за Кулишом, он указывает на совершившуюся в украинском обществе дифференциацию сословий, из которых отмечает только панов-казаков и народ, подвергшийся закрепощению. По мнению Онишкевича, поэт в своей Энеиде осмеял казаков и тем доставил большое удовольствие народу. Поэтому-то, — "в тім взгляді зробив він таку саму прислугу як в польский літературі Jgnacy Krasicki, уродившійся тільки 34 літ перед Котляревским і виступивший в тій самій цілі, іменно, аби поправити попсувшійся смак". — Вкус этот поправлял Котляревский украинской нации, которая в междоусобном осмеянии доходила часто, по мнению критика, до "екстрем". Высказав, таким образом, общий свой взгляд на историческое значение творчества Котляревского, критик переходит к оценки художественного значения каждого из его произведений в отдельности. Эту частичную оценку Онишкевич начинает

¹⁾ Руска бібліотека. Т. І Львів 1877 стр. I-Х.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 39 (1898, кн. 7-8, с. 121)

с цитаты из Катранова, где последний, между прочим, говорим о Н.-Полтавке, что подобного ей произведения в украинской литературе нет. В общем, эта цитата представляет компилятивный отзыв о Котляревском, на основании, главным образом, С. Каминского, о чем мы говорили уже и раньше. Приведя мнение Катранова, Онишкевич по поводу его замечаем: "я признаю, що Катранов місцями пересадив вартість творів Котляревського, но все-таки его слова служать доказом, що Украіна інакше задивляеся на першого свого поета і не так, як Куліш". Сделав такую оговорку, критик, перед рассмотрением произведений Котляревского, делает новую оговорку в том смысле, что называет авторитеты, послужившие ему руководителями в данном случае. Такими его учителями являются — "Палацкий, Лібельт, Кремер і Дастих", которые — "опираються на засадах чисто народних". Стоя на почве их воззрений, критик прежде всего приходит к следующим выводам. Сначала он говорит, что наш поэт — "не вознісся високо над окружаюче его товариство, але преставляв річі, як з свого ставовиська на них задивлявся"... Далее, об Энеиде он замечает: — "нема у него вищого вдохновенія, але-ж за то гумор незрівнаний, сатира не вимушена, оповідання легке і основна відочність того, о чім пише. Розмір у нього, як і в наших народних піснях, тоничний, но як на нещастя, стопи ямбичні, для руского уха не дуже приятні. У Котляревського видим також брак обективного ідеалізму, для того він во всіх своіх творах впадае часто в каррікатурність, або, з другоі сторони, в афектацію і сантіменталізм... Всюди являеся у него природний талант, велика пластика, много життя, фантазій і гумору, много сили, енергіі в представленю характерів, але з другоі сторони брак літературного смаку, супокою гармоніи, природности, висшого полету, і в його індівідуальності лежаща ексцентричність, — через що его особи стаються перед нами нераз або реально-фаатастичними, або поетично-ідеальними. Замітити тільки треба, що каррікатура в травестіі дасть ся оправдати". Нелишне отметить то обстоятельство, — что, в общем, биограф повто-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 40 (1898, кн. 7-8, с. 122)

ряет здесь пресловутое мнение о нашем поэте Кулиша. В замечании о стихе Энеиды, Онишкевич также следует мнению Костомарова и Кулиша, причем довольно курьезно отмечает этот стих, как чуть ли для украинской литературы не несчастье.

Рассмотрев Энеиду, он обращается к "Оде" Котляревского и замечает о ней голословно только то, что она "не мае в літературнім взгляді великоі ваги". Затем он переходит к оценке Н.-Полтавки и в своих выводах опять таки несколько находится под чужим влиянием — именно Маруси К. В общем, об упомянутой пьесе Котляревского критик выражается следующим образом: "Коли в Енеіді показав Котляревський темні сторони злившогося з народом козацтва, підупавшого не по своій волі, то ту пригадуе нам, що межи тим народом суть еще здорові зерна (Н.-Полтавка), істинні, красні характери, котрих і в палатах тяжко побачити". Говоря затем о типах "Н.-Полтавки", Онишкевич считает характеры Петра и Наталки довольно удачно изображенными, об остальных же типах говорит так: — "менч удачно перепроваджені характери прочих осіб, а що особливо в очі падае, то несподіване розвязання драмату. Автор зовсім не умотівовав, для чого Возный при кінці зробився такий добродушный і відступив від зачатого діла". Имея перед глазами подобный отзыв о Наталке, как то странно теперь сопоставить с ним приведенное выше место того же автора, говорящего о сентиментальности произведений Котляревского. Упрек этот, естественно, может быть отнесен и к "Наталке-Полтавке", а между тем в разборе последней Онишкевич этого упрека не повторяет. Получается странное впечатление, похожее более всего на крайнее недоумение: высказывает ли свое мнение о Котляревском галицкий критик серьезно и сознательно, или же он повторяет и перепутывает чужие суждения так себе? О "Москале-Ч." критик выражается так же радикально и голословно, как и о "Наталке"; он заявляет: "в водевилю "Мосваль-Ч." представлений Москаль занадто пересадно, а

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 41 (1898, кн. 7-8, с. 123)

Чупрун не вірно. Послідний, яко чумак, бував много в сьвіті, для того дивно, як міг його москаль так легко обмануты".

Нам нечего прибавлять, что упомянутый взгляд на "Москаля-Ч." целиком взят из статьи Кулиша, соответственные цитаты из которой мы привели выше. Так или иначе, но неоригинальные мнения Онишкевича значения имеют мало: существенное в этих мнениях или заимствовано у других критиков, а если и не заимствовано, то выражено или недоказательно, или туманно.

В 1880 году начали печататься очерки по украинской литературе проф. Петрова, — сначала в "Историческом Вестнике", а затем и отдельно. В первом из этих очерков проф. Петров рассматривает, между прочим, произведения Котляревского, как начинателя новой украинской литературы. Этюд его о последнем довольно обширен и заключает в себе много интересных данных. Можно даже сказать более: с проф. Петрова начинается особенно тщательное изучение творчества нашего поэта, произведения которого лишь изредка вызывали такие обширные статьи, как упомянутая Кулиша, — и очень часто только небольшие замечания. Разумеется, и в работе проф. Петрова можно найти не мало различных недочетов, но все таки заслуга его несомненно заключается в том именно, что он воспользовался почти всеми материалами, которые были ему доступны, и затем дал в своем исследовании все от него зависевшее. В этюде профессора мы находим, конечно, биографию Котляревского и, что для нас важно, оценку его произведений. Не высказываясь пока о значении последних, проф. Петров излагает ряд важнейших, по его мнению, суждений о Котляревском. Он цитирует статью Кулиша, заметки Костомарова и почему то Катранова, отзывы которого, как мы сказали, не имеют, в силу их неоригинальности, никакого интереса. Изложив сущность мнений упомянутых критиков, проф. Петров не произносит пока над Котляревским собственного суда и прежде всего рисует перед читателями предшествовавшие и современные

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 42 (1898, кн. 7-8, с. 124)

поэту явлений культурной жизни. Это он делает для того, чтобы значение и смысл творчества Котляревского рельефнее выделились на фоне этих разъясненных явлений. Главнейшее, на что указывает в данном случае критик, было, с одной стороны, существование украинских интерлюдий с оттенком карикатурного отношения к народу, а с другой — развитие более высокой с формальной стороны русской литературы. В связь с этими двумя литературными течениями на Украйне и в Великороссии проф. Петров и ставит все произведения Котляревского вообще и Энеиду в частности. Обращаясь к последней, он говорить ¹⁾: — "в своей "Энеиде" Котляревский далеко не первый стал пародировать малорусскую народную жизнь на родном наречии: он только первый облагородил прежнее карикатурное изображение простонародной жизни и сообщил ему лучшую техническую постройку и более чистый и правильный язык". — Несколько ниже он говорит в том же направлении: "Котляревский, по мысли профессора, — "сделал смелую попытку соединить малорусскую речь и содержание с современными формами господствующей русской литературы и таким образом дать этой речи и содержанию большую подвижность и возможность дальнейшего развития". Несколько далее проф. Петров ставит нас в тупик следующим замечанием: — "конечно, первые шаги Котляревского на новом для него и для всех малороссов поприще не всегда были удачны: так и должно быть по естественному порядку вещей, и все нарекания на Котляревского имеют свою долю основания" ²⁾. В чем заключаются эти неудачные шаги Котляревского и каким образом все нарекания на него имеют некоторое основание, этого нам историк, к сожалению, не разъясняет; а разъяснить было бы крайне важно, так как без такого разъяснения и сами замечания об этом

¹⁾ Очерки истории украинской литературы XIX столетия В. И. Петрова 1884 г. стр. 29.

²⁾ Ibid., стр. 30.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 43 (1898, кн. 7-8, с. 125)

проф. Петрова теряют всякое реальное содержание. В силу этого промаха критика происходит еще и то, что являются как-то оторванными фразы его о Котляревском, гласящие, что — "чем дальше шел он по новому пути, тем более сближался с народом и изучал его действительную жизнь". — Не смотря на такие "deus ex machina" проф Петрова, ничто не мешает ему высказать наблюдение, что — "уже в ранних частях своей "Энеиды" Котляревский высказывал глубокое сочувствие к бедному классу народа". — Таково его описание праведных в третьей части "Энеиды". — "С дальнейшим развитием поэта жизненная струя его поэзии должна была получить еще большее развитие. Так и было на самом деле" ¹⁾. Из приведенных цитат видно, насколько серьезно все таки относится проф. Петров к Энеиде, в которой он находит жизненность и реальность. Его отношение к пьесам нашего поэта еще серьезнее. По мнению проф. Петрова, — "еще более жизненного народного элемента замечается в драматических пьесах Котляревского — "Наталке-Полтавке" и "Москале-Чаривныке", хотя и в этих произведениях нужно отличать отрицательные типы от положительных. Как и в "Энеиде", Котляревский осмеивает здесь отживающих свой век представителей рутины и схоластики XVIII в. и, в противоположность им, указывает на свежую, здоровую жизнь и речь простолюдина, изображаемого в сантиментальном вкусе карамзинской школы". — Рассказав сначала содержание "Наталки", проф. Петров говорит: — "некоторые места в опере запечатлены жизненной правдой. Такова особенно, по нашему мнению, сцена объяснения Терпилыхи с своей дочерью Наталкой" ²⁾. Итак, и за Наталкой-Полтавкой критик признает большие достоинства. В том же направлении разбирает он и Москаля-Чаривныка. Об этой пьесе он отзывается так: — "не менее, если не более, находим народного элемента и в водевиле Котляревского "Москаль-Чаривнык", не смотря на

¹⁾ ibibem стр. 31.

²⁾ Ibid., стр. 32.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 44 (1898, кн. 7-8, с. 126)

то, что г. Кулиш не очень одобрительно отзывается об этом произведении Котляревского". Затем у проф. Петрова следует изложение содержания "Москаля" и опровержение мнения Кулиша, доказывавшего, как известно, что фабула пьесы Котляревского не реальна. Разобрав все украинские произведения Котляревского, за исключением "Оды", и высказав о них свое определенное убеждение, проф. Петров цитатами из статьи Кулиша показывает еще, что и последний придавал произведениям Котляревского большое значение. Тут почтенный историк допускает неточность. Что Кулиш придавал некоторое значение творчеству нашего поэта, это правда, — но значение это он вовсе не считал большим. Из приведенной проф. Петровым цитаты Кулиша явствует, что значение Котляревского зиждется только на том, что он показал публике украинский язык и песню. Но ведь это крайне незначительная заслуга, которая совершенно уничтожается уже тем, что, например, в Энеиде Кулиш видит поругание украинского народа. Во всяком случае, по Кулишу, влияние Котляревского на развитие культурной жизни Украины есть только косвенное! Да, впрочем, это отчасти сознавал, вероятно, и сам проф. Петров, так как указав те данные в статье Кулиша, которые он считает достаточными для того, чтобы увидеть в них факте влияния Котляревского на литературу и общество, проф. Петров указанный Кулишом заслуги нашего поэта называет "мелочами". Очевидно, значит, что последних цитат из Кулиша проф. Петров мог и не приводить.

В следующем году в Галиции напечатан был новый очерк о Котляревском Кошового ^[*]. Изложив его биографию, Кошовый приступает затем к оценке или, вернее говоря, апологии творчества Котляревского. Приступая к этой оценке, Кошовый считает долгом заявить сначала следующее ¹⁾: — "читаючи його (К-го) писання, не можемо не

¹⁾ Сьвіт 1881 г. №№ 1 и 2-й. Відчити з історіи русько-украінського письменства XIX віку.

^[*] [Кошевой - псевдоним Александра Яковлевича Конисского. См. Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей : в 4 т. / И.Ф. Масанов ; подгот. к печати Ю.И. Масанов. – М. : Изд-во Всесоюз. кн. палаты, 1956-1960. Т. 2 : Алфавитный указатель псевдонимов. Псевдонимы русского алфавита. К - П. – 1957. – 387 с. Стр. 75 - Т.Б.]

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 45 (1898, кн. 7-8, с. 127)

запримітити перш усього, що крітіки і біографи Котляревського ще ні разу не зрозуміли його духа і обвинувачували його в тім, від чого він цурався". Обвинив критиков Котляревского в непонимании последнего, Кошовий вслед за этим говорит следующее: — "юморістичну форму сіеі "Енеіди" і "Оди" Котляревський вибрав не ради того глузування, котрим докоряе его Куліш, а ради тих обставин, котрих Куліш не вмів, чі не схотів зрозуміти. Там, де крітіки Котляревского бачуть "сьміх", ми бачемо "сльози", де йім здавалось "лакейство", ми бачемо зі сторони поета "жертвоприношеніе", котрим він хотів запомогти народові". Так относится критик к юмористической форме украинской пародии. Нечего и говорить, что взгляд Кошового своеобразен, хотя все-таки объяснению его до верности очень далеко. Что психологическая форма украинской Энеиды есть чувство юмора и даже смеха, это факт; что Котляревский, действительно, шутит почти на протяжении всей Энеиды, это также неоспоримый факт, который подтверждает в Энеиде собственными словами сам Котляревский ¹⁾. Зачем же Кошовому отрицать шутливую форму Энеиды и видеть в ней какие то слезы? Надобности в этом нет никакой, так как и Кулиш обвиняет нашего поэта не за шутку или юмор, а исключительно за найденную им будто бы в Энеиде насмешку над народом ²⁾. Очевидно, значит, что беда не в том, что наш поэт смеется, а в том, над чем он смеется, — и если бы даже Кошовый снял сь поэта брошенное ему Кулишом обвинение в насмешке над народом, то и это было бы величайшей его заслугой. Но Кошовый как будто берет на себя еще большую задачу: он хочет показать, что Котляревский плакал, а не смеялся в Энеиде. Нечего и говорить, что выполнить эту задачу критик ни в коем случае не мог, ибо в своем утверждении он пошел против самого Котляревского. То же самое нужно сказать и о рассуж-

¹⁾ Энеида 1842 г. часть. VI стр. 49.

²⁾ Основа 1861 г. № 1-й, статья Кулиша о Котляревском стр. 258.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 46 (1898, кн. 7-8, с. 128)

дениях Кошового по поводу "Оды". Мы далеки от того, чтобы видеть в ней как и в Энеиде "лакейство", но зато с другой стороны такого высокого порыва, как "жертвоприношение" не видим в ней также. Показав, как нужно понимать юмористическую форму Энеиды, критик обращается к ее содержанию. Присмотревшись к последнему, Кошовый говорил: — "ми наперед всього в писаннях Котляревського бачимо його глибоку скорб про народню недолю. На першім місці у його стоіть потреба національно-демократичного розвою. Чуючи багато серцем, але не одержавши широкоі европейської освіти, Котляревський не міг поняти того, що народні недуги треба гоіти, ставлячи на перше місце не вузький націоналізм, а національний економічно-соціальний побит і устрій народа. Дак хто-же мае право докоряти сим Котляревського? Йому ще живо стояла перед очима недавня козаччина, йому й здавалося, що зломаний Москвою національно-украинський устрій — всьому голова". Далее он продолжает снова: — "що національність і еі головніші ознаки високо ставив Котляревський, навряд хто стане сьому суперечити. Національностю дише кожне слово поета". Несколько ниже критик делает попытку срезюмировать значение произведений Котляревского. Но его мнению, — "його велика заслуга вже в тім, що вин, як зумів і як можна було, так і говорив про тяжкий побут украінського народу, хоча не забував згадати і инчі речі, котрі здавались йому нагідними і над котрими він сьміявся сьміхом сатири. Згадаймо тільки його сатиру на Олимпійських богів, на що вона вдаряе? Хіба вона не осьміюе панувавшого тоді прямування на полі просвіти?" Таковы заслуги нашего поэта, по мысли Кошового. Окончательная его характеристика, даваемая далее критиком, еще более выясняет, что видел последний в его произведениях. Кошовый считает Котляревского — "націоналістом, демократом, сатириком, осьміюючим схоластичну науку і панування чужоземної мови в школах і науці; він стоіть за гуманність". Не разбирая пока мнений Кошового, мы только заметим, что, критик окрестил нашего поэта несколько не теми

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 47 (1898, кн. 7-8, с. 129)

именами, что нужно. Ни Энеида, ни другие произведения Котляревского отнюдь не дают материала для того, чтобы назвать нашего поэта, например, националистом. Во-первых, это течение в украинской жизни является далеко позже, а во-вторых, патриотизм, замечаемый у Котляревского, не есть национализм, хотя с последним он и сходен. Впрочем, обо всем этом мы поговорим после. А теперь сделаем еще одно замечание: если верить "Покажчику Комарова", то Маруся К. и Кошовый есть одно и то же лицо. Сделать такое сближение для нас очень важно. Как согласить тогда прежний уничтожающий приговор Кошового над Котляревским с теперешним, панегирическим отзывом? Крайне трудно! Если же вспомнить, с другой стороны, что Кошовый уничтожил всю предшествующую критику обвинением в непонимании Котляревского, то интересно знать, включает ли он в эту критику и свой первый отзыв? По всем данным, он должен был бы сделать это особенно потому, что в теперешнем отзыве он опровергает Кулиша, в то время, как в первом соглашается безусловно. Во всяком случае, в данной заметке Кошового мы видим полную реабилитацию Котляревского от прежних нападок на него не только различных критиков, но даже и собственных порицаний, перешедших теперь в панегирик. Нечего и говорить, что факт этот очень важен. Такую же реабилитацию Котляревского произвел в 1882 году и Кулиш. Как бы забывая свои прежние филиппики против нашего поэта, Кулиш дает о нем совсем не такой отзыв, как в 60-е годы. Зоговаривает он о нем по поводу истории национального возрождения Украины, в числе деятелей которого ставит и нашего поэта. Упомянув о факте этого возрождения, критик говорит следующее ¹⁾: — "велике се діло роспочав простодушно, без особливого задуму, Котляревський, и роспочав так радикально, мов соціальний реформатор. Постягував з Олимпу богів, і богинь с полубогами, а з высоких постаментів поспус-

¹⁾ П. А. Куліш. Хуторна поезія. У ві-Львові 1882 стр. 123.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 48 (1898, кн. 7-8, с. 130)

кав на долівку широкославных героів, що можновладці брали собі за взір, и все те олимпійске та боготворене по великих містах панство повернув у мужицьку простоту. З уподобою прийняли письменні люде "перелицёвану Енеіду" величнёго римлянина: бо побачили в ній свое поспільство, побачили, хоть и з вивороту, та все-ж таки не сліпуючи так, як сліпували, захилившись за чужомовні книжки"... Уже эти одни цитаты из статьи Кулиша показывают ясно, как высоко поставил он теперь нашего поэта. Дальнейшие мысли критика показывают это еще лучше. По его убеждению — "Котляревский не знав добре, що він творить. Він покорявсь невідомому велінню народнёго духа; був тільки знаряддям украіньского світогляду. Чуючи-ж, по своій поэтичній природі, що смихотворна "Энеіда" торкнула не всі струни в душі у земляків, змалював Котляревский житте народне идиллічне в своій оперетті "Наталка-Полтавка". Тут же критика вбачае начерк літератури поважнийшоі". Несколько далее он говорит еще выразительнее ¹⁾; "не хутко спроможетця яка-б ні була початкова громада на змалювання себе писаним словом. Се бо вже висока стадія розумової культури. Нашим оццям здавалось порожнёю забавкою те, що написав Котляревський. Умер він у своій рідний Полтаві, а з ним наче загинула и ёго проба пера серед невпокою життя громадського. Отже з малои и одрубаноі собі речі судилось народитися такому, що зрослось із нашею долею навики і т. д... народилась українська література". Вот то значение, которое приписываем критик произведениям Котляревского. Трудно себе представить более полной реабилитации последнего и более внушительного отказа критика от прежних воззрений. Кулиш считает теперь Котляревского и реформатором, и деятелем украинского возрождения, и родоначальником нашей литературы; он как бы с упреком подчеркивает то обстоятельство, что "отцам нашим" произведения Котляревского казались забавой. Читаешь и удивляешься; так далеки эти мысли Кулиша от тех его рассуждений, в

¹⁾ ibidem стр. 124.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 49 (1898, кн. 7-8, с. 131)

которых Котляревский являлся то сантиментальным писателем, прибегавшим к аффектации, то антинародным стихотворцем, предающим поруганию народную жизнь и народные воззрения. Разумеется, Кулиш ведал о том, что написал; без всякого сомнения, ему трудно было поставить крест над прежними своими отзывами о Котляревском, которые на многих, в том числе и на Марусю К., произвели такое впечатление. Но чем радикальнее изменил свои воззрения Кулиш, вопреки даже уколам самолюбия, тем для нас важнее: очевидно, что, высказывая новый взгляд на поэзию Котляревского, Кулиш тем самым отказался от старого взгляда. С своей стороны и мы, при оценке поэзии Котляревского, будем иметь в виду последний отзыв Кулиша предпочтительно перед первым. Этот отзыв вызвал замечания Костомарова, снова коснувшегося поэзии Котляревского. Оценка ее Кулишом показалась Костомарову настолько уже хвалебной, что последний считает нужным ослабить ее панегирический оттенок.

С этой целью он и разбирает упомянутую заметку Кулиша и, нужно отдать ему справедливость, и на этот раз, как и в прежние два раза, вполне последовательно высказывает одни и те же воззрения. Приступая к разбору мнений Кулиша, Костомаров говорит, что Котляревскому — "г. Кулиш дает большую заслугу. По его словам, это был социальный реформатор". ¹⁾ Приведя затем цитату из статьи Кулиша обнаруживающую реформатство Котляревского, Костомаров задает вопрос: — "так-ли все это на самом деле? Смысл, какой дает Кулиш Котляревскому, был-бы уместен, если-б это происходило в стране, где классическое воспитание доходило уже до крайности; но этого нельзя сказать о южной Руси: число учившихся и проникнутых классицизмом было слишком ничтожно в сравнении с безграмотною массою, которая никогда не слыхала ни о каких Олимпийских богах и обоготворенных героях древности. Какое такое барство в Мало-

¹⁾ Киевская Старина 1883 г., февраль, стр. 233.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 50 (1898, кн. 7-8, с. 132)

россии, которое ставило себе за образец этих героев? Действительно, заслуга Котляревского велика, но она состоит не в том, в чем находить Кулиш". — Нечего напоминать читателям, что в этой реплике Костомаров повторяет старое свое замечание о том, что "Энеида", как пародия, не имеет значения. Другое дело, верен ли этот взгляд, но последовательности Костомарова не заметить мы не можем. Следующие далее возражения его Кулишу еще ярче выставляют эту последовательность. Желая показать действительную заслугу нашего поэта, критик говорить: — "Котляревский взял Энеиду, перенес ее остов в малороссийский мужичий мир и изобразил этот мир чрезвычайно верно и талантливо. Тут не главное дело в богах древнего мира и его героях. Если б Котляревский взял что-нибудь иное, откуда б то ни было, хотя бы из освобожденного Иерусалима Тасса или из Жильблаза, да одел взятое так искусно в малорусскую плоть и одежду, как он сделал это с Энеидою, то результат вышел бы все тот же. Демократичность, как выражается сам Кулиш, явилась от того, что иного народа, говорящего по-малорусски, кроме простонародья, почти не было. Понятно, что и в литературе нельзя было выводить никого, кроме малорусского простолюдина".

В 1883 же году появилось в печати известие о бумагах Котляревского. Автор этой заметки г. Горленко коснулся также и его произведений, о которых дал свой отзыв. По справедливому замечанию г. Горленка — "литературную известность при жизни доставили Котляревскому первые части "Энеиды" и "Наталка". Это действительно, лучшее, что он произвел. Две последние части «перелицованной поэмы» бледны и слабы, "Москаль", при всей своей веселости, не более, как грубоватый фарс. Но вечно юная "Наталка" упрочит за отцом малорусской литературы незыблемую славу. ¹⁾ Такое предпочтение

¹⁾ Киевская Старина 1883 г. № 5-й. Из бумаг И. П. Котляревского, стр. 154.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 51 (1898, кн. 7-8, с. 133)

"Наталки", перед другими произведениями Котляревского, г. Горленко дает за то, что она полна — "достоинств типичной картины нравов, живой и трогательной". Из этих цитат видно, что, будучи самостоятельным в оценке "Наталки" и "Москаля", критик в отзыве об Энеиде примкнул к мнению Кулиша, считавшего, как известно, в 1861 году первые четыре части ее несравненно высшими последних двух. Нам нечего прибавлять, что как у Кулиша, так и у г. Горленка, подобное воззрение на Энеиду ничем не обосновано: в этом и заключается слабая его сторона.

В следующем году и в 1885-м печаталась статья о Котляревском г. Минского, решающая относительно первого крайне важные вопросы. Много сказавши о роли украинцев в выработке русской культуры и выведя отсюда необходимость для великороссов изучения украинской литературы, автор статьи обращается непосредственно к Котляревскому. Оценка произведений последнего перепутана у критика с другими вопросами, поэтому, для более рельефного представления о его суждениях, мы вкратце изложим их шаг за шагом. Г. Минский рассказывает сначала часть биографии поэта, рассматривает отношение нашей Энеиды к русской и решает вопрос о первенстве их по времени в пользу второй. За то, с другой стороны, украинскую Энеиду критик считает далеко высшей по достоинству. Положительных качеств Энеиды Котляревского г. Минский отмечает множество, — из них мы упомянем главнейшие. Одним из крупных достоинств нашей Энеиды критик считает прекрасный ее язык, которого не знала существовавшая до Котляревского украинская литература. "В этом отношении, по мнению критика, Котляревский может занимать место наряду с Ломоносовым и Карамзиным, творцами нового стиля"... ¹⁾ Очень ценит критик Энеиду и за ее стих. "Не имевши перед собою никаких образцов, не знавши

¹⁾ Новь 1884 — 5 I-II т. Иван Петрович Котляревский — Н. М. В. стр. 708 № 4-8.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 52 (1898, кн. 7-8, с. 134)

даже о виршах Климентия, он (говорит критик) создал звучный и гибкий стих, богатый словами и весьма живописный". Интересно сопоставить это мнение критика о ямбе Энеиды с теми отзывами Костомарова и Пискунова, по которым этот стихотворный размерь не свойствен будто бы украинской поэзии. Но достоинства Энеиды не исчерпываются вышеуказанными. По мнению критика, — "забавы, песни, карточные игры украинцев, их предрассудки и вера в колдовство, патриархальность нравов, простота характера, смешанная с некоторым лукавством, пристрастие к выпивке и к жирному столу, женихание и ухаживание молодых людей — все это описано Котляревским с истинным искусством". Вообще говоря, главное достоинство Энеиды составляют, по мнению г. Минского, — "народность, выражающаяся, во-первых, в языке, подслушанном у народа и впервые отлитом в литературные формы, — во-вторых, в народном быте, описанном живыми и талантливыми штрихами, и в-третьих, в народном юморе, разлитом по всему произведению" ¹⁾. Имеются в Энеиде, по заключению г. Минского, и недостатки. Главный из них — "отсутствие цельности в замысле и в исполнении: народная поэма задумана была с намерением позабавиться на счет народа! Цельность поэмы страдает и от того, что последние песни, когда отношение Котляревского к народу стало изменяться, написаны в другом тоне, нежели первые". — Не смотря на указание этого недостатка, все таки г. Минский относится к произведениям Котляревского с большим, как видно, уважением и считает их очень ценными. Естественно, что при таком отношении к творчеству нашего поэта, он не мог согласиться с первым мнением о нем Кулиша, которое в своей статье и разбирает. Оценку Котляревского, сделанную Кулишом в 60-х годах, г. Минский опровергает мнением того же Кулиша в 80-х годах. Изложив сущность последнего, г. Минский несколько иронически замечает: "вы-

¹⁾ Новь — 1884 стр. 712 № 4-й.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 53 (1898, кн. 7-8, с. 135)

ходит, следовательно, что Котляревский имел намерение смеяться не над простолюдином, а над барством, над сильными мира, но так искусно скрыл свое намерение, что г. Кулишу понадобилось 20 лет размышлений, чтобы проникнуть в него". — Но и со вторым отзывом Кулиша г. Минский также не соглашается целиком и примыкает скорее к воззрениям насчет Энеиды Костомарова, писавшего по данному вопросу в 1883 году. Рассмотрев художественное значение украинской Энеиды, критик продолжает излагать прерванную биографию поэта. В связи с последней, он разбирает и вопрос о так называемом сервилизме Котляревского, за который некоторые господа упрекают поэта и поныне. Некоторый "сервилизм" Котляревского перед знатными людьми г. Минский не ставит ему в укор. Опровергая грозное обвинение за этот сервилизм, брошенное Кулишом, г. Минский, вслед за Пыпиным, объясняет такую черту в характере нашего поэта чисто историческими условиями. Объясняет и оправдывает он эту черту" — так как, по мнению г. Минского, положение поэта в 18 в. было без меценатства весьма не устойчиво и сомнительно: в виду этого, к меценатству прибегали все виднейшие писатели того времени, а не один Котляревский. Так как упреки за угодливость относились и к его произведениям, — Энеиде и Оде Куракину, то г. Минский, естественно, должен был освободить и эти произведения от неумеренных обвинений Кулиша. Особенную апологию делает критик "Оде". Опровергая мысль Кулиша, не находящего в "Оде" почти ничего, кроме грубой лести, г. Минский говорит: "нам "Ода до князя Куракина" кажется во многих местах весьма замечательным произведением. Не говоря уже о ее честном, гражданском тоне, о резких нападках на "панов-людоедов", не дающих пахать нив", на "судей, потакающих панам и разоряющих целые семьи за голову сахара", — ода эта замечательна своей простотой, искренностью и веселым добродушием". Высказав этот взгляд на "Оду" радикально противоположный взгляду на тот же предмет Кулиша, критик не-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 54 (1898, кн. 7-8, с. 136)

сколько далее указывает новое достоинство "Оды": — "ода Котляревского вполне народна по языку, по тону, по образам и выраженным в ней мыслям". — И так, беспристрастный критик нашел в "Оде" совсем не те ужасные вещи, которые открыл в ней когда-то Кулиш. Реабилитировав значение двух упомянутых произведений, г. Минский обращается к рассмотрению драматических пьес Котляревского. По мнению критика, — "взятая сама по себе Наталка-Полтавка, как драматическое произведение, едва-ли представляет что-нибудь выдающееся, и хотя подобная комедия была-бы заметна во всякой литературе, но не занимала-бы такого почетного места, как в малороссийской". Высказав такое мнение о значении "Наталки", г. Минский снова снимает и с этой пьесы Котляревского брошенное на нее Кулишом обвинение в сентиментальности. Он говорит, что чувствительность Котляревского вполне народна, выдержана и не походит на болезненную сентиментальность Карамзина нисколько. ¹⁾ Для подтверждения своего положения, критик сравнивает характеры и поступки действующих лиц "Наталки" и "Бедной Лизы" Карамзина. Выводы получаются для "Наталки" очень интересные; они подтверждают вышесказанное и кроме того выясняют, что — "Наталка" пользуется у малороссов долгим и заслуженным успехом не за костюмы, как думали Кулиш и Маруся К., а за то, что — "она верно отражает их (малороссов) национальный характер". Вот резюме этих выводов. Об изображении матери Наталки критик говорит: "так тонко и психологически верно проведено одно из главных действующих лиц в комедии". О Наталке и Петре он выражается следующим образом: — "мы тоже не видим никакой фальши в изображении Наталки и Петра, представителей сентиментальности у Котляревского. Сентиментальность этих лиц не выдуманная, а вполне естественная и происходит в пределах условий реальной жизни". По мнению критика, — "сантиментальная Наталка

¹⁾ Новь 1885 г, № 8-й, стр. 129.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 55 (1898, кн. 7-8, с. 137)

поступает так, как поступили бы тысячи деревенских девушек в Малороссии". Вполне естественным считает критик и характер так возмутившего Марусю К. Петра. Не оставил он без внимания и типы Возного и Выборного. Изображение первого он считает не вполне удачным по следующей причине: — "Котляревский был силен только в изображении народной жизни, а Возный не принадлежите к народу". За то тип Макогоненка, по мнению г. Минского, — "в высшей степени характерен". Разобрав типы "Наталки", он указывает еще на ценность песен в этой пьесе и затем заключает отзыв о "Наталке" следующим образом: — "теперь, если сопоставить все достоинства "Н.-П." — сочувственное отношение к народу, верные народные типы, юмор и чувствительность, прекрасные песни и звучный язык, живость действий, сценичность, — то станет ясным, держится ли эта пьеса так долго на малорусской сцене из-за костюмов и напевов, или по более уважительным причинам". Отзыв г. Минского, как о предыдущих произведениях Котляревского, так и о "Наталке" для нас очень важен. Беспристрастный вполне, он показывает наглядно, как более новые люди, по сравнению с Кулишом, способны были находить в творчестве нашего поэта все более и более достоинств. Разобрав «Наталку», критик обращается к «Москалю-Чаривныку» и также дает о нем ряд ценных суждений. — «Что касается Москаля-Чаривныка, — говорит он, — то это не комедия типов, а забавный водевиль с шаржем и случайностями, но самый веселый из посвященных изображению народного быта. В этом отношении он выше "Простака" Гоголя-отца, хотя последняя глубже». Несколько ниже г. Минский снова говорит о "Москале" в таком роде: "Москаль-Чаривнык — народная шутка. И солдат, и простоватый муж, и умная баба, и этот несчастный паныч, который оказался глупее всех, — все это в высшей степени народно". Закончив рассмотрение каждого из произведений Котляревского отдельно, критик в конце статьи дает общее о них заключение. По его суждению, — "произве-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 56 (1898, кн. 7-8, с. 138)

дения Котляревского имеют не одно историческое, но и литературное значение и спустя сто лет по написании читаются с интересом. Котляревский бросил первое зерно той жатвы, которую впоследствии собрал Шевченко, и не даром этот лучший народный поэт посвятил памяти Котляревского одну из самых прочувствованных дум". Так кончает свою интересную статью г. Минский. Любопытно сопоставить это заключение новейшего критика с тем суждением, которое высказал в 40-х годах Евецкий. Крайне симпатично, без всяких предвзятостей относясь к литературной деятельности Котляревского, оба эти критика одинаково считают справедливым восторженный отзыв о нем Шевченко. Что ни говорить, а совпадение весьма близкое и многозначащее!

В том же 1885 году, когда кончилась печататься статья г. Минского, появился краткий пересказ ее в "Киевской Старине". Автор пересказа, называя статью г. Минского интересной, не делает к ней никаких своих комментариев и возражений: очевидно, что он соглашался с критиком целиком ¹⁾. Через несколько лет появился этюд о Котляревском Львовского проф. Огоновского, которому принадлежит крупный труд вообще по истории украинской литературы. Пользовался покойный профессор незначительным количеством материалов по вопросу о Котляревском, в силу чего этюд его страдает различными неточностями; однако мнения его по данному вопросу, в ряду других мнений, некоторый интерес представляют. Сначала историк литературы излагает биографию Котляревского, которая оригинальностью данных не отличается и вообще повторяет недостатки всех прежних биографий. Рассказав жизнь поэта, проф. Огоновский приступает к рассмотрению его произведений. Энеиду он называет "цілющим і живущим ліком люду украинського" ²⁾ и ставит ее очень вы-

¹⁾ Киевская Старина 1885 Март.

²⁾ Исторія литературы рускои — написав Омолян Огоновский ч. II 1 віділ Львів. 1889 стр. 196.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 57 (1898, кн. 7-8, с. 139)

соко. По мнению историка, Котляревский в своей Энеиде — "переймався високою ідеею, здвигнути своіх земляків із упадку морального і побудити перевертнів, щоб полюбили покинену, заплакану матір" ¹⁾. При этом, с приведенным выше мнением Кошового проф. Огоновский соглашается вполне и считает украинскую Энеиду — "твором високоі стійности літературноі" ²⁾ и — "окрасою руско-украінськоі літетарури" ³⁾. Так ценит Энеиду львовский профессору за то, по его мнінию, — "меншу вартість літературну мають оба драматичні твори Котляревского "Наталка-П." и "Москаль-Ч." ⁴⁾. Тем не менее, — "в них зявляеся вірна характеристика суспільного побуту на Україні, особливо-ж в "Наталці-П." добачаемо майже таку свіжу й чудову красу, якою визначаються безсмертні твори людовоі поезії украінськоі". Высказав такое мнение о "Наталке-П.", проф. Огоновский несколько ниже противоречит самому себе, обвиняя эту пьесу Котляревского в "сантиментальной аффектаціи" и говоря, что на ней — "видно вплив сентиментального напряму літературного" ⁵⁾. Как-то не вяжется это обвинение с той мыслью критика о "Наталке-П.", что последняя есть — "вірним образом житя народного"; одно из двух, — или Котляревский верно изображал народную жизнь, и тогда обвинение в аффектации падает само собою, — или же он действительно аффектировал, — тогда в смысле реальности пьеса Котляревского не стоит ничего. Как бы то ни было, но в суждениях по этому поводу львовского профессора видна некоторая нелогичность. Мы уже не говорили о тех натяжках Огоновского, к которым он прибегает в своих суждениях о Наталке, желая отыскать в ее содержании какую-то аллегорию. Такого рода суждения совсем уже не научны.

¹⁾ ibid — стр. 198.

²⁾ ib. — стр 201.

³⁾ ib. — стр. 203.

⁴⁾ ib. — стр. 203.

⁵⁾ ib. — стр. 206.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 58 (1898, кн. 7-8, с. 140)

Те же попытки найти аллегорию делает критик и в отношении "Москаля-Чаривныка", которого он называет шутливой опереткой. Об этой оперетке он говорит вообще мало и только вслед за проф. Петровым разбирает вопрос о естественности ее содержания. Упоминает критик и об "Оде" Котляревского, хотя только упоминает. По мнению проф. Огоновского — "хоча сеся ода есть панегирик, писаний по правилам середньовічноі науки схоластичноі в честь малороссійского генерал-губернатора, то однако проявляются тут тако-ж здорові гадки, позаяк поет виступае против деяким лукавим панам, що бідним людям не давали пільги, і відзивае ся з докором про тих судьів, що людей не судили по правді" ¹⁾. Свою статью проф. Огоновский заканчивает, подобно г. Минскому, мыслями, показывающими солидарность его с известным нам стихотворным отзывом о Котляревском Шевченка. Этот новый пример совпадения критики современной нам с критикой прежней опять таки очень для нас ценен.

В том же году написано было проф. Дашкевичем очень важное исследование об украинской литературе. Книга проф. Дашкевича является поправкой к известному нам труду проф. Петрова и, превосходя последний как по обилию материала, так и по более глубокому пониманию различных явлений украинской литературы, представляет для нас самый живой интерес. Обратимся же к его этюду и остановимся на нем подольше, так как и до настоящего времени он является почти самым полным сборником тех мыслей, которые можно сказать о нашем поэте. Начав свое рассуждение о последнем, проф. Дашкевич, наряду с проф. Петровым, останавливается на его критиках и делает о Кулише очень ценное для нас замечание. По мнению профессора, известный отзыв Кулиша в Основе за 1861-й год, — "страдает обычными у этого писателя преувеличениями и предвзятостью и давно оценен с этой стороны" ²⁾. К этому замечанию проф. Дашкевич при-

¹⁾ Ibid. стр. 208.

²⁾ Записки Императорской Академии наук. Том 59-й книжка 1-я Приложение: Отзыв о сочинении г. Петрова стр. 60.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 59 (1898, кн. 7-8, с. 141)

бавляет еще ниже, что "в последнее время сам г. Кулиш как бы считает свое прежнее мнение несостоятельным. Дополняя общий взгляд на Котляревского, высказанный проф. Петровыми, проф. Дашкевич говорить, что "заслуга Котляревского состояла не только в сближении украинской литературы с современными формами русской литературы, но также в весьма талантливом раскрытии сокровищ малорусского народного духа и слова" ¹⁾. После этого общего замечания о произведениях Котляревского, историк украинской литературы обращается непосредственно к последним — сначала к Энеиде. В противоположность проф. Петрову, проф. Дашкевич ставит зависимость Энеиды от юмористических созданий украинской народной поэзии и касается вопроса о взаимоотношении русской и украинской Энеид, при чем, как видно, склонен признать независимость последней. Решение последнего вопроса проф. Дашкевич считает необходимым для правильного определения значения самой Энеиды. Говоря о последней, проф. Дашкевич восстает особенно против той мысли проф. Петрова, из которой видно, что "все нарекания на Котляревского имеют свою долю основания". Удачно возражает он и против того утверждения автора разбираемой им книги, согласно которому наш поэт будто бы постепенно стал изображать действительную жизнь. По мнению профессора, — обстоятельное знакомство с последней видно во всех частях Энеиды" ²⁾. Там же он говорит, что поэт "не щадил никого и нарисовал довольно полную картину украинской жизни". По мнению историка, — " Малороссия встает перед читателем в неприглядном виде, но "нечего пенять на зеркало, коли рожа крива", да и слишком яркие картины нарисованы Котляревским не только с целью осмеяния и одной пустой забавы: благородное настроение автора постоянно проглядывает в Энеиде. В поэме Котляревского господствуем крайний реа-

¹⁾ Ib. — стр. 61.

²⁾ Ib. — стр. 68.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 60 (1898, кн. 7-8, с. 142)

лизм, но за этим реализмом скрывается честность побуждений и горячая любовь к народу и правде. Комическое изображение украинского быта переходит иногда в карикатурное, но по большей части оно выполнено в духе народного юмора" ¹⁾. Очень удачно выражается профессор и об языке Энеиды; по его мнению, — "он энергичен, выразителен, в высшей степени характерен и мягок, хотя нередко и грубоват". Сравнивая затем русскую Энеиду с украинской, он ставит последнюю выше первой и говорит, что наша Энеида "оказывается в подробностях совершенно народной, написана весьма талантливо и получила значение самостоятельного произведения" ²⁾. Высказавшись по поводу Энеиды, проф. Дашкевич обращается к драматическим произведениям Котляревского и прежде всего совершенно справедливо удивляется замечанию проф. Петрова о том, что пьесы нашего поэта написаны по образцу пьес указываемых им русских писателей. Вместе с г. Минским, проф. Дашкевич опровергает мысль проф. Петрова о том, что "Наталка-П." написана в сантиментальном духе. Не ограничиваясь, конечно, г. Минским, проф. Дашкевич говорит: — "до указанной статьи г. Н. М. В., подробно сравнившего оперу Котляревского с повестью Карамзина, не было такого обстоятельного сопоставления, но все же было высказано в литературе немало суждений, хотя и кратко, но верно отмечавших прекрасное отражение народного характера в "Наталке-П.". Мы присоединяемся к этим мнениям, оставленным без внимания у г. Петрова. Жизненною правдою запечатлены не только "некоторые места", как говорит г. Петров, — ею проникнута вся пьеса" ³⁾. Особенно сочувственно отзывается историк об изображении типа Наталки. — В героине оперы — Наталке, — говорит профессор — раскрыта прекрасная душа малороссийской дивчины с такою

¹⁾ Ib. — стр. 69-70.

²⁾ Ib — стр. 71.

³⁾ Ib. — стр. 73.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 61 (1898, кн. 7-8, с. 143)

теплотой чувства, которая не может не трогать читателя и зрителя и которой лишена сентиментальность. "Наталка-Полтавка" показывает лучше всего, как несправедливо мнение о Котляревском, как о писателе, далеком от народа" ¹⁾. В доказательство правоты своего суждения, критик упоминает еще о мнениях Евецкого, Сементовского и Горленка, ставящих "Наталку" так же высоко, как и он. Вслед за "Наталкой", профессор касается и "Москаля-Ч.", при чем, вместе с С. Каминским, склонен отчасти считать сюжет его за действительное событие. На идею написания этой пьесы оказала влияние, по мнению проф. Дашкевича, рецензия на пьесу кн. Шаховского, хотя некоторое влияние, как заметил еще и проф. Петров, оказала и сама пьеса Шаховского. Мнения своего о "Москале-Ч." историк не высказывает. Наконец, касается проф. Дашкевич "Оды до князя Куракина". В ней видит он отражение русского влияния, но считает, что — "при подражании в форме, ода Котляревского все-таки отличается значительною своеобразностью и отступает от шаблонных приемов" ²⁾. Высказав эти беглые замечания о творчестве Котляревского, критик в конце статьи подводит итог своим рассуждениям, повторяя вкратце вышеприведенные мысли. Суть этих мыслей нам известна, и мы не станем уже о них говорить, отметим только одно новое замечание проф. Дашкевича, которое даст возможность оценить и степень понимания им нашего поэта. По заключению историка, — Котляревский "любил народ и был оценен по достоинству всеми сословиями народа: он сразу стал как-бы общенародным поэтом, возбудив интерес к своим произведениям не только в интеллигентном классе украинцев, но и в простом народе" ³⁾. Совершенно нелишне прибавлять, насколько этот беспристрастный отзыв проф. Дашкевича гармони-

¹⁾ Ib. — стр. 74.

²⁾ Ib. — стр. 81.

³⁾ Ib. — стр. 83.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 62 (1898, кн. 7-8, с. 144)

рует с большинством мнений о Котляревском, ставящих последнего очень высоко. Отзывы подряд четырех лиц, г. Минского, проф. Петрова, Огоновского и Дашкевича, столь глубоко вдумавшихся в творчество нашего поэта, как нельзя лучше показывают, как много ценного представляют произведения последнего, способные вызвать упрек только со стороны лиц, или тенденциозно настроенных, или Котляревского не понимающих.

В 1893 году появилась новая статья профессора Дашкевича, трактующая о генезисе "Москаля-Чаривныка" ¹⁾. Эту пьесу профессор ставит, по фабуле, в связь с рядом подобных же сюжетов, существующих издавна и на Западе. — Ближайшим прототипом "Москаля-Ч." проф. Дашкевич считает французскую комическую пьесу "Le soldat magicien", которая, по приводимым им данным, имеет с украинской пьесой много общего. Факт подражания Котляревского этой пьесе историк считает достаточным для того, чтобы признать "Москаля Ч." самостоятельным по отношению к "Простаку" Гоголя и написанным раньше последнего. Выяснив отношение украинской пьесы к французской оперетте прошлого века, профессор делает замечания о той степени художественности, с какой обработал поэт заимствованную фабулу. Котляревский, по мнению проф. Дашкевича, — «упростил действие, перенес его из буржуазной среды в хату казака и сократил количество действующих лиц (у него их не шесть, как во французской пьесе, а четыре), но не совсем удачно переделал заимствованную фабулу». Эта неудачность в разработке фабулы произошла в украинской пьесе потому, что вообще, по мнению критика, интрига ее не правдоподобна: Тетяна верна мужу, а между тем позволяет приходить к себе Финтику, — получается противоречие, составляющее слабое место "Москаля-Чаривныка". Но погрешив против разработки фабулы, Котляревский, по мнению исследователя, "поднялся за

¹⁾ Киевск. Стар. 1893 г.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 63 (1898, кн. 7-8, с. 145)

то выше в выразительности и богатстве речи, в бойкости диалога и в обработке характеров, которые в "Le soldat magicien" не столь индивидуальны, и обнаружил при этом гораздо более самостоятельности и таланта". Разобрав затем поступки действующих лиц, проф. Дашкевич делает такое замечание: — "следовательно, в обрисовке характеров действующих лиц Котляревский выказал много наблюдательности; он черпал данные из живой действительности и из непосредственного соприкосновения с народом и его жизнью". Вдумываясь в последнюю, Котляревский внес совершенно новые идеи в заимствованную им схему и притом идеи свежие, затрагивавшие животрепещущие вопросы и глубоко гуманные" ¹⁾. Правда, в речах действующих лиц проф. Дашкевич находит много разглагольствований, но, по его замечанию, рассуждения на моральные темы в украинской пьесе "не лишены были глубокого смысла в ту пору, когда писал Котляревский, да и теперь еще сохраняют свое значение". Но помимо этих рассуждений, Москаль-Чаривнык есть все-таки веселая шутка, которой профессор придает большое значение. К ней, говорит он, можно приложить следующие слова: "шутка, кстати сделанная, больше делает иногда пользы, чем строгие наставления". Вообще же говоря, по заключению профессора, "украинская опера Котляревского — одна из самых талантливых и интересных по идее, вложенной в скудную опереточную фабулу, и по обрисовке характеров" ^2).Так дополняет проф. Дашкевич свой отзыв о Москале-Чаривныке, начатый им еще в 1889 г. В цитируемой нами статье есть еще одно интересное замечание, касающееся Энеиды. По поводу Тетяны исследователь говорит следующее: "в ее речах мы узнаем воззрения автора "Энеиды", горячо любившего народ и клеймившего смешные явления жизни с силой и яркостью, несколько напоминающими кисть Гоголя". — Этот новый

¹⁾ Ib. — стр. 478.

²⁾ Ibid. — стр. 480.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 64 (1898, кн. 7-8, с. 146)

отзыв об Энеиде рисует нам воззрения проф. Дашкевича, на творчество нашего поэта еще ярче. Одновременно с статьей проф. Дашкевича, появилась в Галиции статья г. Сергиенка, также относящаяся к Котляревскому ¹⁾. Новых каких-нибудь выводов о творчестве его эта статья не дает, за то она интересна самым фактом своего появления: в ней намечаются те главнейшие вопросы, которые нужно было бы решить в отношении Энеиды и указывается на то важное значение, какое имеют в истории украинского народа произведения нашего поэта. Статья г. Сергиенка наглядно, таким образом показывает, насколько прочно в украинской науке установилось серьезное реноме Котляревского, как писателя... Произведения его заслуживают тщательного изучения и такое изучение, отодвинутое от его времени почти на целый век, должно как нельзя лучше показать, что значил Котляревский и для своего времени и для последующей украинской литературы: сделать это тем возможней что в наше время легче быть беспристрастным в оценке Котляревского, чем, например, во время Кулиша, а с другой стороны, широкая критика его произведений уже проложила прекрасный путь для такой объективной оценки. Как бы то ни было, но возможность серьезного изучения произведений Котляревского обратилась теперь в существующий факт, который и статья г. Сергиенко подтверждает также. В 1885 году о Котляревском упоминают снова. Оригинального, впрочем, в этом упоминании нет ничего, так как оно выразилось в перепечатке той части статьи г. Минского, где сравнивается Энеида Осипова с украинской Энеидой ²⁾. Самая эта часть статьи г. Минского перепечатана была именно по поводу русской Энеиды, выдержки из которой помещены были в числе отрывков из русских писателей. Перепечатка мыслей г. Минского о Котляревском также свидетельствует ясно, что благо-

¹⁾ Записки тов. імени Шевченка 1893 p. "Desiderata до ювілею Котляревського".

²⁾ Венгеров — Русская поэзия. 1895 г. I-й том 5-й выпуск. — стр. 806-810.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 65 (1898, кн. 7-8, с. 147)

склонное отношение русской критики к последнему существует в полной силе и по ныне. Как свод всех мнений о Котляревском, в Энциклопедическом Петербургском Словаре ¹⁾ помещена была заметка о его жизни и произведениях. Биография страдает, к сожалению, неточностями, но отзывы автора заметки о нашем поэте некоторый интерес представляют. По мнению биографа, украинская Энеида есть — "классическое произведение малорусской литературы по простоте и изяществу стиля и историко-хохлацкой (?) иронии". Вопрос о подражании Котляревского Осипову он считает решенным в смысле положительном, но в Энеиде первого находит и самостоятельность, которая — "обнаруживается в языке и во многих оригинальных эпизодах с большим талантом". Не худшего мнения биограф и о других произведениях Котляревского. Говоря о Нат.-Полт. и Моск.-Чаривн., он замечает, что Котляревский написал пьесы — "до настоящего времени занимающие первостепенное место в малорусском репертуаре". Замечания эти не вполне точны, но все таки более или менее правдивы. На этом отзыве мы и закончим ряд долголетних оценок Котляревского, упомянув только об одной заметке г. Лазаревского ²⁾, перепечатавшего некоторые данные из статьи С. Каминского, которая появилась, как мы знаем, в 1839 году. Заметка эта имеет скорее биографический характер и теперь для нас интереса не представляет, поэтому говорить о ней пока мы не будем. Этой заметкой упоминания о Котляревском в литературе кончаются. Таким образом мы рассмотрели главнейшие суждения о нем, имевшие место в русской и украинской печати. Остается только разобраться в пестрой картине этих суждений, с различной стороны оценивавших Котляревского и отводивших ему в украинской литературе то или другое место. Сделать это довольно не трудно, так как большинство этих суждений в глав-

¹⁾ Энциклопедический словарь — издание Брокгауза.

²⁾ Киевская Старина — 1897 г. Апрель. Поездка в Полтаву стр. 66-67.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 66 (1898, кн. 7-8, с. 148)

ных своих чертах представляет очень много общего. Насколько можно было видеть из вышесказанного, суждения о Котляревском вплоть до 80-х годов: одни критики видели в произведениях его только достоинства, — другие — отмечали в них наряду с достоинствами и недостатки, наконец, третьи, — сводили достоинства произведений Котляревского почти к нулю и как бы хотели сказать, что он лучше сделал бы если бы не писал ничего.

К первому типу критиков следует отнести, главным образом, Срезневского, рецензентов Сына Отечества, Северной Пчелы, Русского Инвалида и Отечественных Записок за 1839 г., С. Каминского, и солидарного с ним рецензента Журнала Министерства Народного Просвещения за 1839 г., затем В. Пассека, нашедшего согласного с собой рецензента Журнала Министерства Народного Просвещения за 1841 год; Шевченка, Евецкого, Сементовского, затем рецензента солидарной с критиком Северной Пчелы за 1849 год. Головацкого, Мокрицкого и Катранова к типу вторых критиков следует отнести рецензента Библиотеки для чтения за 1843 г., Костомарова, проф. Котляревского, Чибисова, Данилевского, Пыпина и Онишкевича. К третьему роду критиков следует отнести Рудыковского, Кулиша, Марусю К. и Пискунова. После указания лиц, так или иначе относившихся к произведениям нашего поэта, важно теперь систематически классифицировать как те достоинства, так и недостатки его поэзии, которые указывались критикой. Из положительных качеств отмечали народность ее (Срезневский, Русский Инвалид 39 года, Отечественные записки 39 года, С. Каминский, Костомаров, Сементовский, отчасти проф. Котляревский, Катранов, Пыпин), затем художественную обработку сюжета (Северная Пчела 39 года, Сын Отечества 39 года, Евецкий), прекрасный язык произведений (Отеч. Записки 39 года, Северная Пчела 39 г. Костомаров, Чибисов, Данилевский), неподдельный юмор (Отеч. Записка 39 г., С. Каминский, Библиотека для чтения за 1843 г., Костомаров, Пыпин, Онишкевич —). Из главней-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 67 (1898, кн. 7-8, с. 149)

ших недостатков указывали на некоторую сентиментальность (Кулиш, Пыпин, Костомаров), на встречающуюся карикатурность (Костомаров, Котляревский, Кулиш), на неудачный стихотворный размер (Костомаров, Кулиш, Пискунов), на грубоватость юмора (Библиотека для чтения за 43 г.). При этом нужно заметить, что против некоторых замечаний о недостатках произведений Котляревского выставлялись возражения, защищавшие последнего (Котляревский, Мокрицкий). Зато некоторые писатели, кроме указания упомянутых недостатков, отвергают и все почти отмеченные нами достоинства его поэзии, сводя их, как мы сказали, почти к нулю. Из критиков, развенчивавших нашего поэта, следует упомянуть Кулиша, Марусю К. и отчасти Данилевского. Первый, как мы видели, отнесся к Котляревскому очень строго; он обвинил его в антинародности, в аффектации, в неуважении к народу и его языку, в сервилизме и вообще произведения его не считал приобретением для украинской литературы. Маруся К. признала драматические произведения нашего поэта антихудожественными и потому антинародными. Данилевский нашел в Энеиде немало снотворности и воды. Онишкевич равно, как и Маруся К., повторил часть мнений Кулиша. Итак, до 1880 года в литературе о Котляревском замечается полная неустойчивость мнений о его творчестве, в которой неопытному читателю ориентироваться довольно не легко. С 1880 г. картина этих мнений меняется постепенно почти совсем. В начатых проф. Петровым статьях об украинской литературе произведения Котляревского подвергаются особенно серьезному изучению и подводится итог их критике. Недостатков поэзии Котляревского профессор не указывает, хотя, вероятно, их подметил, но из достоинств особенно ставит в заслугу прежде указанные: хороший язык, народность и художественность. В 1881-м и 1882-м годах совершилось еще более крупное событие: Кулиш и Кошовый (Маруся К.) отказались от своих прежних мнений о Котляревском и поставили его произведения очень высоко. Первый

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 68 (1898, кн. 7-8, с. 150)

нашел в них даже демократичность, а второй называет его, преимущественно за Энеиду, сатириком, наделенным самыми возвышенными настроениями. Эти отзывы уничтожают, конечно; прежние мнения тех же критиков и ставят Котляревского на высокий пьедестал. В следующем году Костомаров повторил прежний свой отзыв о поэзии Котляревского, причем, возражая Кулишу, главным образом оспаривал значение Энеиды, как пародии. В 1884-5 г.г. появилась хорошая в общем статья г. Минского, который подтверждает замечания прежних критиков, высоко ставивших произведения нашего поэта за их язык, народность, художественность и искреннюю отчасти чувствительность. С некоторыми оговорками тот же отзыв повторил в 1889 г. проф. Огоновский, и, наконец, з двух своих статьях 1889 и 1893 г.г. проф. Дашкевич еще тверже установил мнение о таких достоинствах произведений Котляревского, как хороший язык, юмористический оттенок, реально-народное содержание и художественную до некоторой степени разработку сюжетов. Вот, таким образом, ряд систематизированных мыслей о крупных достоинствах произведений Котляревского, недостатки которого указывались, наоборот, самые незначительные. После всего вышесказанного, не трудно изобразить теперь, как сущность его творчества, так и вытекающее отсюда значение последнего. На основании главнейших суждений о поэте, произведения его представляют, следовательно, довольно художественные создания, отмеченные печатью народности, которая выражается в народном языке, юморе, в картинах народного быта и народной психики. Высокое значение их также поэтому ясно: как художественное изображение жизни, произведения Котляревского являются важными источниками для многостороннего познания последней. На это значение его произведений, в частности "Наталки-Полтавки", указал еще, как нам известно, в 1838 г. Срезневский. Помимо такого, так сказать, безотносительного или чисто-художественного их значения, можно отметить также общественно-историческую их важность, как

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 69 (1898, кн. 7-8, с. 151)

для современников поэта, так и для его потомков, но распространяться об этом мы пока не станем. Не говоря об историческом значении Котляревского, мы скажем здесь только то, что оно должно считаться несомненным. На факт существования его указывает хотя бы одно количество изданий произведений Котляревского, — и в частности его Энеиды. И при жизни поэта, и после его смерти их было не мало; а драматические его произведения хотя до конца его жизни и не издавались, но зато ставились на сцене беспрестанно. Этот факт показывает наглядно, что произведения Котляревского, как замечено было когда то и в Основе (1861 г. № 2-й), удовлетворяли известным потребностям украинского общества. Каким именно потребностям, мы указывать пока не станем; не станем теперь говорить и о том влиянии, какое имел Котляревский на последующую украинскую литературу. И оно несомненно было также, ибо первые украинские писатели были вместе с тем и читатели Котляревского. Но об этом потом... Теперь же остановимся на рассмотрении данных о художественном значении его творчества, которые мы получили путем их изучения. Субстанция этого творчества, как мы видели, критикой определена, художественное значение также, — остается только нерешенным один вопрос: правильно ли сделаны все указания по данному вопросу и верно ли, на основании их, освещено творчество Котляревского? Этот вопрос находится открытым и решить его можно только путем анализа, к чему мы теперь и приступим.

И. Стешенко.

(Окончание следует).

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 70 (1898, кн. 9, с. 267)

И. П. КОТЛЯРЕВСКИЙ В СВЕТЕ КРИТИКИ.

(Продолжение).

II.

Известных нам украинских произведений Котляревского четыре: Энеида, Ода до князя Куракина, Наталка-Полтавка и Москаль-Чаривнык. Самое ранее его произведение — четыре части Энеиды, написанные в подражание Осипову; остальные две части созданы после 1809 г., т. е., как мы думаем, после выхода дополнительных частей пародий Котельницкого. Словом, в том и другом случае украинская пародия написана в зависимости от русской. Это обстоятельство не повлияло однако серьезным образом на первую и не дает поэтому права считать ее произведением несамостоятельным; наоборот, по всеобщему признанию, наша пародия далеко превосходит русскую и может считаться произведением вполне оригинальным: так умело облек поэт в национальную одежду тот безжизненный остов, который был заимствован у великорусских пародистов.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 71 (1898, кн. 9, с. 268)

Что же однако представляет из себя украинская Энеида? зачем она написана и как исполнена?

В отношении содержания она является, в общем, схемой поэмы Вергилия, взятой с пародированного русского образца последней и перекроенной по своему. Много фактов, упоминаемых даже Осиповым, наш поэт опустил, но самая канва рассказа соблюдается им точно. Следовательно, наша Энеида, вслед за русской, пересказывает главнейшие факты римского первоисточника. Однако эти ли факты имел в виду Котляревский, когда задумал украинскую переделку? Иными словами, что хотел он дать публике своей Энеидой: изложение ли эпизодов римской поэмы, или что-либо другое? Ответ на данный вопрос может быть облегчен тогда, если мы поставим тот же вопрос относительно хотя бы Осипова. У последнего, судя по его Энеиде, было целью дать карикатурное изображение приключений Энея, способное потешить публику насчет представителей классического мира. Для достижения своей цели Осипов поставил последний в великорусскую обстановку. Знакомому впрочем, с произведением Осипова известно, что великорусского в ней, кроме языка, нет ничего, что на изображение народной жизни нет в ней и намека и что сам Эней несравненно более похож на завсегдатая кабака, чем на типичного великоросса. Впрочем, нехудожественность русской пародии для нас, в данном случае, значения не имеет: в ней важно только то, что Осипов хотел изобразить если не народного, то национального Энея. Имея в виду этот факт, мы считаем возможным объяснить цель создания украинской пародии следующим образом. Прочитав русскую Энеиду, Котляревский, в противоположность ей, захотел создать Энеиду украинскую, захотел облечь богов и героев ее в народно-национальные одежды. Чему же приписать появление национальной формы последней? Разумеется, прежде всего индивидуальности Котляревского; однако, вдумавшись глубже, мы увидим, что он был только объектом действия тех социальных законов, о которых упомянул еще в "Хуторной поэзии" Кулиш.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 72 (1898, кн. 9, с. 269)

Бессознательно или сознательно — это теперь решить трудно, — но Котляревским в данном случае руководила национальная гордость, как отражение влияния всемогущей в известный период среды, которой поэт подчинился всецело.

Дело в том, что автономные стремления Украины конца прошлого века были довольно сильны; черты нравов, обычаев, языка и национальных традиций, живо сознаваемых более культурными слоями украинского общества, — все это было достаточным для того, чтобы украинскую народность обособлять в отдельную единицу. Украинцы, туго приобщаясь своей массой к русской культуре, в сущности продолжали жить своей собственной внутренней жизнью. Такая же обособленность чувствовалась и среди украинских семинаристов, которые "на панычей", проникшихся общерусским духом, были не похожи вовсе и представляли из себя обыкновенных украинских "хлопцев", только обучающихся неизвестным народу наукам. Чем характеризовалось отношение украинцев к "москалям", можно видеть и из тогдашних пословиц и из многих мест, разбросанных в произведениях Котляревского. Последний, судя по его творчеству, должен был явиться сознательным выразителем этой самобытности в высшей степени или во всяком случае не составлять в данном направлении исключения. И это обстоятельство окончательно установило в нем мысль написать украинскую национальную пародию.

Как человек, сознающий себя поэтом, юмористом и классиком, Котляревский мог написать русскую Энеиду; но как продукт упомянутой среды, сообщавшей выходившим из нее личностям определенную психику, он должен был создать украинскую, а не русскую пародию. Следовательно, создание первой является не личным произволом поэта, а объясняется теми условиями украинской обособленности, которая просто продиктовала ему мысль написать национальное произведение. И мы думаем, что если бы наше объяснение было неверно, то мы не имели бы ни одного украинского произведения Котляревского, в том числе и Энеиды: без известной доли национальной гор-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 73 (1898, кн. 9, с. 270)

дости, основанной на любви к родине, Котляревскому не для чего было отдаваться писанию произведений на "мужицком" языке. Перед ним расстилалось обширное поле российского стихотворства, на котором он, подобно прочим украинцам, мог бы подвизаться далеко не без успеха. Однако бряцание российских лир нашего поэта к себе не привлекло; писать по-русски он не возымел желания и, оказавшись выше своих современников, очевидно, больше их всех отразил на себе влияние национальной среды. Автономизм последней, перешедший и на поэта, обусловил таким образом и цель Энеиды: этим своим произведением поэт захотел показать публике, что может быть не только русская пародия, но и украинская, поэтому, создавая последнюю, он имел в виду приподнять значение украинской народности, при помощи художественного творчества.

Определив, таким образом, цель создания Энеиды, обратимся теперь к выяснению того, как выполнил поэт свою задачу, но предварительно считаем нужным подчеркнуть следующее. Котляревский задумал писать свою пародию, вероятно, еще в 1791 году, т. е. в бытность чиновником. Однако писать ее он еще не начинал; причины этого мы излагали в другом месте, но теперь важно напомнить их снова. Прежде всего эпизод о Дидоне в первой части русской Энеиды не был окончен, и наш поэт должен был ожидать появления второй части. В 1792 г., после выхода в свет последней, Котляревский писать свою пародию уже мог, однако, как мы полагаем, все еще ее не начал. Если мы вспомним высокую цель Котляревского, то начать Энеиды он и не мог: поэт хотел написать не только пародию на национальном языке, но национальную пародию, и вот для этого именно у него и не хватало знаний. Сам он сознавал, что для написания своей Энеиды ему необходимо изучить жизнь и мысль народа и что без этого его произведение будет национальным только по языку. В силу ли этого обстоятельства, или, может быть, по каким-нибудь другим соображениям, только через год после выхода второй части русской пародии, Котляревский бросает

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 74 (1898, кн. 9, с. 271)

канцелярию, дает уроки помещичьим детям и, как передают старейшие биографы, серьезно изучает народ. Как результат этого, появляются сначала первые части украинской пародии, а затем и остальные, равно как и прочие произведения поэта. Вот этот то факт изучения народа имеет для нас огромное значение: он помогает правильно осветить один из главнейших вопросов относительно Энеиды — именно вопрос о ее народности. Большинством ученых вопрос этот решается в положительном смысле, и украинская Энеида считается волне народной. Верно ли это мнение? Нам кажется — верно вполне. Помимо языка Энеиды, народность ее отражается, как в изображении внешней стороны украинского быта, так и внутренней. В первом случае Энеида представляет положительно этнографический сборник, подлинность которого может быть признана всяким знающим украинский быт. Внутренняя сторона Энеиды, т. е. картина ее типов, также вполне народна. В своем произведении Котляревский олицетворил всесторонние явления нашей жизни, начиная от простого крестьянина и кончая богатым паном.

И тем не менее, при всей возможности признать Энеиду за народное произведение, в этом пункте все таки были довольно крупные сомнения. Если даже не принимать во внимание первого отзыва Кулиша, то останутся такие критики, как проф. Котляревский, который сомневался в народности Энеиды, и г. Минский, все таки считающий целью последней смешить публику, да притом на счет народа. Но и мнение Кулиша не может быть оставлено без внимания: в нем критик посылает такую массу упреков по адресу Энеиды Котляревского, а во второй своей статье так замалчивает вопрос о том, отказывается ли он от первых своих суждений или нет, что отзыва его нельзя ни в коем случае миновать. Мы скажем здесь о нем несколько слов, чтобы не возвращаться впредь к тому же предмету. Кулиш, как известно, полагал, что украинская Энеида написана, во-пер-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 75 (1898, кн. 9, с. 272)

вых, в угоду панам, а во-вторых, содержать насмешку над народом. Первое мнение лелеял один Кулиш, второе разделяли в различной степени и другие исследователи. Первое положение можно назвать совершенно несостоятельным. Предположив даже, что поэт имел в виду потешить панов, — все-таки останется непонятным тот факт, что Котляревский не издавал своей Энеиды и что она появилась в свет в 1798. г., только благодаря неуместной любезности Парпуры. Если бы Котляревский имел в виду панскую потеху, то он принял бы деятельное участие в издании своих произведений хотя бы для того, что бы достичь этой своей цели, т. е. угоды панам, и затем пристроиться у кого-нибудь из них в качестве приживальщика, что Кулиш признает даже за несомненный факт . Однако Котляревский держит свою Энеиду под спудом целые пятнадцать лет (1794-1809) и решается ее издать, только вынужденный нахальством Парпуры, второй раз выпустившего его произведение без позволения. Очевидно, что Энеида была любимым детищем автора, которое он берег почти ото всех и для которого употребил столько времени, изучая народ. Поэтому кажется неестественным, чтобы без всякой нужды, не желая даже опубликовать своего труда, Котляревский мог так серьезно относиться к последнему, имея в виду только панов. Однако, кроме этих логических соображений, у нас имеются и фактические данные: стоит только обратить внимание на третью часть Энеиды, и тогда станет ясным, насколько справедливо обвинение Кулиша в том, что поэт писал свою пародию в угоду панам. Вся третья часть не что иное, как сатира на высшие сословия, выраженная так, как это можно было тогда сделать. Неужели так мог поступать тот человек, который из-за низких соображений захотел бы угодить панам? Вряд ли поздоровилось бы панегиристу последних, если бы он задумал им пропеть такой сатирический гимн, какой мы находим в описании ада и рая! Почему места, в роде указанных, сходили с рук самому Котляревскому — это другой

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 76 (1898, кн. 9, с. 273)

вопрос. Во всяком случае, даже одно упомянутое место совершенно опровергает мысль об угоде панам, как цели Энеиды. Мы же в конце концов, прибавим, что такими целями и не мог задаваться тот поэт, который открыто в своем произведении заявлял, что "панска правда на вси бокы гнуча!".

Обратимся теперь ко второму положению, высказанному критикой, т. е. что отношение Котляревского к народу было насмешливое. Не смотря на то, что это произведение явилось результатом сознательного чувства народности, ничто не мешало ему, конечно, быть по форме пародией. Этот род комического эпоса заключает, по своему существу, изложение важных сюжетов, оттененное комическим настроением. Очевидно, что и Осипов и его последователь Котляревский имели в виду комизм или желание посмеяться. Что же именно было объектом смеха для нашего поэта? Целью последнего было потешиться над классическими богами и героями, по при том так, что бы смех его карал пороки, наиболее распространенные в тогдашней Украине. Костомаров, как известно, не придавал значения украинской Энеиде, как пародии; мы пойдем в данном направлении еще далее и скажем, что и сам Котляревский не придавал, вероятно, значения тому факту, что пишет пародию. Эта последняя была только средством для его более высокой цели, и, как средством, он ею и воспользовался. Мог, он конечно, формы пародии не избирать, но в силу тогдашних условий, эта последняя была для него самой удобной. Под формой Энеиды и ее классических фигур, Котляревский мог выставить свое далеко не одобрительное отношение к тогдашней украинской действительности, чего при иных условиях сделать ему безнаказанно не удалось бы. Но форма пародии была для Котляревского благодарна и по другим мотивам: она была родственна тому юмористическому настроению и комическому таланту, которыми наш поэт обладал в большой степени. Таким образом, она была для молодого поэта во всех отношениях удобной, и естественно, что

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 77 (1898, кн. 9, с. 274)

в этой форме Котляревский, как мы видели, задумал реализовать два свои желания: создать украинскую Энеиду и в лице ее героев осмеять достойную порицания украинскую действительность. Как выполнил поэт главное свое стремление, мы уже сказали: он изучал народ, и его типы вышли, действительно, украинскими, отмеченными в изобилии положительными чертами. Как же выразилась другая, не менее важная сторона его цели, — осмеяние украинских пороков в лице Олимпийцев и классических героев? Для достижения этой цели поэт поступил просто: героев и богов Энеиды он наделил такими качествами национально-украинской жизни, которые ни в ком, конечно, не могли не вызвать смеха. И вот за то именно, что Котляревский наделил типы Вергилиевой Энеиды различными украинскими пороками, на него посыпался град упреков и обвинений в насмешке над народом. Нечего и говорить, что такие обвинения могли иметь место только в силу непонимания Котляревского или того шовинизма, которое старается закрывать свои национальные недостатки! В суждениях Кулиша мы склонны видеть и то и другое, так как он обвинил нашего поэта, во-первых, в насмешке над народом, а во-вторых, в том, что эта насмешка была сделана в неурочное время. При малейшем анализе Энеиды, трудно не заметить всякому, что отрицательные черты типов ее перемешаны с положительными, над которыми поэт не насмехался уже во всяком случае; а раз это так, то в Энеиде мы можем видеть не насмешку над народом, а только верное его изображение, которое остается таким же и в отношении непростонародных типов. Если же в изображении последних не все черты привлекательны, то мы не будем делать передержек и говорить, что над типами Энеиды можно только смеяться; наоборот, мы, признавая эти типы смешными, в то же время скажем, что по поводу верного изображения не всегда красивой действительности не опечалимся нисколько.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 78 (1898, кн. 9, с. 275)

Совершенно несправедливо упрекая Котляревского в "осмеянии" народа, как социальной группы, Кулиш не счел однако нужным упомянуть, что поэт смеялся не над одним народом, а и над высшими сословиями украинской нации и — что очень важно — над другими народностями, особенно над "Москалями". Конечно, критику не удобно было обнаружить беспристрастие, ибо в таком случае главное его обвинение рухнуло бы, по крайней мере, на добрую половину. Мы утверждаем, что исключительной насмешки над народом в Энеиде нет, есть только реальное его изображение, являющееся одной из величайших заслуг поэта. Ясно, что уже в одном этом Кулиш не прав совсем; но его ошибка простирается и дальше. Как верно замечено и проф. Дашкевичем, в Энеиде осмеиваются и высшие сословия; мы же скажем, что поэт осмеивает последние несравненно более, чем народ, который он, судя по картине рая, положительно прославляет. Всякие судьи, сутяги, паны, и т. д. — все это подверглось сатире нашего поэта, мало стеснявшегося с тогдашними привилегированными сословиями и засадившего их в своем произведении в ад. Трудно не заметить также, что осмеиваемые в типах Юпитера, Турна, Лавинии и Аматы во всяком случае отнесены быть к "народу" не могут. И однако автор воздал справедливость и этим, наиболее осмеянным им персонажам.

В описании ада и рая он заметил, что в раю бывают и высшие сословия, только в очень незначительном количества, ибо сами они не особенно-то стремятся попадать в это блаженное место.

Смеется поэт, как мы сказали, и над недостатками различных народностей, но смеется мало, при чем сатирические выходки против них вовсе не злы и отмечены проникающим всю Энеиду добродушием.

Решив вопрос о народности Энеиды, рассмотрим теперь то ее качество, о котором должны были говорить с самого начала: мы разумеем степень художественности Энеиды. При установлении степени художественности всякого произведения са-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 79 (1898, кн. 9, с. 276)

мым важным, конечно, является разрешение вопроса, насколько творец известного произведения сумел поставить различные черты своих типов в соответствие с главной идеей. То же самое, очевидно, нужно разрешить и в отношении украинской Энеиды. Замыслом автора последней было желание выставить в ярком свете украинское общество, пропущенное сквозь призму отчасти комической формы, но серьезного содержания. Поэтому, отбросив пока эту форму, посмотрим, насколько серьезное содержание украинской пародии соответствует замыслу поэта. Много говорить об этом пункте не придется, так как главный материал для его выяснения разобран уже выше. Идея Котляревского изобразить в лице классических типов украинскую нацию удалась ему вполне. По нашему заключению, сходному с выводами лучших знатоков поэзии Котляревского, как например — проф. Дашкевича, в Энеиде отразилась Украина прошлого века крайне рельефно. Правда, план и сюжет самой римской Энеиды, как и форма избранной нашим поэтом пародии, скрывают настоящую идею украинской пародии довольно глубоко, но тем не менее она ясна. Из-за условных названий классических типов, как живая, встает галерея типов украинских, правдивые черты которых бьют в глаза всякому. Речи героев нашей Энеиды, их поступки, психические движения и целые воззрения, — все это запечатлено несомненными чертами украинской национальности, как известно, поэтом нашим изученной вполне. Характер поэмы Вергилия, не смотря даже на пародическую форму украинской Энеиды, сохранился в последней изумительно: произведение Котляревского есть настоящая поэма, широко задуманная и весьма удачно исполненная. Нам она напоминает более всего "Мертвые души" Гоголя, с которыми наша пародия имеет много общего, именно в изображении типов: произведения обоих украинцев представляют действительные эпопеи украинской нации, — только наша поэма далеко шире русской и по замыслу, и по исполнению. В произведении Гоголя изображается, так сказать, феодальный класс нашей нации, с которым Гоголь был более зна-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 80 (1898, кн. 9, с. 277)

ком; в украинском же произведении выставлены все классы украинской нации, и в особенности народ, который был изучаем Котляревским в высшей степени добросовестно. Но у обоих украинцев широкая картина национальной жизни является, конечно, центром и красой их произведений. Итак, замысел Котляревского, как изобразителя народной жизни, выполнен им удачно и даже мастерски. Но не помешало ли этому выполнению то упомянутое нами обстоятельство, что изображение общества 18-го века было пропущено нашим поэтом сквозь призму пародической формы Энеиды? Не нарушили ли художественного такта и реальности типов юмор и карикатура Котляревского, как результат этой пародической формы произведения, требовавшей от поэта возбуждения смеха? Насколько могло показать наше исследование народности Энеиды, последнее обстоятельство отрицательного влияния на реализацию замысла поэта не имело. Юмор вообще есть художественный элемент, занимающий крупное место во многих произведениях общечеловеческого гения, — таким же точно образом он занимает важное место и в отношении нашей Энеиды. Можно даже сказать больше: юмор, проникающий последнюю, помогает ее выполнению в особенной степени. Самое изложение он делает более привлекательным и живым, а потому производящим впечатление, и даже пародическую форму Энеиды заставляет очень часто забывать: читая последнюю, столь богато уснащенную юмористическим оттенком, как-то невольно перестаешь думать, что имеешь дело с классическими именами, не то что с обстановкой, — настолько струя народной шутки и веселья оживляет украинизированные типы Энеиды и вместе с ними переносить в обстановку Украины прошлого века. Итак, силу эстетического впечатления юмор поэта увеличивает в значительной степени. Какую же роль играет в данном направлении карикатурность изложения, отмеченная у Котляревского? Карикатура, как таковая, есть, конечно, не реальное, а ложное изображение жизни и, если поэт задался мыслью изобразить действительную, а не фантастическую жизнь, то вся-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 81 (1898, кн. 9, с. 278)

кая внесенная в произведение карикатурность на художественности его должна отразиться роковым образом. Ничего подобного по отношению к украинской Энеиде нет. "Карикатура" Котляревского не есть даже карикатура и, если мы в отношении его произведений употребляли это выражение, то только для того, что бы не запутывать тогда изложения неуместными разъяснениями. Теперь же выяснить истинное значение карикатуры Котляревского мы считаем вполне у места. Прежде всего при изучении Энеиды нужно хорошо помнить, что в ней изображается пародия на героев и богов, величие которых развенчивается постоянно. А раз это так, то, при юмористическом оттенке Энеиды, всегда можно ожидать от ее автора неуместной иногда шутки, сильного словца или чересчур резкой черты изображения. Возможность этого особенно основывается на понятии о смешном в 18 в. и, кроме того, на том обстоятельстве, что всякие недочеты в изображении возможны даже в произведениях гениальных и опытных писателей, а не то что в первом опыте начинающего поэта-юноши, каким был во время создания своей пародии Котляревский. В силу всего этого произошли и указанные Кулишом излишества последнего, относительно изображения Энея и Дидоны. Но эти излишества, беря их даже без отношения к пародической форме, незначительны, а пародической формой устраняются почти совершенно. Потешаясь над героями и богами, поэт имел, конечно, полное основание наделить их такими чертами, от которых величие их носителей пропало бы совершенно. Это была прямая его задача, как пародиста: чем сильней он провел в своем произведении пародию, тем успешнее его задача может считаться выполненной. Итак, смешное в богах и героях Энеиды вполне законно и стоит на своем месте; порицаются только его излишества. Форма пародии и понятие о смешном того времени оправдывают такие излишества совершенно, — на это указал еще в сороковых годах Костомаров и особенно в семидесятых Онишкевич. Но для этих излишеств нашел самое ценное, по нашему мнению, объяснение и оправдание проф. Дашкевич,

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 82 (1898, кн. 9, с. 279)

назвав "карикатуру" Энеиды исполненной, как мы сказали, в духе народного юмора. Так, нельзя не заметить этого юмора в речи Энея к богам, речи Латина к своим вельможам и т. д.: известное количество элементов смеха в данных местах вполне допустимо. Но в них еще замечается излишек черт, как материала для смеха. Излишек этот, как таковой, должен был бы подвергнуться порицанию и изгнанию его из Энеиды, — и однако ни того ни другого он не заслуживает. Ругань Энея или Латина есть максимум того, что в данном случае может допустить на деле или в возможности сам народ. Степень этой ругани, пьянства и других пороков зависит только от степени исключительности условий, как причин, вызывающих самую форму порока. Мало человек возбужден — он бранится мало; поставлен он в такие тягостные условия, как Эней и Латин, — и его ругань достигает апогея. Этот апогей изобразил и Котляревский; но нужно заметить, что максимальная степень, положим, руготни в Энеиде является таковой только для нас, как людей с очищенным эстетическим вкусом, во-первых, и ушедших от времени Котляревского на целый век, во-вторых. Но не таковой должна была казаться максимальность упомянутого изображения для людей того времени вообще и для народа в частности. Грубое теперь не должно было казаться таким же и для того времени; наоборот, оно было естественным вполне, — об этом довольно хорошо, по нашему мнению, сказала "Библиотека для чтения" сороковых годов. Но если это мы можем сказать о вкусе, так сказать, культурной публики, то о народе нечего и говорить. Вся форма различных пороков и речей Энеиды не должна казаться ему грубой и теперь, не то, что в 18 веке. Мы даже скажем более, — что самые грубости Энеиды суть ничто в сравнении с теми кажущимися грубостями, которые в известных случаях, в особенности, в брани, — может допускать сам народ. Брань Венеры с Дидоной есть только посредственная степень той брани, которой отличаются наши землячки-бублейныци. Пьянство Энея с Троянцами есть только часть тех

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 83 (1898, кн. 9, с. 280)

богатырских пьянств, которые практиковались хотя бы на Запорожья и так мастерски, хоть и вскользь, обрисованы Гоголем. Во всяком случае, излишества Энеиды с исторической точки зрения суть излишества мнимые, и карикатуры в них нет и следа. То, что кажется критике карикатурой, есть только сильная форма выражения, для народа, впрочем, не являющаяся таковой отнюдь. На месте классических типов стоит сам украинский народ; и если он думает и поступает иногда не вполне эстетично, но животно-грубо, то виновата в этом не он, а создавшие его таким социально-экономические условия жизни.

После этого разъяснения, можно теперь представить себе правдивую сторону замечания проф. Дашкевича: он глубоко прав, называя "карикатуру" Энеиды народной, но неправ совершенно, называя объекта своего заключения карикатурой. Итак, взгляд наш на "карикатуру" Котляревского должен быть ясен; то, что называется критиками в изображении отрицательно-смешных черта нации карикатурой, мы считаем или шуткой, вызванной пародией, или резкостью выражения, допущенного в лице Котляревского самим народом. Поэтому и мнимая карикатура Энеиды реальности ее типов не исключает нисколько: народность и реальность отлились в ней рельефно. Имея перед собой такой вывод, вопрос о степени ее художественности можно решить вполне. Возможно ли после всего этого признать за украинской пародией художественность? Да, наша Энеида есть в высокой степени художественное произведение, юмористически и реально воспроизводящее типы украинского общества прошлого века. Реализм и юмор — вот основные пружины нашей пародии; почти полное соответствие изображенных типов замыслу самого поэта составляют вместе с этими пружинами Энеиды главную сущность ее художественности. Разумеется, что для известного уровня эстетических понятий большая доза ее юмора и резкости выражений может теперь считаться неудовлетворительной, но с указанной нами точки зрения эта неудовлетворительность окажется незначительной.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 84 (1898, кн. 9, с. 281)

Держась таких взглядов, мы должны, как сказали и выше, признать украинскую Энеиду художественным произведением. Некоторая эпизодичность изложения, замечаемая в ней, не есть вина автора, да и вообще не может считаться нарушением художественности. Ответственен за нее сам Вергилий, схемой которого, сокращенной по Осипову, пользуется и наш поэт. Но эта эпизодичность вполне отвечает характеру поэмы, написанной Вергилием по образцу Гомера. Ряд описаний, типов и характеристик — вот что было целью эпоса Вергилия, что целиком перешло и к Котляревскому. Поэма Вергилия есть в полном смысле слова поэма: драматического в ней, даже с классической точки зрения, очень мало. Так понял Вергилия и Котляревский, соответственно чему и создал свою пародию. Впрочем г. Минский несколько умалял достоинство Энеиды, как художественного произведения, на том основании, что оттенок смеха выдержан в ней не всюду и в первых частях является далеко в большей мере, чем в последних. Эго замечание критика мы считаем совершенно неосновательным. В последних частях Энеиды юмора не меньше, чем в первых: он блестит в них на каждой странице. Но даже если бы было так, как утверждает г. Минский, то и то Котляревский здесь не при чем, а виноват может быть один только Вергилий. Дело в том, что последние две песни являются для писателя-юмориста материалом неблагодарным; обе они наполнены бесконечными описаниями различных битв, которые и у Вергилия могут показаться скучными, а у современного юмориста способны потопить весь юмор в море неинтересных подробностей, и однако с Котляревским не случилось ничего подобного, ибо живое изложение так же имеет место в последних частях Энеиды, как и в первых, при чем поэт ухищряется не раз дать такие сцены, как Венеры с Вулканом, Юпитера с Юноной, или же такой тип, как лечившего Энея цирюльника. Что в этих последних частях меньше сатиры, — это верно, но, собственно говоря, особенно яркая са-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 85 (1898, кн. 9, с. 282)

тира есть только, по известным причинам, в третьей песне, в остальных же она расположена почти равномерно. Следовательно, обвинять Котляревского в невыдержанности, как юмориста, нет никакого основания. — Будучи художественной в целом, украинская Энеида должна быть таковой и в частностях, а потому такие образцы последней, как сцены, типы и описания, должны отличаться живописностью. На некоторые образцовые сцены Энеиды указывали уже С. Каминский и проф. Дашкевич. Мы отметим все такие сцены от первой до последней части. Весьма художественна в первой части сцена Юноны с Эолом, Дидоны с Энеем, и затем с сестрой своей Ганной. Во второй части выразительны сцены Венеры с Бахусом, Ирыси с Троянскими женщинами. В третьей части характерна сцена Энея с Сивиллой. В четвертой живописен эпизод с послами Энея у Латина и его семьи. В пятой части красивы сцены Венеры с Вулканом, Цибелы с Юпитером, Ныза с Эвриалом. В шестой части хороши сцены Юпитера с Юноной, Венеры с Юноной, наконец — Энея с Турном. Все упомянутые места рисуют пластический талант Котляревского необыкновенно живо. Художественно исполненных типов в Энеиде множество, и все они, вопреки Кулишу и г. Минскому, замечательно народны и реальны. Важнейшие из них: — Эней, Юпитер, Турн, Латин, Венера, Юнона и т. д. Описания в поэме также необыкновенно изобразительны и местами очень красивы. Главнейшие из них следующие: описание бури на море, игр и обеда у Дидоны — в первой части; описание поединка Энтелла с Даресом — во второй; описание Харона, пекла и рая, гадания ворожки в пекле — в третьей; описание дома Латина, подарков Энея, сравнение войска с тучей — в четвертой; явление Венеры Энею, описание щита — в пятой; наконец в шестой — картина возвращения Энея от Эвандра, похороны Палланта и самая битва Энея с Турном. Во всех упомянутых местах образность Котляревского весьма изящна и обличает в поэте несомненно развитой эстетический вкус. Уже одно это обстоя-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 86 (1898, кн. 9, с. 283)

тельство показывает наглядно, насколько выше своих современников стоял наш поэт, хотя и набросавший в свое произведение столько признаваемых нами грубостей. Итак, художественность Энеиды мы можем признать положительно: и проникающие последнюю юмор и сатира, и созданные в этом духе сцены и типы, и, наконец, облеченные в поэтически-реальные образы описания — доказывают эту художественность несомненно.

Разобрав относительно украинской пародии главное, народность и художественность, необходимо теперь остановиться на второстепенном. В вопросе о художественности Энеиды мы упоминали уже о ее элементах — образности и юморе с сатирой, как средствах вообще всякого изображения. Теперь необходимо коснуться ее стиля, как отражения этой художественности, при чем особое внимание следует обратить на язык и стих Энеиды. Каждое поэтическое создание может составляться из различной комбинации известных творческих элементов — 1) рефлексии и 2) изобразительности вместе с выразительностью и внушением, именуемых художественностью стиля. Первое свойство стиля характеризуется некоторой рассудочностью в описании и выражается путем периодов, плеоназмов, тавтологии и вообще описательных выражений. Такой рефлективный тип творчества имеется и в украинской Энеиде, но в очень ограниченном количестве. Средств художественности наблюдается в ней далеко больше, а потому стиль ее может считаться по преимуществу художественными Такие элементы художественности, как сравнение, метафора, метонимия, символ, аллегория, недоговаривание, намек и т. п. находятся в Энеиде в огромном количестве и потому стиль ее делают необыкновенно символическим. Рассчитывая подробней поговорить о стиле в другом месте, мы пока этим кратким замечанием о нем и ограничимся. Очень хорош вообще и язык Энеиды, о котором мы также сделаем краткое замечание. Наречие, на котором писал наш поэт, есть переяславо-чигиринское наречие украинского языка, которым Котляревский

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 87 (1898, кн. 9, с. 284)

владел в совершенстве. Речь Энеиды вполне народная и в общем довольно чистая. Архаизмов поэт употребляет очень мало да и то они служат для его юмористических целей и употребляются не в серьезном смысле. Часть же этих архаизмов является вполне привившейся и в народной речи. Для комизма изложения употребляются поэтом и неологизмы, которые, поэтому, чистоты речи не нарушают нисколько. Более всего имеется в Энеиде русизмов, которые на чистоту речи последней влияют не мало. Они имеют чисто морфологический характер и замечаются, главным образом, в усеченных окончаниях прилагательных и существительных, в деепричастной форме глаголов, — и только в немногих случаях относятся к лексике. Так или иначе, но факт этот в отношении чистоты речи является отрицательным и долго возбуждал различные нарекания. В то время, как одни, например, С. Каминский и проф. Дашкевич, речь Энеиды находили более, чем удовлетворительной, другие, напр. Кулиш, видели даже в ее русизмах неуважение к языку. Нечего и говорить, что и это мнение Кулиша опять таки совершенно не верно. Неужели можно представить себе человека, который всю жизнь жил мыслью создавать произведения на украинском языке, и этого языка не уважал? Психологически не верно, чтобы человек добровольно занимался тем, что не пользуется его симпатиями! Неужели, затем, при неуважении к языку, наш поэт так тщательно мог его изучать для своей Энеиды, ходя в народ? А ведь и последний факт Кулишу был небезызвестен! Почему, кроме того, в Нат.-Полтавке и Москале-Ч. этих русизмов почти нет? А ведь, по теории Кулиша, они также и там должны были находиться в немалом количестве. Котляревский, как мы это покажем в другом месте, был глубокий патриот. Уже в силу этого одного, он к родному своему языку неуважительно относиться не мог. А что в речь Энеиды он ввел русизмы, это объясняется совсем иными причинами, чем неуважение к языку.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 88 (1898, кн. 9, с. 285)

Дело в том, что во время Котляревского каких бы то ни было теорий о чистоте украинского языка не было, да и не могло быть. Влияние великорусского, польского и славянского языков на искусственные произведения украинской литературы давало себя чувствовать изрядно. В частности же великорусский язык особенно оказывал такое влияние на литературу левобережной Украины. Книжные произведения, написанные на украинском языке, только с небольшой примесью великорусского, были тогда редкостью; в большинстве же случаев, украинский язык фигурировал только в интерлюдиях, соответственно народному их содержанию. Встречались, конечно, в Украине прошлого века и чисто украинские, по языку, произведения, в роде стихотворений Климовского или легенды о Марке, но это были исключительные явления, и то из области книжно-народной литературы; — между тем, как в литературе искусственной, писание на украинском языке было до некоторой степени mauvais ton. Естественно поэтому, что к времени Котляревского украинских пуристов относительно языка не могло и быть. Итак, уже этим одним указывается действительная причина внесения Котляревским в его Энеиду русизмов; несомненный же факт подражания Осипову еще лучше уясняет эту причину. Сличение обоих произведений, во-первых, показывает, что почти все русизмы украинской пародии взяты из великорусской, и, во-вторых, что почти все они вводятся или для рифмы, или для размера. Это двойное обстоятельство для нас очень важно. Оно наглядно показывает, что хотя Котляревский допускал свои русизмы и сознательно, но, так сказать, против воли. Вводя впервые в украинский стих ямбический размер, поэт не мог не ощущать затруднений; эти последние должны были увеличиться еще оттого, что Котляревский задумал писать пародию на украинском языке, имея перед глазами пародию великорусскую. В трудных местах он легко мог соблазниться русскими формами и вводить их в свою речь, все таки сознавая, что, в общем, эта речь есть истинно украинская, несомненно но-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 89 (1898, кн. 9, с. 286)

сящая на себе следы тщательного изучения. Но и при всем этом, руссизмов у него не так много, как можно было бы ожидать, зная его широкое, хоть и формальное пользование великорусской Энеидой. Так или иначе, но причину их мы можем считать выясненной: они явились плодом несовершенства техники стиха Котляревского и оправдываются современными поэту взглядами на чистоту украинского языка.

В силу этого, нельзя предъявлять к Энеиде неуместных претензий языкового пуризма, и следует даже удивляться той "дерзости", с какой Котляревский задумал и выполнил свою пародию на народном языке. Обвинять же его за русизмы мы совсем перестанем тогда, если вспомним тот факт, что от русизмов не свободны и некоторые современные украинские писатели, и даже Шевченко. Этот последний факт говорит очень выразительно, как вообще трудно при невыработанности родного языка создавать на нем литературу в то самое время, когда него свою жизнь приходится работать, будучи окруженным могучими влияниями богатой русской литературы.

Итак, в общем, язык украинский, отразившийся в речи Энеиды, при некоторых своих недостатках, есть язык, действительно, чистый, народный и вообще достойный той характеристики, какую ему дали в особенности г. Минский и проф. Дашкевич. В речи Энеиды, как и в ее типах и сценах, вполне нашла себе место идея Котляревского написать произведение национальное, как предмет, возвеличивающий родную народность. В вопросе о данной цели Энеиды, речь последней является только новым и сильным доказательством. Но если относительно речи нашей пародии и могли с некоторым основанием подыматься упреки и обвинения, то относительно стиха ее ничто подобное не должно было бы иметь места. Однако, на деле вышло не так; одобряя даже самое исполнение ямбического стиха, выбранного поэтом для Энеиды, некоторые критики находили выбор его антинародным и для украинской поэзии будто бы совсем неподходящим.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 90 (1898, кн. 9, с. 287)

Мнение это впервые было высказано Костомаровым, и, под его влиянием, отзыв этот повторили другие исследователи поэзии Котляревского — Кулиш, Пискунов и Онишкевич. Едва ли стоит много распространяться по этому поводу, чтобы ложность этого мнения стала очевидною: нам кажется, что и без наших рассуждений странность его бросается в глаза всякому. Но чтобы покончить вопрос об этом раз навсегда, мы все таки несколько слов о нем скажем. Для характеристики упомянутого мнения очень важно знать, что оно исповедуется главным образом Костомаровым. Знание этого обстоятельства ставить его в соотношение с общими взглядами Костомарова на вопрос об украинской литературе и в высокой степени облегчает его оценку. Наш историк отличался, как известно, в вопросе об украинской литературе до известной степени консервативностью: широкого, мирового развития он ей не придавал и позволял, так сказать, расти для домашнего обихода. В силу этого, как содержание, так и форма нашей литературы должны были обязательно стоять чуть ли не на уровне народного творчества и понятий. Держась таких взглядов на украинскую литературу вообще, Костомарову конечно, должен был строго отнестись и к тем частным явлениям, которые с этими взглядами шли в разрез. Поэтому, четырехстопный ямб Энеиды Котляревского, отсутствующий в народной поэзии совершенно заставил критика отнестись к нему скептически. По этому поводу можно только сказать, что если народная поэзия не имеет искусственного ямбического стиха, то из этого не следует, чтобы вообще в национальной литературе этот размер, вместе с другими, не мог иметь места. Формы, как и содержание, искусственных художественных произведений есть шаг вперед по сравнению с созданиями народными, и потому держаться более низких форм только потому, что они народны, едва ли основательно. Указав на уместность стиха, скажем несколько слов и об его достоинствах. Стих Энеиды вообще необыкновенно легок, плавен, а потому и красив; рифмы со-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 91 (1898, кн. 9, с. 288)

зданы очень удачно, и многие из них далеко превосходят рифмы в ямбах Шевченко.

Таким образом, мы разобрали все главнейшие вопросы о художественном значении Энеиды; в результате оказалось, что мнение о народности и художественности последней, вопреки некоторым исследователям, можно считать для Котляревского вполне благоприятным. Широкое понятие художественной правды приложимо к его произведение целиком: оно реально-народно, освещено юмором и сатирой и облечено в художественную форму. Это вытекает из всех предыдущих наших рассуждений и вполне отвечает высокой цели поэта, — создать национально-патриотическое произведение. Итак, насколько мы могли видеть, и замысел, и выполнение "Энеиды" соответствуют вполне друг другу.

После оценки "Энеиды", перейдем теперь к другим произведениям Котляревского, прежде всего к "Оде до князя Куракина". Еще в большей степени, чем Энеида, это произведение вызвало против себя неумеренные нападки опять таки Кулиша, заявившего, что в особенности эта ода показала, кто был по своим убеждениям Котляревский. — А был он, по Кулишу, чем-то в роде политического лакея. Но если критик не прав в отзыве об Энеиде, то в суждении об "Оде" не прав вдвойне. Ода эта в особенности ясно показывает, каковы были истинные воззрения нашего поэта которого Кошовый называет даже демократом; в ней же с новой стороны обнаруживается и талант последнего, так что уже в виду этого одного она представляет необыкновенный интерес. Возражения Кулишу по данному поводу пригодились еще в 60-х годах С. Каминским, но некоторая реабилитация "Оды" принадлежит только в 80-х годах исследователю ее, г. Минскому. Последний назвал ее произведением замечательным, и мы, с своей стороны, считаем этот эпитет вполне уместным; как по содержанию, так и по форме, она представляет очень много интересного и важного. Написана она на новый год в виде приветствия, как известно, князю Куракину. Дело, конечно, не в том, что написана в

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 92 (1898, кн. 9, с. 289)

оде похвала, а в том, стоил ли последней кн. Куракин, так как, в какой бы ни было форме, восхваление высоких, в общественном смысле, людей продолжится до скончания мира. Котляревский же порицается за то, что льстил, очевидно, не заслуживавшему этого вельможе. Да, если последний был хвалим не по заслугам, то Котляревский, конечно, достоин порицания. Но так ли это в действительности? Ода эта, как известно, помечена 1805 г., а между тем появилась в печати только в 1861 г., — очевидно, поэт при жизни не хотел ее печатать. Какие же были этому причины? Их, по рассказам современников, указывает уже С. Каминский (1866 г.), и толкование его мы считаем вполне правильным. Главная причина упомянутого факта заключалась именно в содержании оды, т. е. в тех заслугах кн. Куракина, которые своим стихом приветствовал поэт. Нечего и говорить, что это объяснение стоит совершенно в связи с той характеристикой личности Котляревского, которая обнаруживается даже в его "Оде". Указывая на заслуги Куракина, поэт знал, что он тем самым произносит страшный приговор украинскому панству, занимавшемуся тогда весьма некрасивыми делами. Он знал, что попадает в самое сердце общественных зол Украины; помнил, что если его воззрения станут известны широкой публике, то ему не обраться тогда всевозможных нареканий. А раз он сознавал это и потому своей оды не печатал, то уже это одно заставляет думать, что Котляревский хвалил вельможу за такие вещи, которые для весьма влиятельной части украинского общества были большой сатирой. Зная этот факт и оставаясь при мнении о сервилизме Котляревского, мы попадем в глубокое противоречие: с одной стороны наш поэт являлся таким беспощадным сатириком украинских вельмож, что даже не решался до конца своей жизни выпустить своей сатирической оды в свет; с другой же стороны он, по мнению критика, курит вельможе фимиам и является потому сервилистом. Очевидно, что одно из этих положений ложно и уничтожает

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 93 (1898, кн. 9, с. 290)

другое; какое именно ложно, — показывает самое содержание оды: поэт хвалит в Куракине не вельможу, а общественного деятеля, равно как в вельможах и вообще в украинском панстве порицает деструктивную их политику в отношении к низшим классам. После этих замечаний, основанных на непреложных фактах, вряд ли возможно даже с оговоркой назвать нашего поэта сервилистом.

Но чтобы закончить вопрос о высоком нравственном значении "Оды" Котляревского совершенно, мы скажем еще несколько слов о том лице, кому эта ода была посвящена, и тогда увидим, на сколько справедливы упреки Котляревскому за кн. Куракина — действительного врага крепостного права. Князь Куракин, которого прославляет наш поэта, есть один из виднейших деятелей масонского движения, гонимый за свои убеждения Екатериной II и реабилитированный только императором Павлом ¹⁾. Твердый в своих убеждениях, он оставался при них и в царствование Александра I, продолжая участвовать и в реформированных тогда ложах. Считаем лишним распространяться о крупном нравственном значении многих русских масонов, — оно хорошо известно. А раз это так, то достоинства незаурядной личности Куракина и самая суть похвал ему Котляревского не только опровергают слабо построенные против последнего обвинения в сервилизме, но и освещают Котляревского в совершенно новом идеалистическом свете. Самый факт существования "Оды" может только служит материалом для серьезных похвал нашего поэта, но никак не для его порицаний. В "Оде", как в зеркале, отражается высокая душа поэта, стоявшего выше своего общества в чем именно заключалось это превосходство Котляревского, мы скажем подробно в другом месте. Теперь же рассмотрим художественное значение "Оды", как поэтического произведения. При чтении его сразу бросается в глаза то обстоятельство, что "Ода" радикально отличается от прочих произведений та-

¹⁾ Пыпин. Общественное движение при Александре І; стр. 321.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 94 (1898, кн. 9, с. 291)

кого же рода, как русских, так и украинских, и что отличий этих множество. Нет в нашей "Оде" никакого самоуничижения поэта, в тоже время превозносящего своего "героя" выше небес, на что указал, например по отношению к украинским одам конца 18 в. и проф. Петров ¹⁾; наоборот, в ней видно полнейшее достоинство и объективизм поэта, как бы желающего подчеркнуть, что свое приветствие Куракину он произносит далеко не без оснований. Другой характерной чертой "Оды" является отсутствие мифологических символов и вообще атрибутов псевдоклассицизма. За исключением очень уместного обращения к Орфею, в "Оде" не упоминается ни одно классическое имя, что придает ей, конечно, большую жизненность и реальность. Встречающееся же упоминание о музах настолько проникнуто юмором, что еще более увеличивает эту необыкновенную реальность. Свободная от псевдоклассических приемов в содержании, "Ода" не заключает в себе ни напыщенности, ни трескучести, которых не лишены даже оды Державина. Наоборот, украинская "Ода" необыкновенно проста и весьма народна. Еще г. Минский подметил эту чрезвычайную ее простоту, указав на характеристику в "Оде" самого Куракина, которого поэт, совсем не на классический манер, величает "волом", и на другие образные сравнения. Действительно, образы и картины житейские в "Оде" обличают большую степень наблюдательности и изобразительности поэта, не соблазнившегося никакими ходульными приемами. Из частных описательных картин "Оды", отличающихся большой рельефностью и живописностью, укажем на чисто-народные описания внешности Куракина, на изображение его приемной, канцелярии, мнимых похорон князя. Все эти более значительные по размеру картины, как и мелкие сравнения, вроде уподобления приемной князя "Роменському ярмарку" или писарей его — туче "косарив в Петривку", — опять таки, как и в Энеиде, показывают ясно, что в своем из-

¹⁾ Очерки из истории украинской литературы XVIII века И. Петрова — стр. 22.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 95 (1898, кн. 9, с. 292)

ложении Котляревский говорил, как бы от лица самого народа. Он в своей оде являлся истинным апологетом его нужд, равно, как и в благодарности за заступничество князя был действительным истолкователем воли народа. Спорить против этого вряд ли возможно, особенно если вспомнить все вышесказанное. Таким образом, основные черты художественности в "Оде" имеются на лицо: реальность образов, наблюдаемая в сравнениях и описаниях, вполне соответствует цели поэта создать портрет Куракина достойным оды вообще. К этому еще необходимо прибавить и то, что вся "Ода" проникнута веселым чувством юмора, с одной стороны, и сатирическим настроением поэта — с другой. В силу этого, жизненность художественной "Оды" увеличивается еще более. Говоря о художественности последней, необходимо сказать нисколько слов и об ее стиле. Последний является символическим по преимуществу, — в том смысле, конечно, как мы это определили выше. Недостатком его, замеченным еще в Энеиде, является введение опять таки русизмов, но уже не в лексике, а в морфологии; впрочем, их мало, и они, вообще, дурного впечатления не производят. Присутствие их в "Оде", как и в "Энеиде", еще более подтверждаем нашу мысль о том, что поэт находился в данном случае под влиянием господствовавшего тогда воззрения на пуризм украинского языка и кроме того стеснен был формой стиха. Последняя причина является особенно внушительной; ибо, если версификация является делом не совсем легким даже для опытных талантов и при большей выработанности языка, то для эпохи Котляревского она была тем более трудной. Впрочем, и без этих пояснений, речь "Оды" производит, в общем, весьма благоприятное впечатление: она довольно изящна и притом народна. Такое же благоприятное впечатление производит и хореический стих "Оды"; за редкими исключениями, он гладок, легок и довольно гармоничен. После всех этих замечаний, мы можем о достоинствах "Оды" высказать свое окончательное мнение: художественность ее, выражающая-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 96 (1898, кн. 9, с. 293)

ся в реально-народных образах, соответствующих идее поэта о заслугах Куракина, — несомненна; изложение, в общем юмористическое, живо и занимательно; речь довольно чиста, и стих довольно легок, хотя и небезупречен. Из ряда прочих од, произведение Котляревского выдается как своей художественностью, так и благородством настроения, не стесняющегося в изложении даже некоторыми вульгарными сравнениями.

Имея перед глазами такой экземпляр лирики поэта, как "Ода" мы, действительно, вслед за С. Каминским, не можем не пожалеть, что Котляревский ничего более не писал в лирическом духе, исключая "пѣсень". В самом деле, общественный элемент "Оды" показывает ясно, что из нашего поэта мог бы развиться представитель гражданской лирики, несколько напоминающий Некрасова. Вообще же "Ода" дополняет собой Энеиду и вместе с последней дает хоть и несколько субъективно-освещенную, но за то безусловно верную картину главнейших течений тогдашней украинской жизни.

Кроме эпической Энеиды и лирической "Оды", Котляревский написал еще два драматических произведения, — "Наталку-Полтавку" и "Москаля-Чаривныка", относимые критиками к 1819 году. Подобно прежним произведениям поэта, пьесы эти вызвали также немало разноречивых толков критиков, находивших в них всевозможные достоинства и недостатки. Насколько верно указаны критикой достоинства обеих пьес, покажет разбор последних, который мы сделаем в своем месте. Насколько же справедливо отмечены их недостатки, мы это укажем сейчас. Обратимся сначала к "Наталке-Полтавке". Слишком хорошо известный сюжет этой пьесы вызвал против себя со стороны Кулиша и особенно Маруси К. целую бурю возмущений. Посмотрим же, насколько они основательны. Пьеса Котляревского обвиняется прежде всего в аффектации и особенно в сентиментальности. Этот упрек высказан был впервые Костомаровым и Кулишом и развит, но не обоснован, Марусей К.; последний критик находит даже в "Наталке" особенную, "немецкую", как он

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 97 (1898, кн. 9, с. 294)

выражается, сентиментальность, и даже благодарит Бога, что о ней наш народ — "и понятия не имеет". При этом, по его мнению, в хваленую немецкую сентиментальность впадают все действующие лица. Отзыв, как видите, очень строг, но не прав совершенно. Что такое "сентиментальность" "Наталки-П.", хорошо выяснено и г. Минским, и проф. Дашкевичем. К большому, вероятно, удивленно Маруси К., они открыли, что "немецкая сентиментальность" пьесы Котляревского есть доморощенная украинская, только понимаемая не в смысле Карамзинском, т. е. ложно, а вполне реально. Присущая нашему народу "сентиментальность" не есть культивированная в различных литературных парниках, особенно в Англии, приторная чувствительность, которая потому именно и является чуждой нашему народу. Нет, "сентиментальность" последнего есть здоровая и нормальная психологическая форма именуемая "чувствительностью". Выражаясь, для наглядности, английскими терминами, украинская "сентиментальность" есть "sensibility", отличая от "sentimentalism", именно и обозначающего сентиментальность, как приторную чувствительность, — чувство, следовательно, наносное и болезненное.

Таким образом, по мысли только что упомянутых критиков, облекающее "Наталку-П." чувство есть присущая украинцам чувствительность. Для большей иллюстрации своего положения, г. Минский предпринял даже, как мы говорили, сравнение "Наталки-П." с Карамзинской повестью и выполнил свою задачу вполне удовлетворительно. Он именно показал наглядно, что "Наталка-П." не принадлежит к литературе сентиментализма, и после его сравнительного опыта доказывать нормальность эстетической стороны "Наталки" было бы излишне. Толковать о несентиментализме последней мы и не будем; мы только пойдем дальше г. Минского и покажем вкратце, чем вызвана была упомянутая ошибка критиков, высказавших по адресу Котляревского серьезные упреки. Разъяснением этого мы надеемся еще более утвердить мысль о том, что не только "Наталка" Котляревского, но и такие

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 98 (1898, кн. 9, с. 295)

произведения украинской литературы, как "Маруся" Основьяненко, не имеют даже и намека на сентиментализм. Как наметили г. Минский и проф. Дашкевич, чувствительность бывает нормальная и болезненная, именуемая сентиментализмом. Как та, так и другая, являются, конечно, продуктами общественной жизни, хотя и одинаково естественными, но не одинаково законными. Чувствительность есть явление нормальное и, как таковое, имеет право на культивирование в педагогических и общественных целях; наоборот, сентиментализм, как явление нездоровое, должен из общественной среды изгоняться всеми возможными этическими средствами. Такое воззрение на обе приведенные формы чувства имеет большое значение, как для уразумения ошибки особенно Маруси К. и его прототипов Костомарова и Кулиша, так и для оценки формы чувства, изображаемого в некоторых лицах "Наталки".

К какому же типу относится "Наталка"? Некоторые критики отнесли ее к типу произведений, сочувственно относящихся к сентиментализму. К сожалению, это глубоко неверно. Приговор критиков основан на предварительном недоразумении, а именно: они допустили смешение понятий — 1) изображение чувствительности и 2) сантиментального изображения. К типу вторых произведений они отнесли и "Наталку", хотя для этого нет серьезных оснований, если только признавать, как это и делают г. Минский и проф. Дашкевич, что в чертах украинского народа есть чувствительность. Игнорировав почему-то последнюю, критики не могли не допустить и ошибки в различении понятий чувствительности и сентиментальности и обязательно должны были придти к заключению, что "Наталка" написана в сантиментальном духе. Исследование типов пьесы может убедить в совершенно противоположном. Терпылыха не делает ни одного поступка, имеющего даже намек на сентиментальность, — она вполне реальна. Наталка и Петро — чувствительны, но ни в какую аффектацию не впадают: каждое движение Наталки естественно и искренно, — и не рождает никакого недоумения. Единствен-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 99 (1898, кн. 9, с. 296)

ный будто бы неестественный поступок Петра, — как-то отдача заработанных денег Наталке, — вполне логичен и не изумляет совершенно: деньги он зарабатывал только для Наталки, и без нее они были ему не нужны. Макогоненка и Мыколу обвинить в сентиментализме трудно, так как для последнего даже нет ни малейшего повода. Тоже самое мы можем сказать и о Возном, к изображению которого Марусей К. предъявляются претензии так же, как и в отношении типа Петра. Поступок Возного в конце пьесы вполне психологичен; ему предшествует, целая драматическая сцена, в которой симпатии всех обращаются к Петру, и Возный остается без всякой поддержки. Последний увидел, что дело плохо, так как единственным выходом для него был только добровольный отказ от Наталки. Всякий мало-мальски умный и самолюбивый человек оказался бы в данном случае благородным, если бы он, даже лицемерия, изобразил из себя добровольно отказывавшегося от невесты, которая, как он сам понимал, после упомянутой сцены, перестала быть его. Но, под влиянием всеобщего напряженного чувствования и слез женщин, Возный даже мог не лицемерить и в самом деле обнаружить минутное благородство, ибо, во всяком случае, оно было неизбежно. Поэтому, всякие нарекания на поэта за неестественность поступка Возного мы должны, после анализа этого поступка, признать лишенными почвы. Тоже самое можем мы сказать и Марусе К. по поводу ее взгляда на поступок Петра, узнавшего о выходе замуж Наталки и хладнокровно-де рассуждающего о театре с ее женихом. Строгий критик не вчитался как следует в "Наталку", — иначе он увидел бы, что Петро говорит хладнокровно только потому, что он говорит не с Возным, а с Выборным. Не заметив этого, критик, конечно, не мог и взглянуть правильно на разбираемое им положение. Так или иначе, но мнения Маруси К. и прочих порицателей "Наталки" оказываются совершенно неправильными; допущенное ими неразличение чувствительности и сентимента-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 100 (1898, кн. 9, с. 297)

лизма, старшее исходной точкой их претензий по отношению к Котляревскому, не позволило им верно оценит эстетической сущности "Наталки" и ввело их в заблуждение. В изложении пьесы нет сентиментализма и тени, а изображение поэтом украинской чувствительности выдержано всюду без преувеличений. Допустив глубокую ошибку в воззрении на "Наталку", как на продукт, по мнению критиков, сентиментализма, эти последние не могли, конечно, найти в пьесе Котляревского и народности, как оттенка реализма. Маруся К. заявила даже, что "Наталка" не выдерживает этнографической критики и что народного в ней только музыка да песни. Мнение это, разумеется, крайне несостоятельно, но за то последовательно. Ведь если, в самом деле, наша пьеса проникнута сентиментализмом, то, очевидно, что в ней народного или реального весьма мало: все ложно изображенное есть, без сомнения, ложь. Только такой вывод из положений порицателей Котляревского и можно сделать. Однако с таким выводом по отношению к "Наталке" соглашаются далеко не все, и на их стороне, без сомнения, и правда. Верно изображая сердечную жизнь народа и нигде не допуская утрировки, "Наталка", очевидно, тем самым является произведением реальным и народным, и всякую этнографическую критику, без сомнения, выдержать может. Если поэт своей пьесой трогал и трогает сердца до сих пор, то, очевидно, в его произведении есть такая волнующая душу жизненность, которая именно и является целью всякого художественного произведения.

После рассмотрения обвинительных пунктов относительно "Наталки" и признания их несостоятельными, скажем с своей стороны несколько слов о художественном значении этой пьесы. По мнению положительной критики, "Наталка" является очень ценным произведением украинской литературы и, во всяком случае, обнаруживает художественный талант Котляревского. Некоторые даже полагают, что последний только в "Наталке" и стал на твердую почву реализма и

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 101 (1898, кн. 9, с. 298)

народности, сомнительной еще, по их мнению, в Энеиде. Разделяя мнение этой критики о достоинствах "Наталки" и находя последнюю глубоко-народной, мы конечно, не считаем появления ее чем-то экстраординарным в отношении к другим произведениям поэта и находим в ней, хотя и в большей степени, черты Энеиды. Разница только та, что закрытая в Энеиде пародической формой жизнь народа открывается в "Наталке" вполне рельефно и показывает, кроме того, сердечную сторону последнего, в то время, как в Энеиде и "Оде" преобладали мотивы социальные и бытовые. Юмор же, сатирический оттенок и благородное настроение автора постоянно проглядывают и в этом его произведении, как и в предыдущих. Впрочем, характеристика типов "Наталки" должна это показать яснее. Идея "Наталки" очень незамысловата; в своем произведении Котляревский задумал изобразить эпизод из жизни простой семьи, в которую, вопреки идеальным целям дочери и согласно очень реальным — матери, пытается вторгнуться влиятельное лицо, Возный. Эпизод этот, особенно по тому времени, является весьма драматическим и особенно резко подчеркивает мысль о том, насколько угнетающе действует экономическое основание даже в области сердца. На этом, может быть и не вполне сознательном для поэта базисе, и построена украинская пьеса. Как по характеру, так и по разработке, она носит вполне драматический оттенок и, не смотря даже на свою форму "оперы", имеет большое значение, именно как драматический эскиз. С другой стороны, форма "оперы" может оправдать всякие, почти отсутствующие впрочем, недостатки "Наталки", как драматического произведения; на это и нужно было обратить особенное внимание критикам, вроде Маруси К. Итак, драма в области чувства, основанная на идее о всемогуществе экономики, является пружиной "Наталки", типы которой и позиции созданы именно в указанном смысле. Более всего отражается влияние этой могущественной экономики на Терпылыхе, и, как следствие, тому же влиянию подвергаются Наталка и Петро. Пред-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 102 (1898, кн. 9, с. 299)

ставители экономической силы — Возный и отчасти Выборный, который делается сознательным орудием первого. Впрочем о философском смысле "Наталки" мы скажем подробнее в другом месте, а теперь посмотрим, насколько психологически-верно нарисовал поэт свои типы соответственно задуманной идее. Обратимся сначала к матери Наталки — Терпылыхе. На протяжении почти всей пьесы, она является угнетателем своей дочери, любящей ее и потому, при всей привязанности к Петру, соглашающейся выйти замуж за нелюбимого человека. Однако такую угнетательную политику по отношению к Наталке ее мать ведет не в силу злого сердца, — наоборот, она добросердечна, и урезывает стремления Наталки только благодаря своей крайней бедности. Поэтому, она с радостью соглашается на предложение Возного и в пользу его склоняет и свою дочь. Все действия ее естественны и выдержаны в изображении автора прекрасно. Вполне последовательно также и ее сочувственное отношение к Петру, при виде его благородного поступка. Вынужденная обстоятельствами поступать вопреки своему добросердечно, Терпылыха сразу же обнаруживает последнее, когда стесняющие его оковы лопаются: поэтому то она и выражает к Петру такие нежные чувства, как мы это видим в конце пьесы. — Не смотря даже на предыдущие угрозы Возного, она все таки не боится вылить свое сердце особенно тогда, когда узнает, что Петро возвратился не бедняком. То же нужно сказать и о Наталке, составляющей истинную красу оперы и изображенной превосходно. Все действия и мысли Наталки от начала до конца реальны и глубоко верны, привлекая вместе с тем симпатии читателя в большой степени. Не смотря на всю любовь к Петру, она решается однако, вопреки влечению сердца, подчиниться желанию матери и пересилить глубокое чувство к Петру. Подчинение ее воле матери вполне естественно и более логично, чем всякие отравления и зарезывания, которыми очень часто наделяют современные наши драмы украинских девушек. Как правильно заметил и г. Минский, по-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 103 (1898, кн. 9, с. 300)

ступок Наталки очень типичен, ибо на ее месте так точно поступило бы множество девушек. Чувство любви несомненно глубоко культивируется в крестьянской среде, но совпадение брака и добрачной любви бывает далеко не всегда, так как украинская девушка в настоящее, да и в прежнее время, почти всегда не выходит замуж, а выдается, и притом, в силу, главным образом, экономических мотивов. То же самое вышло и с Наталкой, которая уступила давлению сильнейших обстоятельств. Однако, в силу пламенности своего чувства и большой идеальности, присущей вообще молодости, Наталка сдавливает свое чувство к Петру с трудом и потому, увидев возлюбленного, сразу забывает свое подчинение и решается противиться браку с Возным, даже и не надеясь выйти замуж за Петра. В крайне драматическую минуту она даже упоминает о "Ворскле", т. е. об утоплении себя; но, к счастью, все кончается благополучно. Поступок Петра, представшего для Терпылыхи в более привлекательном свете, именно благодаря заработанным им деньгам, вносит в драматические позиции перелом, благоприятный для Петра и Наталки. Драма заканчивается браком последних, награжденных таким образом за свое постоянство. Конечно, если бы не благоприятная минута с деньгами Петра и его моментальным влиянием на присутствовавших, то Возный не расчувствовался бы, и брак Наталки с ним все таки состоялся бы, при всех угрозах первой утопиться, — тогда фигура Наталки предстала бы пред нами еще в более драматическом виде, — но и теперь тип ее характерен и необыкновенно верен.

Рядом с ней можно поставить такого же доброго и благородного человека, как Петро. — Любовь его так же глубока как и Наталки, но и он, однако, еще в большей степени подчиняется влиянию экономики, чем его бывшая невеста. Он побывал уже в свете не мало и знает его больше последней; потому то и соглашается так быстро оставить ее, так как с Возным ему тягаться не под силу. Но и покидая

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 104 (1898, кн. 9, с. 301)

возлюбленную, он все таки не изображает труса или забитого селянина и показывает сознание своего достоинства: Петро отдает ей заработанные деньги, как бы выражая этим протест против экономических условий и бессознательно затрагивая, особенно в Терпылыхе, чувство такого же протеста против экономической силы. Как в этом поступке, так и в других, душа Петра выливается вполне; отмеченный теплотой чувства и благородством, образ Петра, подобно типу Наталки, реален и прекрасен. Очень видное место в пьесе занимает Возный, — это, но мнению одного критика, исчадие литовского статута. Этот "завзятый юрыста" и "хапун", человек не первой молодости, пользуется своим экономическим преимуществом над Терпылыхой и, прельщенный Наталкой, добивается ее всякими средствами. Все его поступки гармонируют с характеристикой его, сделанной Мыколой, и весьма некрасивы уже по одному тому, что он действует даже вопреки своему рассудку, говорящему ему, что он пользуется своей силой.

Благодаря такому характеру его действий, последний "благородный" его поступок удивил особенно Марусю К., хотя и полагающую, что Возный не зол, а потому и может сделать доброе дело.

Мы уже говорили, что упомянутый поступок Возного вполне естествен и вызывается ходом действия, а совсем не добродушием его, как думает Маруся К. Зол или не зол Возный, этого из пьесы не видно, но что он человек низкой души — это ясно до очевидности, и уже по одному этому он мог бы не сделать своего "доброго" дела. Последнее же от него лично зависит мало и является совершенно вынужденным, хотя Возный и изображает будто бы благородство. Как мы говорили и выше, только сознание того, что против него все, заставило его на миг изменить свою натуру. Но, как в этом, так и во всех прочих делах и мыслях, тип Возного изображен весьма реально. Довольно ярок, хотя и не в такой степени, образ Выборного — Макого-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 105 (1898, кн. 9, с. 302)

ненка. Этот хитрый и умный человек знает, на чьей стороне сила, и, не обладая идеальными стремлениями, берет сторону Возного со всеми его антиэтичными вожделениями и поступками. Между тем, в глубине души он далеко не зол и не лишен благородства. Обнаруживается оно особенно в последней сцене с деньгами Петра, где Выборный, по влечению сердца, принимает сторону последнего и этим самым, без сомнения, очень влияет на решение своего товарища, Возного. Вообще, тип его выдержан в большой степени, и естественные его черты поражают своей рельефностью. Особенно хорошо изображен он в только что упомянутой сцене, где наблюдается в нем пробуждение человека с сердцем. Наименьше места в опере уделено Мыколе — родственнику Терпылыхы; но этот тип бурлаки так живо изображен поэтом, что производит самое полное впечатление. Мыкола является "добрым духом" Наталки и Петра и, делая все возможное, составляет тайную оппозицию Возному. В заключительной сцене он является поддержкой опять таки для Наталки и Петра и вообще каждый свой поступок совершает с необыкновенной добротой и готовностью. Словом, изображение этого второстепенного типа ничем не отличается от прочих.

Итак, вот перед нами вся портретная галерея "Наталки", блистающая жизненной правдой и, в большинстве случаев, привлекательностью. Подбор типов "Наталки" и расположение черт в последних совершенно соответствует, как мы могли видеть, основной идее пьесы, как изображения драматических положений в области чувства, возникающих от разлада последнего с действующими ему наперекор экономическими условиями. Таким образом, в общем, художественность нашей драмы-оперы не может подлежать никакому сомнению. Но помимо художественности "Наталки", как вообще поэтического создания, последняя отличается и достоинствами драматичности. Завязка сделана просто, но с намеками на будущую борьбу Наталки, достигающую своего апогея в

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 106 (1898, кн. 9, с. 303)

третьем действии и направляющуюся на благоприятную дорогу только от случая минуты. Разумеется, драматичность "Наталка" много ослабляется формой ее, как оперы, в том смысле, как последнюю понимали в 18 в.; в силу этой формы, действующие лица часто занимаются "песнопениями", ослабляющими силу самого изложения. Правда, драматичность пьесы не изобилует никакими эффектами и показными позициями, но этому главная вина — самый склад прежней крестьянской жизни, придавленной материально. Драматические вспышки различных действующих лиц не раз подавляются представлением их о собственном бессилии, в силу чего драма совершается больше в области чувства, чем воли, но и при всем этом, тягостное впечатление от столкновения чувств с действительностью само свидетельствует в пользу силы драматизма в народной жизни. Из особенных достоинств ее художественности следует отметить также живость действия, характеризующего всю пьесу. Действующие лица именно действуют, а не занимаются одним говорением: исключение составляет только беседа Петра с своими слушателями о театре, хотя и лишняя с современной точки зрения, но имевшая в свое время большое публицистическое значение. Известное, и утомительное теперь, место, где юмор заключается в вопросах — "а вин тоби що, а ты ему що", также имело в свое время техническое значение. Затем почти нет в "Наталке" длинных монологов и докладов публике, так вредящих изобразительности пьесы. Вообще же, как мы сказали и выше, наша "опера", если отбросить некоторые ее недостатки, является вполне художественным поэтическим созданием, с оттенком истинного драматизма. Живость и естественность действия, реальность типов и полная их разработка — все это как нельзя лучше рекомендует произведение нашего поэта, как изобразителя внутренней, эмоциональной жизни украинцев. Таково значение "Наталки" в целом. В частностях "Наталка" также представляет большие достоинства и подтверждает мнение о ней, как о художественном про-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 107 (1898, кн. 9, с. 304)

изведении. Прежде всего следует, понятно, указать ни отдельные ее сцены, отличающиеся большой красотой отделки. Из них хороши сцены: Наталки с Возным, Наталки с матерью — в первом действии. В следующем действии очень жизненны сцены — Мыколы с Петром, Петра с Наталкой, и последняя сцена, где участвуют все действующие лица.

Из других достоинств "Наталки", как вообще поэтического произведения, следует отметит многие песни, сочиненные самим поэтом. Эти песни, проникнутые искренним чувством, представляют образец типичной лирики, созданной Котляревским художественным образом. Из этих лирических стихотворений следует отметить следующие, проникнутые тоном чувствительности: "Выдно шляхы Полтавськии", "Чи я тоби, дочко, добра не желаю", дуэт Петра и Наталки и "Ой, я дивчына Полтавка". Все перечисленные стихотворения очень изящны и притом составлены совершенно в духе народной поэзии. Из лирических стихотворений с оттенком сатиры большой интерес представляет песня Возного "От юных лет не знал я любови"; правда, она написана по-русски и не делает вклада в нашу лирику, тем не менее и она интересна по той черте сатиричности, с которой поэт не расстается ни в одном своем произведении. Таким образом и это стихотворение Котляревского, вместе с предыдущими, наглядно представляет нам разносторонний талант его, как поэта-художника. После всего сказанного, очень кстати указать на второстепенные достоинства "Наталки", как то на речь ее монологов и стих песен. Речь "Наталки" очень хороша и народна; русизмы встречаются в ней крайне редко, а других элементов, затемняющих речь, в ней почти не имеется. Канцелярские лингвистические изобретения Возного в счет, конечно, идти не могут: различные актовые и вообще русские деловые слова, вторгающиеся в речь этого юриста, приведены для большего оттенения "чернильности" Возного и таким образом отрицаются поэтом в самом их существе. Но, исключая это, речь "Наталки"

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 108 (1898, кн. 9, с. 305)

совершенно народно-украинская. Теми же качествами отличается вообще речь стихотворений Котляревского; к достоинствам последних нужно еще отнести прекрасный их стих — хореический или ямбический, наблюдаемый особенно в игривом стихотворении "Ой, я дивчына Наталка" и в энергическом и также хореическом "Начынаймо-ж веселиться". Как можно из этого видеть, поэт навсегда бросает силлабический стих и держится тонического. Итак, вот и весь анализ нашей драматической "оперы"; он дал нам основание заключить, что последняя является, особенно по тому времени, довольно художественным созданием с живыми позициями и реальными типами; написана она прекрасным языком и, в общем, является произведением глубоко-народным. Таким образом наше мнение о Наталке вполне согласуется с первым очень выразительным суждением о ней Срезневского и радикально противоположно мыслям о ней таких критиков, как Кулиш или Маруся К.

Кроме "Наталки", Котляревский написал еще другую "оперу" — под заглавием "Москаль-Чаривнык". Как показал проф. Дашкевич, фабула этой оперы заимствована из французской оперетты, но разработана совершенно самостоятельно, так как у нашего поэта она имеет национально-украинский характер. Профессор же Дашкевич обстоятельно указал на достоинства "Москаля-Ч.", равно как и на недостаток пьесы, относящийся к интриге. Насколько прав его упрек в отношении "Москаля", мы увидим после, теперь же займемся опровержением более важных, предъявлявшихся поэту упреков. Обвинения последнего за эту новую пьесу однородны с прежними: Кулиш и Маруся К. считают ее искажением действительности, причем первый видит в "Москале" пренебрежение к народу, а второй не находит даже в опере Котляревского никакой идеи. Трудно определить степень неверности обоих этих мнений, но уж, во всяком случае, в искажении действительности можно скорее обвинять критиков, а не нашего поэта, вторая опера которого

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 109 (1898, кн. 9, с. 306)

была совершенно ими не понята. Главный пункт обвинения, имеющий место в нареканиях Кулиша и повторяемый целиком Марусей К., состоит в том, что в "Москале" является обманутым не солдата, а чумак, в то время как на самом деле должно-де было случиться иначе.

Основанием этих претензий было то, что чумаки на Украйне являлись самым развитым классом. Как бы ни было справедливо это мнение критиков о развитости чумаков, во всяком случае с "развитостью" солдата, по крайней мере в деле обмана, никакой чумак не мог поспорить. На счет всяких обманов солдаты, как известно, всегда были виртуозы, что сознавал и наш народ, сложив пословицу, гласящую: "з москалем дружы, а каминь за пазухою держы".

Не мудрено поэтому, что даже наши чумаки постоянно были обманываемы солдатами, что и показывает в своем месте проф. Петров, иллюстрируя это примером из народной поэзии. Таким образом самые факты говорят против обвинителей. Но кроме этих фактов, в самой пьесе имеются новые данные, говорящие в пользу Котляревского. Во-первых, на счет чего обманывает солдат чумака? На счет "чертовщины", вера в которую глубоко лежит и поныне. При том солдат называется колдуном, — а ведь кто не знает, какое представление о всемогуществе "характерников" всегда имел наш народ, у которого и до сих пор процветают на селах всякие колдуны-знахари обоих полов. Очевидно, что в деле обмана солдат ударил в самую слабую точку нашего народа и безусловно мог рассчитывать на успех. Во-вторых, что очень важно, Чупрун, например, изображен далеко не дураком, как это думает отчасти Маруся К., и затем ум его обнаруживается совсем не в разговорах о сенате или министрах, а в том, чего не приметили суровые критики. Дело в том, что и при всем своем суеверии, Чупрун проявляет скептицизм, ибо, принеся из-под бодни курицу, забывает сразу о всяком волшебстве и, узнав в принесенной "мыске" свою собственную, сразу

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 110 (1898, кн. 9, с. 307)

обращается к жене, подозревая здесь какие-то шашни. Подозрения эти настолько сильны, что замечает их даже солдат и спешит скорее их потушить. Итак, один уже этот факт показывает, что сам поэт смотрел на Чупруна, как на человека умного. Затем дальше; солдат предлагает Чупруну вызвать черта, на что тот и соглашается, вполне веря солдату. Но разве в этом обстоятельстве есть что-нибудь невероятное? Ведь Чупрун уже так выпил, что даже распелся, а при таких условиях он мог выкинуть и большую, с нашей точки зрения, глупость. Но ведь вызов солдатом черта кажется глупостью только нам и отнюдь не казался таковым Чупруну, как не показался бы нелепым и современным апостолам спиритизма, медиумизма и всяких других родов суеверия. А обладая, как и Чупрун, последним, да еще подвыпивши, можно уверовать в истинность и более колоссальной нелепости, чем предложение солдата. Таким образом, как факты народной поэзии, так и анализ "Москаля" показывают, что нарекания на Котляревского за искажение действительности неосновательны.

Таким же образом совершенно не нравы критики, и особенно Маруся К., относительно характера Тетяны. Маруся К. вполне искренно думает в первом своем отзыве о "Москале", что в лице Тетяны поэт исказил тип украинской честной "жинкы", но это мнение совершенно не верно: критик игнорировал факты в пьесе, говорящие против его заключения. В самом деле, — Маруся К. заявляет, что никакой Фынтык не осмелился бы ловеласничать с честной украинской "жинкой", так как последняя сразу бы показала ему двери. Мысль совершенно верная, но в отношении положений пьесы Котляревского допускающая исключения. Тетяна — женщина, без сомнения, нравственная: в пьесе нет ни одного ее поступка, свидетельствующего иное. Как воспитанная в честных правилах, она и поступила бы так, как говорит критик, со всяким другим ловеласом, только не с Фыптыком. С последним же она совестится поступить грубо

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 111 (1898, кн. 9, с. 308)

по следующим причинам: во-первых, она уважает мать Фынтыка и только в силу этого спускает ему все навязывания; во-вторых, Фынтык с ней затеял игру в любовь только три недели назад и, в третьих, он не позволяет в отношении к ней ни одной цинической выходки и только говорит о поцелуях. В силу всего этого, добродушная Тетяна не отталкивает пока от себя непрошенного ухаживателя, хотя, судя по ее отношениям к нему, все равно сделала бы это в скором времени. Итак, указанные причины, по которым Тетяна не решается прогнать от себя сына уважаемой ею женщины, в большой мере защищают ее от обвинений в легкомысленном поведении. Выяснение же отношений ее к Фынтыку должно реабилитировать честь Тетяны совершенно. Вынося покамест навязчивость Фынтыка, Тетяна тем не менее всюду показывает свое отрицательное отношение к последнему. Она смеется над его манерой петь, говорит ему много горьких слов за его отношение к матери, в пререканиях Фынтыка с солдатом не упускает случая, вместе с последним, показать ничтожество паныча и, как обнаруживается далее, вообще не имеет ничего против того, чтобы кто-нибудь проучил его по заслугам. Правда, в пьесе есть места, как бы говорящие против Тетяны, но недоумение, ими вызываемое, легко устраняется при большем проникновении во все вообще дела и слова Тетяны. На первый взгляд, например, может показаться странным, что при отрицательном отношении к Фынтыку, Тетяна устраивает ему закуску, в которой однако отказывает возвратившемуся мужу. На самом же деле, здесь нет ничего странного. Фынтык не был для Тетяны дорогим гостем и потому тратиться на него последняя отнюдь не имела желания, — доказательством этого служит хотя бы то, что оставленный ее мужем "спотыкач" остался и по возвращении его в целости, чего бы, конечно, не могло быть при сочувственных отношениях Тетяны к Фынтыку. А не желая угощать последнего и до времени не прогоняя его, Тетяна, естественно, предпочитала его затеи удовле-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 112 (1898, кн. 9, с. 309)

творять его же деньгами: вещь вполне обыкновенная. Не удивительно затем и то, что Тетяна не угощает своего мужа Фынтыковым ужином: роскошные для обыденного стола крестьянки кушанья, без сомнения, могли вызвать подозрения Чупруна в том, что они приготовлены для кого-то другого. Этого Тетяна очень боялась, тем более что опасения ее вскоре и оправдались, когда Чупрун принес в хату Фынтыковы, добытые будто бы волшебством яства.

Мы уже видели, что и при наличности волшебства, Чупрун все таки к упомянутому факту отнесся подозрительно, — но эта подозрительность, при других условиях, выразилась бы, конечно, для Тетяны не в особенно мягкой форме и могла окончиться побоями. Разумеется, Тетяна всего этого не хотела, не желая страдать невинно. Еще более ясен тот факт, что Тетяна боится, как бы не узнали о посещениях ее Фынтыком; причину этого страха она указывает сама: ей было бы очень неприятно, если бы кто-нибудь, узнав об ухаживании за ней Фынтыка, заключил отсюда о ее мнимой измене мужу. Это опасение, конечно, было основательно, и еще более очищает Тетяну от всяких обвинений в легкомысленности, на которую не указывает ни один факт, находящийся в самой пьесе ¹⁾.

Итак, если Чупрун и его жена верны психологически, то никакого пренебрежения народом, как это утверждает Кулиш, Котляревский в изображении упомянутых типов не обнаружил. Последнее глубоко народно, и за действительное представление народных недостатков поэт, разумеется, порицаться не может. Но и помимо этого, в пьесе Котляревского не только нет пренебрежения к народу, но, наоборот, поэт даже подчеркивает достоинство личности украинца, земляки которого находятся вместе с русскими, и в сенате и

¹⁾ Упреки Котляревскому, сделанные проф. Дашкевичем за тип Тетяны, совершенно сходны с упреками Марусе К., поэтому возражения наши последней целиком относится и к первому.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 113 (1898, кн. 9, с. 310)

среди министров, — как это и заявляет Мыхайло. Следовательно, и любовь к народу и довольно верное изображение его представителей так же характеризирует настоящую оперу Котляревского, как и остальные его произведения. Эти две черты суть вообще основные черты его творчества, направленного на изображение национально-народных типов. Сняв, по возможности, с "Москаля" обвинения в ненародности, скажем с своей стороны несколько слов о художественном значении пьесы.

Идея этого водевиля-оперы глубоко патриотическая; — она заключается в осмеянии лиц, вышедших из народа и пренебрегающих последним до цинизма. На этой почве строится вся пьеса Котляревского; к этому же основному пункту удачно пристегивается и вопрос о народном суеверии, картинки которого разыгрываются в конце пьесы. Не будь основной идеей поэта желание осмеять отторжение от народа и вытекающих отсюда атрибутов вроде цинических воззрений антинародных креатур на всякую женщину из народа, не было бы и самого водевиля. Жене Чупруна некого было бы прятать от своего мужа и солдату не над чем было бы изощрять солдатское свое остроумие. Таким образом ясно, что веселая сцена с остроумным осмеянием украинского суеверия стоит в тесной связи с упомянутой основной идеей пьесы. В перспективе этой идеи расставлены и действующие лица, изображенные в своих поступках очень народно и верно и только в некоторых разговорах их тенденциозно. Центральное место в пьесе занимает, конечно, Фынтык. Он сродни нашему Возному и представляет, вероятно, образ последнего в юности. Фынтык — это распущенное и оторванное от своего народа существо. Как таковое, это канцелярское отродье пренебрегает и своей не барыней матерью, но вместе с тем далеко не игнорирует также не барыни Тетяны, в лице которой мечтает удовлетворить свои чувственные поползновения. — "Шкодлывый, як кишка", Фынтык однако труслив, как заяц, и при появлении мужа Тетяны считает за лучшее

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 114 (1898, кн. 9, с. 311)

скрыться под печку. Ничтожество его обнаруживается еще более, когда солдат заставляет Фынтыка вылезть из под печки и предстать пред лицо мужа его возлюбленной. Напуганный всей компанией, Фынтык раскаивается в своих прегрешениях, но, конечно, не искренно: такие распущенные и не дорожащие своей честью существа нуждаются в слишком строгой опеке, чтобы вести жизнь, соответствующую их раскаянию. А без этой опеки, "Фынтыкы" оставляют свою донжуанскую деятельность в одном месте с тем, чтобы начать ее в другом. Судя по этим чертам, тип Фынтыка изображен совершенно верно и согласно тогдашней действительности.

Канцелярская его речь вполне реальна и вполне соответствует сатирической цели автора, удавшейся в лице этого типа как нельзя лучше. Крупное место в пьесе занимает также тип Тетяны, вызвавший в свое время не мало порицаний. Как мы сказали выше, Тетяна может быть реабилитирована от всяких нареканий и считаться типом положительным. Представляет она женщину, без сомнения, честную и высоконравственную, не способную поддаться ухаживаниям никакого паныча и стойкую до последней степени. На каждом шагу она проявляет сознание своего достоинства и врожденное благородство, культивированное в нашем народе веками. В силу таких своих качеств, она мстит неласковому солдату отказом в ужине и щадит бедного Фынтыка, которого, по ее мнению, муж мог убить, стреляя в цель. В поступках ея наблюдается затем некоторая мягкость, особенно в отношении к Фынтыку, с которым она, не смотря на всю его злонамеренность, не решается обойтись грубо. В большой мере обладает она и правдивостью, обнаруживающейся, например, в признании мужу. Об ее уме трудно сказать что-нибудь определенное, так как многие ее речи принадлежат самому автору, но проницательность ее выражается хотя бы в том, что она сразу поняла и оценила Фынтыка по достоинству. Вообще же этот тип выдержан очень умело и очерчен живо и совершенно правильно.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 115 (1898, кн. 9, с. 312)

Не такое место занимает в пьесе Чупрун; но и его изображение носит характер большой реальности и жизненности. Главные черты его — смышленость и суеверие, вступающие в пьесе в коллизию и сливающиеся в конце концов в одну картину суеверия, которое поэт в своих целях и утилизировал. Из других его черт следует отметить рассудительность и сознание своего национального достоинства, которые и обнаруживаются в разговорах его с солдатом. Стоит также отметить незлобие, с которым он относится к рассказу жены об ухаживании за ней Фынтыка и затем к самому этому ухаживателю. Вообще, тип Чупруна, как и его жены, судя по изображению их поэтом, делают честь украинскому народу — с одной стороны, и затем таланту самого изобразителя — с другой.

Тип солдата к украинской среде не относится, но при всем этом, введение его в пьесу Котляревским имеет очень большое значение. Дело в том, что солдат изображается, в общем, верным действительности и притом соответственно воззрениям на него народа. В силу этого, как роль солдата на селе, так и "иностранное", хотя и ласковое к нему отношение украинского народа, представляется нам в ярком свете. Солдат изображается шумящим и хитрым, в свою очередь и украинцы, в лице Тетяны, платят ему за неласковость тем же и только при показанном к ним уважении со стороны солдата также проявляют великодушие и благородство. Таким образом, помимо реализации главной идеи, пьеса представляет еще большой интерес, как гуманная картина конфликта двух народностей, из которых, по выражению Тетяны, — "одни дуже шпарки, а други смырни". — Вот и все типы этого незамысловатого водевиля, очерченные довольно живо. Главная мысль произведения, как-то осмеяние антинародных "креатур", выдержана вообще хорошо и потому дает основание назвать оперу Котляревского довольно художественной. Такой она может считаться и теперь; она была бы вполне даже художественной, если бы автор не внес в свою пьесу неко-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 116 (1898, кн. 9, с. 313)

торой тенденциозности, додающей типы до известной степени ненатуральными. Эта тенденциозность, как верно отметила и Маруся К., заключается в несоответствующих развитию действующих лиц разговорах. Как пример таких бесед, можно привести моральные сентенции Тетяни в болтовне с Фынтыком, толки солдата о преимуществах военной службы, патриотические реплики Чупруна о сенатских и министерских земляках и т. д. Некоторые из этих разговоров наводят скуку — признак неполной художественности оперы. Впрочем, все упомянутые беседы ничуть не искажают вообще реальности типов, ибо ведутся все таки в народном духе; с другой стороны, если теперь они и производят не совсем благоприятное впечатление, с эстетической точки зрения, то в свое время, как указал и проф. Дашкевич, они были уместны. В виду этого, при оценке художественного значения "Москаля" необходимо определять его, сообразуясь с эстетическими понятиями того времени; а при таком отношении к делу, известная доля художественности должна быть признана за "Москалем" неизбежно.

Та же художественность отражается и в частностях пьесы, — и прежде всего в различных сценах, которые и проф. Дашкевич признает живыми и бойкими. Из таких сцен стоит отметить в первом явлении почти весь диалог Тетяны с Фынтыком; часть разговоров Фынтыка с солдатом — во втором явлении; диалог Фынтыка с Тетяной в третьем явлении; затем все почти диалоги солдата, Мыхайла и Тетяны до конца пьесы. Изобразительность и веселость этих сцен несомненны, а сатирическое отношение поэта к Фынтыку юмористическую окраску пьесы увеличивает еще более. Из числа достоинств ее нужно также отметить песни и куплеты автора, рисующие его симпатичный стихотворный талант. Правда, русские куплеты и песни "Москаля" не составляют вклада в украинскую лирическую поэзию, но собственно песни Фынтыка наглядно показывают отношение поэта к тогдашнему великорусскому творчеству канцелярского пошиба. Вместе с тем интересен в них оттенок сатиры, на

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 117 (1898, кн. 9, с. 314)

которую поэт не скупился при изображении всяких чиновников; это обстоятельство опять таки заставляет пожалеть, что из Котляревского не выработался поэт-лирик. К особенностям как украинских, так и русских стихотворений в опере, следует отнести гладкий их стих, которым поэт владел вообще хорошо. При изучении пьесы, останавливает также внимание украинская речь Мыхайла и Тетяны, очень красивая и вполне народная. Впечатление, получаемое от нее, затемняется несколько языковым дуализмом пьесы, но и при всем этом, достоинства украинской ее речи остаются, конечно, по-прежнему значительными. Речь эта отрывиста, развязна и совершенно подходит к общему тону пьесы, носящей характер водевиля. Вот таким образом и все достоинства и недостатки "Москаля-Чаривныка", как в содержании, так и в форме. Данная пьеса признается почти всеми исследователями ниже "Наталки-Полтавки", и такое заключение о ней кажется нам верным. Реальность типов "Наталки" почти, так сказать, идеальна. Некоторые скользкие места в ней, происходящая от необработанности таланта, все таки объясняются в пользу Котляревского; а все прочее в пьесе делает "Наталку" по художественному значению высокой. Наоборот, реальные в общем типы "Москаля-Ч.", в силу оправдываемой, положим, тенденциозности поэта, страдают некоторой ненатуральностью, и только потому, что последняя относится не к акции пьесы, а к ее диалогам, — данную оперу все-таки можно признать художественной. Лишенная и этих недостатков, "Наталка-Полтавка", очевидно, должна стать выше "Москаля-Чаривныка".

После всего вышесказанного, мы можем нарисовать полную картину, как сущности, так и художественного значения всего творчества Котляревского, равно как и оценить смысл и справедливость произнесенных над ним приговоров. Мы нашли, что его произведения глубоко-народны: в них или непосредственно действует сам народ, или, как в Энеиде, от лица разных, не национальных по имени, типов ведутся

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 118 (1898, кн. 9, с. 315)

разговоры или чисто-народные, или составленные в народном духе. Будучи народными, произведения Котляревского затрагивают более или мене всю национальную жизнь и представляют потому широкую картину ее в благородном освещении автора. В этой картине запечатлены воззрения тогдашней эпохи в лице различных социальных групп, относительно которых поэт занимает весьма определенное положение. Как мы увидим в другом месте, он во многих отношениях становится выше своего века и высказывает подчас мысли, не старые и теперь. Вообще же изображению действительности Котляревский верен всегда.

Таким образом в вопросе о народности его произведений новейшая критика может вполне сойтись с прежней, признавшей эту особенность безусловно. Мнения порицателей Котляревского в данном случае в счет идти не могут, так как главный из них, Кулиш, от первого своего мнения, можно считать, отказался. Тем самым отвергаются и мнения его последователей, вроде г.г. Маруси К. и Онишкевича, из которых первая опять таки высказала мнение 1881 года ¹⁾, не похожее совсем на первое свое суждение о поэте — 1865 года. После достоинства народности, за произведениями Котляревского следует еще признать художественное воспроизведение отдельных сцен, отмеченных нередко изобилием юмора, — на что опять таки указала старая критика в лице, например, Костомарова и С. Каминского, совпадающая с новой критикой в лице г.г. Минского и Онишкевича и профессоров: Петрова, Огоновского и Дашкевича. Юмор Котляревского, с некоторыми оговорками, признается даже в первом отзыве Кулиша. Кроме того, следует отметить довольно изящный стих его произведений и хорошую украинскую речь. Достоинства стиха, например, Энеиды признаются без исключения и старыми и новыми критиками, начиная с Костомарова и кончая проф. Дашкевичем; красота же и выразительность речи его произведений признается также и теперь, как прежде,

¹⁾ Под псевдонимом "Кошовый". Совітъ. 1881 p.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 119 (1898, кн. 9, с. 316)

только с некоторой оговоркой. Проф. Дашкевич, например, компетентный исследователь поэзии Котляревского, признавая красоты украинской речи Энеиды, находит в ней не мало грубости. Мы с ним согласны и думаем, что его мнение самое верное.

Таким образом, подводя итог исследованию поэзии Котляревского, мы должны признать за ней художественность и в частности народность. Делая же вывод о суждениях всей критики по поводу этой поэзии, мы должны сказать, что достоинства последней, как и недостатки, верно оценила еще старая критика, — в лице Срезневского, С. Каминского, Костомарова, Евецкого и т. д., и эта критика, подтвержденная новейшими исследователями, проф. Петровым, г. Минским и проф. Дашкевичем, должна поэтому приобрести особенное значение. Из такой заслуги старых критиков отнюдь однако не вытекает, чтобы выводы новой критики о Котляревском не имели значения, — наоборот, последнее очень велико. Новая критика, как мы сказали, во-первых, подтвердила старые суждения о нашем поэте; а во-вторых, показала неосновательность воззрений на данный предмет исследователей, вроде Кулиша. В этом ее глубокая заслуга, которая увеличивается еще тем, что новая критика, в особенности в лице г. Минского и проф. Дашкевича, старалась раскрывать сущность и значение поэзии Котляревского, приводя различные доказательства, — а старая выражала хотя и правильные мнения о последнем, но все таки в виде бездоказательных суждений. — Так что критикой, в сущности, можно назвать только новейшие изыскания о Котляревском; прежние же суждения о нем, в большинстве случаев, являются только отзывами. Вот и все о критиках нашего поэта, почти единогласно отмечавших в поэзии Котляревского различные достоинства художественности. Но значение его поэзии, как ряда художественных созданий, есть только часть ее значения вообще. Эта поэзия важна и в других отношениях, о которых мы и скажем в следующей главе.

И. Стешенко.

(Окончание следует).

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 120 (1898, кн. 10, с. 1)

И. П. КОТЛЯРЕВСКИЙ В СВЕТЕ КРИТИКИ.

(Окончание)

III.

В предыдущей главе мы рассмотрели произведения Котляревского безотносительно к их какому бы то ни было влиянию на общество. Мы только старались показать, насколько состоятельны они с точки зрения художественности и насколько справедлива оценивавшая их с этой стороны критика. Но в той же критике Котляревского, имевшей место вплоть до наших дней, кроме художественного значения его произведений, отмечалось еще историческое, понимаемое однако различно. Впрочем, подробно этот пункт не был развит никем; заметки об историческом значении Котляревского имеют у различных исследователей именно только форму заметок, и потому все толки по данному вопросу должны быть развиты более подробно. Историческое значение произведений Котляревского многосторонне, ибо, по многим причинам, они явились в крайне тяжелые минуты украинской национальности и потому должны были иметь не только литературную ценность. В чем заключалась ширина этого значе-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 121 (1898, кн. 10, с. 2)

ния его произведений, может быть обнаружено только далеко ниже, ибо предварительно необходимо наметить те пункты или стороны, которых в жизни могли касаться создания нашего поэта. Главное историческое значение Котляревского имело место в двух направлениях: культурном и социальном. О социальной важности его произведений мы в настоящей статье говорить не будем: эта сторона его значения будет иметь больше смысла в том месте, где будет рассматриваться личность и поэзия Котляревского в связи с современной ему социальной средой. Теперь же мы займемся выяснением культурной стороны его исторического значения, имевшей место, во-первых, благодаря художественности его поэзии, а во-вторых, благодаря украинско-национальной ее форме. Как всякое художественное создание, эта поэзия имела, конечно, прежде всего значение эстетическое: она возбуждала в обществе чувство красоты и таким образом удовлетворяла эстетическим стремлениям читателей. Боги, наряженные в украинскую одежду, заставляли наше общество добродушно смеяться; так же точно украинизированные герои Энеиды возбуждали в читателях то смех, то сожаление; сатирически изображенные типы ада привлекали к себе справедливую насмешку жертв их из народа; наоборот, сочувственные народу картины рая вызывали в нем чувство удовлетворения. Таким же образом положительные типы "Наталки" доставляли наслаждение то благородными своими поступками, то возбуждением чувства сострадания. Отрицательные ее типы, художественно представлявшие национальные пороки, возбуждали чувство негодования или, наоборот, раскаяния и таким образом культивировали духовную сторону нации. Равным образом, красота изображения положительных типов "Москаля" затрагивала возвышенные порывы нации, еще более укреплявшиеся при созерцании ocмеивaeмыx поэтом Фынтыков. Все эти эмоции неминуемо вызывались в душе читателей рядом с чувством красоты, удовлетворявшейся прекрасными изображениями типов. Последние имели потому облаго-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 122 (1898, кн. 10, с. 3)

раживающее значение, вызванное эстетическим влиянием. Теперь, конечно, сила последнего утратилась, благодаря более развитым эстетическим потребностям, но все таки, и при большой требовательности, в произведениях Котляревского есть многое, имеющее и теперь большое эстетическое значение именно в силу их художественности. Если же таковыми являются они даже теперь, то тем большую важность должны они были иметь в свое время, когда эстетический вкус был развит не так, как нынче, и требования его были, следовательно, меньше. Факт широкого распространения произведений Котляревского в его время подтверждает нашу мысль вполне.

Вспоминая, затем, мнение Данилевского о Котляревском, как о поэте-двигателе, мы считаем его верным, помимо всяких даже прогрессивных тенденций творчества Котляревского и основываясь только на эстетическом его влиянии. Художественность его произведений, возбуждая в читателях эмоцию красоты, вызывала вместе с тем и укрепляла чувство благородного негодования и справедливого сочувствия. В этом и заключается общечеловеческое значение произведений нашего поэта. Но еще большее значение приобрели эти последние в силу их украинской национальной формы. Появление их в украинской одежде составило в культурном нашем развитии целую эпоху, весьма прогрессивную по сравнению с прошедшим и служащую исходной точкой для будущего. Главная заслуга в этом отношении Котляревского та, что последний, как признается теперь всеми, явился творцом новейшей украинской литературы, и эта его роль заслуживает особенного внимания. Для этой новой оценки Котляревского, которая должна основываться на историко-литературных данных, проф. Петров попытался сравнить его произведения с предшествовавшей поэту украинской литературой, надеясь, что таким путем значение Котляревского в истории литературы выяснится само собою. К сожалению, проф. Петров, как это указал и проф. Дашкевич,

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 123 (1898, кн. 10, с. 4)

выполнил свою задачу не вполне удачно: он упустил из виду важные литературные факты, которые историко-литературное значение Котляревского выясняют более определенно. Желая восполнить недостатки сравнения проф. Петрова, указанные проф. Дашкевичем, мы постараемся историко-литературное значение произведений Котляревского осветить подробнее. Для этой цели необходимо, конечно, указать, подобно проф. Петрову, те литературные течения того времени, из которых могло сложиться творчество Котляревского; только таким путем и можно более или менее верно определить ценность этого творчества, как историко-литературного факта. Постараемся это сделать, помня, что и данном случае необходимо брать во внимание как содержание, так и разнообразную форму рассматриваемых произведений. Очевидно, что решение данной задачи совпадает с вопросом о генезисе каждого в отдельности произведения Котляревского, и прежде всего его Энеиды.

Как известно, с прошлого века начинается особенное сближение Украины с Великороссией, отражающееся, между прочим, и в литературе. С одной стороны, продолжается в Украйне книжная литература, воспроизводящая, впрочем, все более и более явления общерусской жизни и воспринимающая литературный язык русский, благодаря чему наша литература шла к растворению в литературе русской и к отдалению от национального творчества; в этом крылась ее постепенная гибель, которая была бы неминуемой, если бы наше поэтическое творчество шло только в духе книжных оды, элегии и драмы. К счастью, с другой стороны, в поэзии украинцев по прежнему продолжалась жизненная струя, отражающаяся главным образом в творчестве или народном, или в духе народного, благодаря чему и в произведениях книжных замечается уже струя жизненно-народная, в виде известных интерлюдий, сцен и даже искусственных лирических песен, вроде стихотворений Климовского. Но если этот народный

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 124 (1898, кн. 10, с. 5)

от народной жизни далекую, то, очевидно, в сфере народного творчества он должен был властвовать всесильно. И в самом деле, последнее в лице наиболее одаренных своих представителей и в 18 в. не замолкло. Продолжается прежде всего украинская песенная поэзия, культивируется своеобразный эпос, в роде Легенды о Марке, распространяется вертеп, вирши, причем все это носит характер украинско-народный, как в содержании, так и форме. Эта народная черта в конгломерате творчества Украины имела, как мы сказали, столь сильное распространение и влияние, что проникала даже в чопорную литературу книжников. Третьим литературным течением на Украйне, влиявшим на ее книжную литературу, была литература русская. Политическое единство обеих славянских народностей — украинской и русской — принуждало украинцев поневоле знакомиться с русской литературой и усваивать ее содержание и формы. Дело доходило даже до того, что украинцы переходили на великорусско-литературную почву и содействовали развитию чуждой им литературы; так поступили, например, Богданович и Капнист в своих даровитых произведениях 18 века, а Гнедич в 19-м веке. Четвертым литературным влиянием в Украине было западноевропейское, воспринимавшееся нами, как указывает проф. Дашкевич, или непосредственно, или, по замечанию проф. Петрова, через русскую опять таки литературу. К какому из этих влияний примыкает творчество Котляревского, остается пока невыясненным, хотя в своей первой работе проф. Дашкевич дал по этому поводу драгоценные замечания. Пользуясь этими замечаниями, как и указанными нами прежде фактами из самих произведений Котляревского, мы можем определить эволютивную связь последних с тем или другим из упомянутых течений довольно определенно. Остановимся прежде на генезисе литературного состава "Энеиды". По своему содержанию, эта последняя представляет народно-национальное произведение, изображающее украинскую жизнь 18-го века; по литературной форме она является паро-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 125 (1898, кн. 10, с. 6)

дией на классическую тему. Как Котляревский мог додуматься до идеи изобразить картину народной жизни и притом в совершенно народной одежде, кончая даже языком? Какое из указанных течений могло на него повлиять так сильно, что он на это изображение украинской жизни отдал почти полжизни? Ответ на это дает ряд данных, почерпнутых из самой Энеиды и весьма удачно приводимых и проф. Дашкевичем. На это указывает, между прочим, и профессор Петров, возводя содержание Энеиды главным образом к нашим интерлюдиям. К сожалению, историк литературы не обратил даже надлежащего внимания и на приводимое им предположение о связи произведений Котляревского, и в частности его Энеиды, с нашими интерлюдиями. В силу этого вышло, что украинская литература в лице Котляревского повторяет только зады литературы русской и есть часть ее, — мысль совершенно неправильная и фактами опровергаемая. И этой неверной мысли не было бы, в особенности тогда, если бы историк знал одни факты и не игнорировал других, имеющих самую тесную связь с Энеидой. Дело, во-первых, в том, что, по достоверному показанию всех биографов, Котляревский для своей Энеиды деятельно изучал народную жизнь, доказательством чего служит хотя бы сборник его пословиц и те этнографические данные, которые он сообщал Бантыш-Каменскому. Результат этого изучения обнаружился самым блестящим образом, так как Энеида Котляревского вышла этнографической до мелочей. А раз факт изучения поэтом народа может считаться неопровержимым, то нужные выводы сделать отсюда не трудно. Среди этого изучения, поэт неминуемо должен был столкнуться с произведениями или народного творчества, или изображающими народную жизнь, — и это обстоятельство должно было на литературную деятельность поэта оказать решающее влияние. С какими же народоописательными произведениями мог столкнуться на селе Котляревский? На это у нас имеются положительные данные. Прежде всего поэт обязательно встретился с народной лирикой или

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 126 (1898, кн. 10, с. 7)

эпосом, в виде бытовых песен или исторических дум, о которых он и делает упоминание в Энеиде. Этот род народного творчества непременно повлиял как на самое народное содержание его пародий, так и на ее языковую форму, также блистающую своей народностью. В таком же направлении должны были подействовать на поэта различные народные поверья, также упоминаемые в Энеиде, например — поверья о "вырии", "кобылячий голови" и т. д.

Самый образ украинского Харона взят из народных сказок, где мы находим так же точно обрисованный портрет перевозчика. Все такие произведения народного творчества на народное направление Энеиды должны были иметь положительное влияние. Но песенный и сказочный материал не был единственным стимулом, давшим поэту направление чисто народное. В литературе имеются данные, свидетельствующие о существовании народных юмористических рассказов, образец которых напечатал когда-то Кулиш ¹⁾. Юмористический тон их совершенно тождествен с юмором Энеиды, и это показывает, что Котляревский несомненно знал такие рассказы, равно как и анекдоты, о которых упоминает и Савинов. А раз это так, то, помимо содержания, самый юмористический тон рассказов должен был иметь на творчество нашего поэта вполне национализирующее влияние. Но и всем этим материал для его творчества еще не ограничивается. Народный вертеп, совпадающий в интерлюдиях с книжными драмами, представлял для украинского бытописателя опять таки богатый материал. Вертеп во второй половине прошлого века был очень распространен и любим всеми слоями народа, на что указывает, например, и П. И. Житецкий ²⁾. Да его и было за что любить, так как народные сцены в вертепе, исполненные необычайного комизма, представляли живейший интерес.

¹⁾ Кулиш — Записки о южной Руси, т. I-й "Очакивська бида".

²⁾ Киевская Старина 1892 г. Май.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 127 (1898, кн. 10, с. 8)

С вертепом, без сомнения, был знаком и Котляревский, ибо упоминает о нем в Энеиде, а в таком случае он не мог, при своем настроении и юмористическом таланте, не проникнуться жизненностью и комизмом народных его сцен. Во всяком случае, все эти факты показывают ясно, что ко времени создания Энеиды молодой поэт находился в атмосфере народного поэтического творчества и что только содержание последнего, и ничто больше, могло обусловить собой Энеиду, как картину украинской жизни. Следовательно, остается вполне логически предположить, что наш поэт в своей Энеиде явился продолжателем народного творчества, — и в отношении содержания ее наше предположение будет близким к истине, ибо оно подтверждается следующими фактами. С самого начала прошлого века различные украинские писатели так или иначе обращаются к народной поэзии и пользуются ею в большей или меньшей степени. Так например, народный элемент входит уже в драмы Довгалевского и Г. Конисского; Климовский, Калныш и Сковорода прямо подражают народному творчеству в своих лирических произведениях; наконец, народный элемент в полной силе проявляется в таких произведениях, как "Диалог или разговор пастырей" 1750 г. или сцены "Ярмарок" и "Исповедь" 1789 г. — И. Некрашевича ¹⁾. Тоже самое наблюдается и во всяких поздравительных виршах, сочиняемых более культурными слоями народа. Во всех этих произведениях живо чувствуется потребность воспроизводить народную жизнь на народном языке и по возможности избегать книжной рутины. Очевидно, национальная жизнь брала свое: национальная эстетика требовала жизни и в художественных созданиях, и наиболее народные души среди украинских писателей этим требованиям по мере сил удовлетворяли.

Таким образом, Энеиду Котляревского можно поставить в связь уже с приведенными попытками воспроизводить на-

¹⁾ Петров — Очерки из истории украинской литературы XVIII в — ст. 131.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 128 (1898, кн. 10, с. 9)

родную жизнь в книжных произведениях. Но мы для Энеиды можем установить еще теснейшую связь, факт которой освещает довольно ясно и самое появление новейшей украинской литературы. К счастью для науки, до нас дошло записанное стихотворное переложение легенды о Марке, относящееся ко второй половине 18-го века и имеющее огромное значение ¹⁾. Большое это стихотворение представляет обработку одного из эпизодов о Марке, — нашем "Вечном жиде", — именно о схождении его в ад. Стихотворение это имеет для нас значение не по своему содержанию, имеющемуся и в народных сказаниях, а именно как факт литературной обработки народного сюжета на украинском языке. Упомянутое переложение принадлежит, без сомнения, человеку, искусившемуся в книжной литературе, но это обстоятельство важно тем более. Оно показывает особенно ярко, что украинско-национальное творчество не погасало никогда и что к концу 18-го века оно проявляется с особенной силой, влияя даже и на писателей книжников. Какое же значение имеет все это для начала новейшей украинской литературы? Значение это, нам кажется, ясно: стихотворение о Марке показывает, что к концу прошлого века назрела настоятельная потребность в очищении украинской литературы от всякой рутины и неестественности, замечаемых в литературе книжной. Ряд попыток, выражающих реакцию этой литературной безжизненности, продолжается, как мы сказали, в течение всего 18-го века и кристаллизируется особенно выразительно в упомянутом нами стихотворении. Но все эти попытки, не исключая и последней, при всей прогрессивности содержания и языковой формы, по литературному своему складу все таки вращаются в круге прежних произведений и за пределы их не выходят. Впрочем, последнее не так важно, — для нас более знаменательно самое обстоятельство, что рядом с "творчеством" книжно-схоластическим шло оппозиционное ему творчество в

¹⁾ Киевсвая Старина 1885 г. Август, стр. 684-692.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 129 (1898, кн. 10, с. 10)

духе народном. Фактов для подтверждения нашей мысли, сходной с воззрениями на этот счет г. Зуйченка и проф. Дашкевича, — пока не очень много; все они, как думает и проф. Петров, еще впереди, — но и приведенных нами примеров все таки достаточно, чтобы мысль о неугасании самобытного творчества 18 в. высказывать довольно положительно. Имея этот вывод в руках, легко уже определить связь и значение нашей Энеиды по сравнению с предыдущими самобытно-украинскими произведениями. Котляревский знал народное творчество и книжно-народные произведения, достигшие в легенде о Марке своего апогея, и должен был подчиниться всемогущим требованиям жизни, имевшим отношение к литературе. Истинно-национальное творчество, при всех препятствиях к развитию, все таки шло вперед все больше и дошло, наконец, до такой степени, что должно было перейти в новой стадии развития. Должен лишь был найтись человек, который бы бессознательно выполнил эту высокую культурную миссию. Таким человеком и явился Котляревский, выросший на почве народного творчества и положивший последнее в основу своих произведений.

Факт этой близости Энеиды к народным произведениям весьма знаменателен: он показывает ясно, что первое произведение Котляревского явилось не каким то скачком от русской литературы к украинской, а по отношение в предыдущей литературе развилось вполне органически и потому примером эволюции нашей литературы может стать в высокой степени. Вывод отсюда ясный: по своему содержанию, новейшая украинская литература стоит в тесной связи с произведениями книжно-народными той же литературы 18-го века, и потому она есть явление вполне самобытное. С другой стороны очевидно, что основным элементом в Энеиде Котляревского была не чужая литературная тенденция, вроде русской, а исключительно народно-украинская. Таким же образом не имеют отношения к содержанию нашей Энеиды ни западноевропейские, ни украинско-схоластические течения того же

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 130 (1898, кн. 10, с. 11)

18 го века. Своему народному содержанию украинская новейшая литература обязана только самой себе. Итак, одно из влияний на Энеиду Котляревского установлено: оно по характеру чисто народное. Поищем других явлений, если только они в данном пункте существуют. На чужое влияние может указывать направление нашей Энеиды, обусловившей литературную форму ее, как пародий. В этом обстоятельстве Петров видит реакцию псевдоклассицизму и в силу этого полагает, что Энеида тянется вслед за таким же направлением в литературе русской. Оба эти мнения историка кажутся нам совершенно несостоятельными и бездоказательными. В чем сказывается в Энеиде реакция псевдоклассицизму, совершенно непонятно; неужели только в том, что Энеида есть пародия на классическую тему? Но ведь однако этого очень мало... Что поэт наш смеется над классическими типами, даже имея в виду, может быть, священное поклонение им в семинариях, — это еще не реакция псевдоклассицизму и факт, во всяком случае, малозначащий. Главной целью поэмы было, как мы сказали, патриотическое стремление нарисовать украинское общество отчасти в комическом виде. Элемент смеха занимал в данном стремлении поэта немалое место, и потому форма пародий могла для него оказаться одной из удобнейших. Изображение богов и героев Энеиды в украинской одежде было само по себе уже комическим и впечатления юмора могло только усилить. Но тут и является вопрос: что имел главным образом в виду наш поэт приступая к Энеиде? потому ли он выбрал последнюю, что мог в ней опровергать удобнее псевдоклассицизм, или же осмеяние богов было только средством для главной цели поэта, желавшего отметить смешные стороны нации? Мы думаем, что в данном случае имело место последнее, и что осмеяние богов и героев имело не какую-нибудь принципиальную цель, а только художественную — увеличить комизм произведения, отмеченного вообще глубоким юмором. Короче говоря, для Котляревского важно было не осмеяние богов, а только самый процесс осмеяния: таковы

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 131 (1898, кн. 10, с. 12)

были требования его юмористического таланта. В подтверждение этого могут служить следующие данные.

В течение всего 18-го века в нашей литературе было два течения: схоластически-книжное и книжно-народное вместе с народным; оба эти течения продолжались вплоть до конца 18 в., когда вместо обеих форм книжной литературы явилась в лице Энеиды одна литература — народная, реформированная в книжном духе. Выходит таким образом, что в продолжение целого века тянется борьба двух направлений в литературе которая закончилась только в конце столетия, — факт, при взгляде проф. Петрова, крайне странный. По его заключению, наша Энеида (являющаяся, как мы показали, продолжением словесности народной с примесью книжности), есть реакция псевдоклассицизму. Но чем же тогда назвать Легенду о Марке, или "Очакивську биду" или "Замысл на попа" ¹⁾ или хотя бы произведения Климовского и Сковороды? Неужели и эти произведения, восходящие постепенно к самому началу столетия, также можно считать произведениями "реакции псевдоклассицизму"? Очевидно — нельзя, так же точно, как невозможно считать интерлюдий в драмах той же реакцией псевдоклассицизму: эти интерлюдии находились в самых схоластических произведениях и, в силу непонятных причин, с ними уживались.

Чем же объяснить эту республику в монархии, эти народные оазисы в псевдоклассических пустынях? Единственное объяснение может дать только идея органического развития нашей литературы. Как известно, оба упомянутые течение, как семинарско-классическая литература, так и реально-народная шли параллельно; такая параллельность возможна была только потому, что круги влияния обоих направлений были эксцентрические, не соприкасавшиеся друг с другом. Книжно-схоластическая литература рассчитывала на ограниченную кучку

¹⁾ "Киевская Старина" 1885 г., № 3. стр. 543-560.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 132 (1898, кн. 10, с. 13)

высших сословий; книжно-народная словесность, не говоря уже о народной, находила широкое распространение в народе.

Стоя на почве ложной, первая литература шла вперед к погибели, — наоборот, вторая, развиваясь органически, все более прогрессировала и шла к расцвету. Взаимное влияние обеих литератур было самое микроскопическое, притом относилось не к содержанию их, а к форме; круг влияния и самые сюжеты их были совершенно различны, и потому обе они могли существовать под одним украинским небом, не сокрушаясь одна о другой. И вот, когда наша схоластическая литература пала или почти пала, книжно-народная словесность достигла апогея и потребовала уже более прогрессивных форм для своего выражения. Такую форму дал ей Котляревский. Нарисованная картина развития обеих литератур может теперь облегчить и доказательство того, что наша Энеида не могла даже иметь намека на какую бы то ни было реакцию схоластической литературы. Котляревский, с одной стороны, видел, что эта последняя умирает, и потому, значить, реагировать ему было не на что. С другой же стороны, он сам вращался в атмосфере народного творчества и настолько сознавал силу последнего, что даже сознательно у него учился. Ясно, следовательно, что поэт, при упомянутом положении литературных дел, мог чувствовать себя очень спокойно и не вдаваться ни в какую реакцию: последняя была бы возможна лишь тогда, если бы в украинской литературе только и гремел один псевдоклассицизм, против которого и нужно было бы восстать во имя реализма. Но дело то в том, что этот последний существовал у нас в такой степени, что даже врывался в тепличные семинарские драмы, — очевидно, значит, что Котляревскому ломать было копии не из-за чего.

Все вышесказанное, таким образом, подтверждает мысль, что наша Энеида не возникла вдруг под русским влиянием, и притом для реагирования псевдоклассицизму, но развилась органически из книжно-народной украинской литературы реалистического направления. В то время, когда появилась Энеида,

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 133 (1898, кн. 10, с. 14)

наша схоластическая литература уже пала и оказывать ей оппозицию было незачем. Но чем же однако обусловлено появление Энеиды, помимо реакции псевдоклассицизму? Нам это кажется вполне ясным, особенно, если привлечь к делу Энеиду Осипова. Дело в том, что в русской литературе псевдоклассическое направление расцвести не успело, да и не могло, и уже во второй половине прошлого века водворилось в ней реально-сатирическое направление, как в комедиях Екатерины II-й, так и в произведениях фон-Визина и особенно в сатирических журналах Новикова. — За ними последовали произведения Аблесимова, Капниста, Богдановича и других, где уже литература пришла к изображению жизни. Но вместе с тем в известной степени, например в одах, присутствовал псевдоклассический элемент, который, впрочем, силы не имел. Ода главным образом имела место в придворных кругах и, отличаясь совсем не литературными целями, не могла и воздействовать на прочие литературные произведения, которые мы назвали выше. Поэтому существование ее при этих произведениях совсем не имело того значения, какое приобрела, например, впоследствии стеснительная для литературы политика Екатерины II-й и Павла, убивавшая всякую свободу мысли. Итак, если русская литература в описываемый период и могла от чего-нибудь страдать, то уж никак не от псевдоклассицизма, не имевшего тогда значения. Наоборот, псевдоклассицизм одной своей стороной даже имел благотворные результаты, способствуя распространению более жизненных комических опер и поэм. К числу последних нужно отнести произведения в роде "Раздраженного Вакха" Майкова или "Душеньки" Богдановича. По таким произведениям можно заключить, что авторы не только не задавались какой бы то ни было целью реагировать псевдоклассицизму, но даже заимствовали у последнего его комизм.

К таким именно произведениям следует отнести и пародию Осипова и Котляревского (1791-1808). Осипов особенно подтверждает это тем, что заимствовал свои остроты

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 134 (1898, кн. 10, с. 15)

у немца Блумауэра и потому именно и выбрал для себя Энеиду, что в ней мог сколько угодно посмеяться. Но если Осипов примкнул к течению, чуждому русской литературе и имевшему корни именно в литературе псевдоклассической, то относительно Котляревского можно сказать еще большее, показывающее, что никаких реакций псевдоклассицизму он не мог иметь в виду. Как верно замечает и проф. Дашкевич, Котляревский жил в сфере украинских произведений, комически воспроизводивших известные стороны жизни, и воспитался, между прочим, и на этих произведениях. Сам проф. Петров признает за факт, что до Котляревского существовали такие произведения, только не обратил на него, к сожалению, надлежащего внимания, а потому и причислил Котляревского к тому направлению, к которому неправильно отнес и русскую Энеиду. Мы на данный факт смотрим совершенно иначе и потому на направление, выражающееся в нашей Энеиде, также должны взглянуть другими глазами. Будучи реалистической по содержанию, украинская Энеида все таки отличается комизмом изложения и в силу этого примыкает к комическим произведениям украинской литературы, вроде хотя бы вертепных интерлюдий. Таким образом и в данном случае, она является вполне самобытным произведением, лишенным всякого "иностранного" влияния. Тот факт, что наш поэт держался канвы русской Энеиды и что избрал форму пародий в зависимости от последней, не имеет никакого значения: подражание русскому образцу есть чисто формальное, а кабацкий оттенок русской Энеиды мало имеет общего с грубоватым юмором Энеиды украинской. Самый же факт пользования Котляревского русской Энеидой объясняется именно только тем, что наш поэт подготовлен уже был к такому выбору всей предшествовавшей украинской литературой и собственным юмористическим талантом. В виду этого лишь он и выбрал смехотворную русскую Энеиду, остроумием которой даже не раз пользовался. В этой только форме он и мог дать широкую картину народной жизни и показать весь народный юмор.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 135 (1898, кн. 10, с. 16)

Форма Энеиды особенно была удобна для такой цели и об этой форме сам поэт мог думать и без Осипова. Известно ведь, что в "книжных" сферах Украины Энеида Вергилия, особенно со времени Феофана Прокоповича, пользовалась большим почетом. Особенное же впечатление могла она производить на Котляревского, который, по правильному замечанию Ст.-Каминского, мог проводить в ней аналогию с бурной историей родного народа. В виду этого наш поэт, как показывает пример Легенды о Марке, обязательно должен был начать новейшую литературу с украинской эпопеи, вроде римской Энеиды. Мысль о такой эпопее могла таиться в его душе еще до появления русской пародии, но когда явилась последняя, то сокровенные замыслы его сразу должны были получить надлежащее направление. Поэт пленился русской Энеидой и, как бы по рекомендации Прокоповича, решил создать такую же Энеиду украинскую с комическим оттенком.

Таким образом, русский образец сыграл здесь роль чисто-пассивную; он только окончательно определил ту форму, в которой должны были вылиться довольно определенные тенденции Котляревского, сложившиеся далеко раньше. Совпадение же с псевдоклассическими образцами обоих славянских произведений показывает особенно ясно, что последние совсем не стояли в оппозиции с псевдоклассицизмом, а наоборот — даже пользовались его формами в положительных целях. Следовательно, в первом случае проф. Петров не прав; а раз это так, то не прав он, значит, и в том, что наша пародия "реагирует псевдоклассицизму под влиянием русской литературы. Это его замечание опровергается, думаем мы, уже тем, что украинская Энеида не является вовсе никакой реакцией псевдоклассицизму, а также особенно тем, что комизм и реализм ее развился вне русской литературы.

Итак, новейшая украинская литература со стороны материальной не обязана литературе русской ничем. Но неужели последняя не повлияла на Энеиду Котляревского совершенно? Нет, не повлиять она не могла, что видно и на украинской

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 136 (1898, кн. 10, с. 17)

пародии, но только это влияние было чисто-формальное. Сравнивая обе славянские переделки римской поэмы, мы находим в них общего только один стихотворный размер — исключительно тонический, в книжно-народной украинской версификации почти отсутствующий. Подобно своим предшественникам (Богдановичу, Капнисту), Котляревский действительно заимствовал и укрепил тонизм в нашей литературе, пользуясь русским образцом; но в этом факте нет, однако, и намека на сближение с русской словесностью. Наоборот, усвоив высшую стихотворную форму, Котляревский тем самим обособил украинскую литературу, имевшую свое собственное содержание и сферу влияния. В силу этого, последняя сразу стала на путь реализма, завещанного ей еще 18-м веком, и продолжает идти по этому пути до настоящего времени, в то время когда русская литература освободилась от различных блужданий далеко позже, да и то, главным образом, благодаря украинцу Гоголю. Но будучи все время самостоятельной по содержанию и тенденциям, украинская литература, как прежде, так и в Энеиде, несомненно подвергалась и другой стороне формального влияния русской словесности, кроме заимствования размера стиха. Это влияние, впрочем, было косвенное и сопровождалось только поддержанием в нашей литературе тог изящества образов, какое имелось уже и в народной поэзии. Заимствовать эту изящность нам было незачем, — Котляревский и у себя дома мог найти ее сколько угодно, но существование ее в русской литературе и теперь для нас является важным потому, что может служить предупреждением от следования таким образцам, как произведения Ф. Прокоповича и Довгалевского. То же имело место и в отношении Котляревского, главное значение которого и состояло в том, что он стихотворную нашу поэзию возвысил формально до такой стадии, на которой, например, были лучшие оды Державина. Размер и изящность последних могли только воздействовать на Котляревского укрепляющим образом, и он ими воспользовался в высокой степени. После всего этого, мы можем вполне точно

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 137 (1898, кн. 10, с. 18)

определить составные части нашей Энеиды, равно как и ту почву, на которой выросла новейшая украинская литература. Последняя, в лице Котляревского, эволютивно выросла из предшествующей книжно-народной украинской литературы, откуда почерпнула свой комизм, юмор и реализм содержания и только с формальной стороны позаимствовалась насчет литературы русской: в ней укрепились стихотворный размер и отчасти эстетический вкус, имевшие место в последней. Тот факт, что наш поэт пародировал Вергилия, не может быть отзвуком русского влияния, воздействовавшего на него или через русскую, или через семинарско-украинскую литературы: в нашей Энеиде нет ни одного штриха псевдоклассического, тем более, что и сами псевдо-классики западные, писавшие свои шутливые поэмы, переставали уже тем самым быть псевдоклассиками, а приближались к жизни. Все, что относится к генезису Энеиды, можно целиком отнести к "Оде до князя Куракина". Как признает и проф. Петров, ода вообще была национально-украинским произведением и в виде поздравительных виршей свойственна была и книжно-народному творчеству. С такими произведениями стоит в связи и "Ода" Котляревского, хотя она больше примыкает к тем одам, которые проф. Петров называет шутливыми. Содержание и эстетически-образная форма "Оды" Котляревского совершенно народные и наряду с прочими украинскими произведениями того же рода не представляют ничего особенного; шаг вперед делает в ней Котляревский только в обработке содержания и в придании ему более изящной стихотворной формы. В этом отношении на Котляревском опять таки сказалось формальное влияние русской литературы, отразившееся и в Энеиде. Таким образом и последняя и "Ода до Куракина" — суть органически развившиеся произведения, корнями и ростом обязанные почве родной, и только по форме своей относящиеся несколько к литературе русской. Почти то же самое, хотя и не совсем, можно сказать и о драматических произведениях Котляревского. По содержа-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 138 (1898, кн. 10, с. 19)

нию своему, обе его пьесы вполне народны, и стимулом их создания была та же любовь к народу и стремление изобразить его, как это было, по нашему мнению, и в отношении Энеиды. Относительно того, что, например, "Наталка" была написана именно с такой патриотически-художественной целью, говорит уже содержание самой пьесы; на это указывает и проф. Петров, особенно профессор Дашкевич, ставящие создание "Наталки" в связь с желанием поэта реабилитировать украинский народ от тех ложных черт, какими наделил его в своей пьесе Шаховской. Но говоря о "Наталке" только что приведенные слова, историки нашей литературы напрасно не простирают смысла, приданного ими "Наталке", и на "Москаля". Тенденциозно-патриотические разговоры Чупруна и в особенности насмешка его с женой над перековеркиванием украинского языка и песни солдатом — ясно показывают, что поэт, стараясь осмеять за это москаля, а раньше и Фынтыка, имел целью изобразить настоящих украинцев, в лице Мыхайла и Тетяни, во всех чертах своих вполне народных. А главное то, что "Москаль" написан был в один год с "Наталкой", т. е., когда поэт находился под влиянием пьесы Шаховского и имел, значит, в виду создавать произведения в чисто-народном духе. Имея такую тенденцию, обнаруженную в "Наталке", поэт, разумеется, должен был рисовать верные картины народной жизни, — в противном случай его произведения подверглись бы участи, подобной пьесе Шаховского. Все это вместе и послужило причиной тому, что обе пьесы Котляревского вышли глубоко-народными, — факт в данном случае очень важный. Благодаря этому, их можно поставить в ряд тех произведений, в которых наш поэт, подобно тому как в Энеиде, примкнул к прежним украинским произведениям, изображавшим народную жизнь. Обе упомянутые, пьесы можно возводить главным образом к драматическим интерлюдиям, на которых наш поэт также воспитался; следовательно, в своих пьесах последний примыкает к народной вертепной драме и различным книжно-народным диа-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 139 (1898, кн. 10, с. 20)

логам. Но не трудно увидеть, что по драматической форме произведения Котляревского отличаются от вертепных интерлюдий довольно резко, так как в них впервые народная жизнь изображена была то в действительно драматических, то в комических позициях, обнаруживающих большую художественность обработки и самого замысла.

Это влияние, без сомнения, уже постороннее и обличает художественное развитие, какого не могла дать поэту украинская народная драма и какое он получил, очевидно, извне. Откуда же именно? История русской культуры дает на это удовлетворительный ответ, хотя и косвенным образом ¹⁾. При соприкосновении России с Западом при Екатерине II-й, и особенно при Александре I-м, русская сцена, даже в провинции, стала обогащаться итальянскими и французскими переводными операми, на которые был запрос публики. Эти оперы, вернее говоря, оперетты, имели именно такую форму, какая замечается и в пьесах Котляревского, т. е. главными атрибутами их был, во-первых, драматический или комический эпизод и, во-вторых, отдел вокально-музыкальный. На манер этих западных опер, стали появляться в России и самостоятельные пьесы, вроде произведений Аблесимова или кн. Шаховского. — Этому же западному влиянию подчинился и Котляревский. В подтверждение этого имеются положительные данные, являющиеся вкладом в науку, благодаря проф. Дашкевичу: последний в своем втором этюде о Котляревском доказал ясно, что наш поэт не только был знаком с французской опереточной литературой, но даже очень подробно разработал сюжет одной из французских оперетт в своем "Москале". Факт во всяком случае очень важный, и хотя он имеет силу, собственно говоря, только в отношении комической пьесы Котляревского, тем не менее смысл его можно распространить и на "Наталку", так как художественные приемы обе-

¹⁾ Милюков — Очерки по истории русской культуры. Ч. II-я. Очерк шестой.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 140 (1898, кн. 10, с. 21)

их пьес одинаковы и вытекают, следовательно, из одного источника. В силу этого, факт западного влияния на пьесы Котляревского можно считать безусловно верным, хотя и это влияние опять таки остается чисто формальным. В самом деле, Котляревский совсем не рвет связей с содержанием и реалистическим направлением интерлюдий; он только дает им более развитую, западноевропейскую форму, способную удовлетворить известным художественным требованиям. В этом последнем и сказалось влияние Запада на новейшей украинской литературе, которая во всем остальном является вполне самобытной.

Представив, таким образом, литературный генезис произведений Котляревского, мы не сказали еще об одной стороне последних, имеющей важность для полной оценки историко-литературного значения нашего поэта: мы имеем в виду язык его произведений. Как мы упоминали выше, украинская речь в различных созданиях Котляревского отличается, в смысле чистоты, не одинаковыми достоинствами: в последних его произведениях она лучше, чем в первых, — это наблюдение имеет некоторое значение. Прежде всего нужно, конечно, сказать, что украинская речь произведений Котляревского стоит вне всякого отношения к литературе русской: на стремление поэта писать по-украински последняя и не могла иметь влияния хотя бы уже в силу того, что в данном направлении влияла на него любовь к родине, как известный социальный закон. Но в положительном смысле она не могла влиять на поэта еще и по другой причине, — и, просто говоря, потому, что русская литература действовала в этом отношении деструктивно, т. е. отрицательно. Сам проф. Петров указывает, что под влиянием этой литературы украинцы стали бросать свою родную речь и переходить к творчеству на языке русском; к концу прошлого века это должно было, конечно, иметь место еще в большей степени, — и, в самом деле, книжная украинская литература 18 века в конце концов совсем погибла, не будучи в состоянии, при своих патриархальных формах,

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 141 (1898, кн. 10, с. 22)

конкурировать с более совершенной литературой русской. Следовательно, ясно, что последняя для возрождения украинского творчества на украинском языке могла иметь только отрицательное значение; очевидно, значит, и то, что украинской речью своих произведений наш поэт обязан не русской литературе, а чему то другому. Этим "другим" проф. Петров считает интерлюдии, но его толкование является узким и послужило, между прочим, причиной того, что историко-литературное значение Котляревского оценено им, по нашему мнению, неверно. Разумеется, и интерлюдии были лексической почвой для его творчества, но не одни только интерлюдии, а весь огромный запас народной словесности, речь которой по изящности и образности бесконечно превосходит речь интерлюдий.

Сравнивая речь Энеиды и "Оды" с лексическим материалом народной словесности, легко можно убедиться, что последняя сообщила поэту все свое богатство, которым он и воспользовался в большой степени. Тем не менее в речи упомянутых произведений, по сравнению с народной словесностью и даже с легендой о Марке, чувствуется некоторая неестественность, замечаемая в русизмах. Эти последние для Котляревского очень знаменательны: они показывают, что, руководствуясь формальным влиянием русской литературы, поэт все-таки не мог совершенно противиться деструктивному влиянию ее в смысле языка. Соблазн в этом отношении был особенно силен, когда поэт создавал Энеиду: в эту последнюю он, как известно, внес не мало русских слов, взятых из образца его — русской пародии. Наоборот, в позднейших произведениях, где поэт находился под западным влиянием, видна почти безупречная чистота речи, не вполне совершенная в ранних его созданиях. Из этого пока можно сделать два вывода: во-первых, что украинская речь произведений Котляревского обязана своей чистотой и вообще фактом своего существования исключительно народной украинской словесности, и, во-вторых, что влияние русской литературы

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 142 (1898, кн. 10, с. 23)

там, где оно сказывалось, приносило в смысле языка только вред.

На этих заключениях, касающихся речи произведений Котляревского, мы и остановимся; так как замечаниями по данному поводу исчерпывается весь материал, необходимый для оценки историко-литературного значения Котляревского. Итак, в чем же заключается последнее? По содержанию своего творчества, Котляревский является продолжателем реалистической народной литературы: он представляет стадию в органическом ее развитии, начало которой кроется еще в книжно-народных созданиях, вроде стихотворений Климовского или Легенды о Марке; следовательно, в данном отношении, он в органическом ходе нашей литературы не составляет еще шага вперед. Заслуга Котляревского может быть в этом смысле только та, что он не примкнул к безжизненной фаланге книжных украинских писателей, а твердо укрепил в нашей литературе реализм в широком смысле этого слова, не соблазняясь даже сантиментальными образцами литературы русской. Не составляет также особенной заслуги поэта и то обстоятельство, что он писал на чистом народном языке, — хотя и это также относится в числу его достоинств. Дело в том, что речь его произведений ничуть не стоит выше речи книжно-народных созданий, вроде легенды о Марке или замысла на попа, — наоборот, в "Энеиде" и "Оде" она стоит даже ниже их, именно благодаря своим русизмам. В виду этого совершенно не прав пр. Петров и особенно г. Минский, называя нашего поэта "языковым" реформатором, вроде, напр., Ломоносова. Такое реформаторство имело бы место только в том случае, если бы нашего поэта можно было поставить в связь с чисто книжной украинской литературой, но ведь такой связи нельзя в данном случае допускать совершенно. Нет, сила его историко-литературного значения заключается не в этом; не в этом и его реформаторство, хотя последнее и должно быть признано за ним бесспорно. В чем же оно заключается? — Да именно в тех чисто формальных, но важ-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 143 (1898, кн. 10, с. 24)

ных операциях, которые он совершил над книжно-народной словесностью. Он сообщил последней новые формы, поставил в ряд с литературой русской и тем дал ей средство к верной и успешной борьбе за существование. Вот эта то его заслуга и есть настоящее реформаторство, имевшее столь благотворные результаты для украинской литературы. В лице своих произведений поэт дал родному творчеству то "новое", чего у последнего не было: он дал ему высшие художественные формы. — И за это "новое", делающее украинскую литературу до Котляревского столь непохожей на литературу после него, наш поэт, как известно, получил титул творца нового периода украинской литературы. Титул, по нашему мнению, совершенно справедливый и вполне отвечающий реформаторской роли Котляревского в области нашей художественной литературы. В этой же роли и заключается вся суть историко-литературного его значения, как поэта художника, силу обаяния которого мы покажем ниже.

Как творец известного периода, как представитель и родоначальник известной школы, Котляревский должен был, разумеется, иметь влияние на развитие дальнейшей украинской литературы, получившей от него прогрессивное движение. На такую его роль указывали в свое время, как старые, так и новые критики, видевшие в украинской литературе отражение большого влияния Котляревского. В старое время указывали на это — Стеблин-Каминский, А. Котляревский, даже отчасти Кулиш, затем Пыпин, в новое время отмечали это обстоятельство проф. Петров и Дашкевич, — и замечания их, в общем, имели большой смысл. В самом деле, влияние Котляревского на последующую литературу было обширное и разностороннее. Прежде всего заключалось оно в том, что по примеру Котляревского писатели-украинцы стали писать и на родном языке, создавая таким образом истинно-художественную украинскую литературу. Такие корифеи нашей литературы, как Гулак, Квитка и Шевченко, не могли бы, вероятно, появиться на украинском горизонте, если бы украинская речь

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 144 (1898, кн. 10, с. 25)

не была к их времени освящена, так сказать, одобрением публики и не приобрела потому в литературе права гражданства. Имея же перед собой такой образец, каким являлся в поэзии Котляревский, названные писатели могли уже спокойно культивировать родную речь и в своих произведениях. Но влияние Котляревского на украинскую литературу этим только не ограничилось: оно простиралось не только на формальные, но и на внутренние стороны этой литературы, о чем могут свидетельствовать нижеследующие данные. По внутреннему смыслу своих произведений, Котляревский был реалист, в некоторые свои произведения внесший также комизм в виде юмора. Сообразно такому направлению его творчества, сформировалась целая литературная школа, отражавшая в своих произведениях оба упомянутые оттенка поэзии Котляревского, хотя и в неодинаковой степени. Большое влияние оказал поэт на последующую литературу комической стороной своего таланта, заразив своих последователей, по названию Кулиша, "котляревщиной". В этом отношении нашему поэту обязаны прежде всего такие произведения, как "Вакула Чмир" — стихи помещенные в грамматике Павловского, или же такие, о которых упоминает в своей статье о Гулаке Кулиш ¹⁾. Прямое влияние в упомянутом смысле оказал Котляревский и на современника своего Белецкого-Носенка, написавшего переделку классического мифа "Похищение Прозерпины" под непосредственным воздействием Энеиды, о чем заявляет в одном месте и сам автор ²⁾. Такое же влияние оказал он и на Гулака, занимавшегося также переработкой классических сюжетов и следовавшего, как говорит правильно Кулиш, даже стилистическим приемам Котляревского.

Под влиянием же последнего создана и "Жабомышодракивка", написаная на гомеровскую тему Думитрашком, почти современником нашего поэта. Трудно сомневаться после вто-

¹⁾ Основа 1861 г. № 8-й.

²⁾ Очерки истории украинской литературы XIX столетия — Н. И. Петрова, — стр. 45.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 145 (1898, кн. 10, с. 26)

рой работы проф. Дашкевича о Котляревском, что под влиянием последнего написан также "Простак" В. А. Гоголя, во многом схожий с "Москалем"; тоже самое нужно сказать и о Кухаренке, находившемся под некоторым влиянием оперетт Котляревского. Влияние последнего же сказалось и на новом современнике его — Квитке, отразившем комизм его в латинской переделке "Салдацькый патрет"; то же опять таки нужно сказать и о С. Писаревском — современники Котляревского, и об А. А. Корсуне; глубокое влияние Котляревского отражается и на Порфирие Кореницком, почти современнике нашего поэта. Не без воздействия комизма последнего написаны и первые повести Гоголя-сына, особенно, например, "Сорочинская ярмарка" и т. д. Считаем лишним приводить дальнейшие примеры влияния комической стороны произведений Котляревского на его последователей. Вышеназванные писатели показывают это наглядно. Но серьезная сторона его произведений, главным образом "Наталки", оказала на последующую литературу еще большее и даже огромное влияние. — В данном направлении сказалось последнее особенно на Квитке и Шевченко. Чувствительно-юмористический талант первого, родственный, таким образом, таланту Котляревского, не мог не подсказать ему сознания всей прелести таких произведений, как "Наталка", художественно воспроизводящая народную жизнь. В виду этого, появление таких произведений Квитки, как "Маруся", всецело может быть обязано реальному творчеству Котляревского, впервые показавшего простую, но чарующую душу наших крестьян в совершенно верной картине. Штрихи "Маруси" почти тождественны с чертами, наложенными Котляревским на всю свою "оперу", — в силу чего ценность "Наталки" увеличивается еще более, равно как увеличивается и значение ее, как прототипа повестей Квитки. Такое же значение мог иметь Котляревский с своей "Наталкой" и по отношению к Шевченко, написавшему "Назара Стодолю". Подобно Кухаренку, почти современник нашего поэта Шевченко имел перед собой в драматической литературе украинской

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 146 (1898, кн. 10, с. 27)

единственный прототип. — "Наталку", к которой он должен был отнестись крайне восторженно, судя по отзыву его об Энеиде. В самом деле, в тоне "Назара" звучит очень много чувств и оттенков, весьма напоминающих тон и настроение "Наталки". Мы далеки, конечно, от мысли, чтобы считать в данном случае Шевченка подражателем Котляревского, — в этом Шевченко не повинен совершенно; но сообщение Шевченко известного вкуса, равно как и твердое реалистическое направление, сразу утвержденное в нашей литературе Котляревским, должно было иметь, как на Квитку, так и на Шевченко, весьма трезвое влияние. В частности, влияние реализма Котляревского сказалось на С. В. Александрове, молодом современнике нашего поэта, и затем на М. Петренке, писавшем лирические произведения в духе песен "Наталки". Помимо всего этого, из факта влияния Котляревского на Гоголя-отца, Кухаренко и Шевченко, можно видеть, что наш поэт совершенно поставил на ноги украинский театр. На пьесах Котляревского воспиталось не одно поколение драматических украинских писателей, и современные нам талантливые драматурги — Старицкий, Карпенко и Кропивницкий, без сомнения, обязаны Котляревскому не мало. Сказанного о литературном влиянии последнего мы считаем достаточным, так как подробное обследование данного вопроса возможно только в отдельной работе. Но и при всей краткости сделанных указаний, которые, впрочем, могут быть подтверждены фактически, возможно уже составить определенное понятие о роли Котляревского в нашей литературе.

Как труден был не только первый шаг основателя новейшей украинской литературы, а и самое развитие последней, показывает ближайшее состояние ее наряду с литературой русской. Вообще шаги на поприще нашего творчества после Котляревского были очень неровными и, при всей своей солидности, довольно шаткими. Так например, Белецкий, начав писать по-украински, все таки пишет и по-русски; Гулак да-

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 147 (1898, кн. 10, с. 28)

же совсем бросает украинскую лиру ¹⁾, Квитка пишет много и по-русски, и даже Шевченко проявляет в этом отношении большой дуализм. Тем важнее поэтому должно представиться нам значение инициативы Котляревского, который, кстати сказать, не написал ни одного русского произведения. Ясно из предыдущего, что только благодаря этой инициативе и могли явиться произведения Гулака, Квитки и Шевченко, которые не могли бы иметь места, если бы уничтожена была почва для развития украинской литературы, твердо обоснованной Котляревским. А что этих произведений украинская литература могла бы без последнего дождаться еще не скоро и не так-то легко, показывает факт, что и после Котляревского украинцы все-таки отдавали слишком большую дань литературе русской. Дав толчок и направление украинской литературе в России, Котляревский сделал то же самое и для украинской литературы в Галиции ²⁾. "Энеида" попала в Галицию в то самое время, когда возбужденная любовью к родине галицкая молодежь искала пути для своего развития. Произведение нашего поэта показало Галичанам, что существуешь украинское слово, достойное художественной обработки и культивировки; равным образом оно показало им сразу то направление, какое должна была принять их литература в своем развитии. Разумеется, в патриотизме галичан Энеида была стимулом не единственным, но как произведение художественное, она должна была в литературном отношении иметь для них исключительно крупное значение, — и мы можем смело сказать, что ветвь украинской литературы в Галиции большей частью своего начала обязана именно "Энеиде". С последней был несомненно

¹⁾ По крайней мере ничего по-украински не печатает.

²⁾ Эту литературу проф. Дашкевич называет "русской", — вероятно без всякой централизационной тенденции; но его неумышленная ошибка может тем не менее вести к крупным научным недоразумениям; в виду этого считаем нужным заметить, что название "руска", даваемое своей литературе Галичанами, обозначает литературу на галицко-украинском языке, которую они в отличие от литературы русской, называют "руска", — пиша это название с одним "с".

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 148 (1898, кн. 10, с. 29)

знаком Шашкевич ¹⁾, — ее же знал с детства и Головацкий ²⁾, ее читал поэтому без сомнения и Вагилевич, — т. е. все члены знаменитой галицкой тройцы. При несомненности этого влияния, легко сообразить и сущность его, ничем не отличную от такого же воздействия Энеиды на украинскую литературу в России. В Галиции оно сказалось в реально-народном направлении, какое приняла с самого начала галицкая литература и которое, при содействии той же украинской словесности, в большом размере наблюдается в ней и по ныне. Впрочем, много говорить о влиянии Энеиды на галицкую литературу мы не будем, так как к последней относится почти все сказанное о влиянии ее и на украинскую литературу в России. Рассмотрение же последнего представило теперь данные для большего выяснения историко-литературного значения Котляревского, о котором мы говорили выше. После определения его влияния в развитии украинской литературы, это значение Котляревского выясняется еще более. Наш поэт не только произвел реформу в художественности и вообще в формах предыдущего книжно-народного творчества Украйны, но и заложил незыблемый фундамент, для существования родной литературы. Он, во-первых, своим талантом снискал право гражданства для украинского творчества, как такового, и послужил примером для других талантливых украинолюбцев; во-вторых, он дал содержание и направление всей следовавшей за ним украинской литературе, указав ей на сокровища народной поэзии и на реализм, как на высшие художественные задачи. В первом отношении Котляревский стоит выше Н. Гоголя, принципиально бросившего родное творчество, хотя на последнем и выросшего; во втором случае он для украинской литературы имеет то же значение, как для русской Гоголь, утвердивший в ней реализм и, подобно Котляревскому, создавший свою школу. Таким образом, наш литературный

¹⁾ М. Драгоманов — Евреи и Поляки в юго-западном крае. В. Европы — 1875, июль стр. 162.

²⁾ Н. Дашкевич — Отзыв о сочинении г. Петрова — стр. 128.

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 149 (1898, кн. 10, с. 30)

реформатор Котляревский значит для нас далеко больше, чем Гоголь для русских; при том заслуга нашего поэта увеличивается особенно еще потому, что для Гоголя он служил прототипом.

Такое заключение об историко-литературном значении Котляревского вытекает прямо из относящихся к нему фактических данных, — поэтому последнее может считаться ничуть не преувеличенным. После выяснения громадного историко-литературного значения Котляревского, совершенно лишне распространяться о том влиянии его произведений, какое должны были они иметь на выработку вкуса и склонности публики к украинскому творчеству. Из всего сказанного такое влияние должно уже предполагаться a priori. В самом деле, выше мы уже заметили, что поэзия Котляревского, как "прекрасное", должна была оказывать эстетическое воздействие на ее читателей. Теперь же мы должны к этому прибавить, что поэзия его приобретала особенный интерес в виду своей украинской одежды. Все слои украинского общества поняли, что у них есть свое собственное слово, на котором можно выражать мысли даже в художественной форме. Все набросились на художественное слово Котляревского, потому что оно было родное и для них близкое; всяк толковал, конечно, Энеиду, по своему, но читали ее все, так как находили в ней одинаково пленительные образы родной поэзии, воплощенные в украинском слове. В силу этого, Энеида очутилась как в кабинете Кочубея, так и в простой хате казака на Украйне и за Дунаем. Выдержав такую пробу, украинское слово укрепилось очень прочно: на него появился спрос, результатом чего было несколько изданий Энеиды, вызвавшей даже подражания. Творчество новых украинских писателей, вроде Гулака и Квитки, подхвативших песни музы Котляревского, довершили дело в конец, и украинское слово, выдвинутое последним, утвердилось в литературе и в мнениях публики навсегда. Мы не будем, конечно, говорить о том, насколько серьезным делом казалось публике украинское писательство Котляревского: на это можно было

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 150 (1898, кн. 10, с. 31)

бы дать ряд противоположных толков и мнений, — нет, нас в данном случае занимает одно то, что при всяких отношениях к упомянутому обстоятельству, все решительно находили возможным ставить украинский ее язык наравне с русским. Интересно в данном случае заметить, что так относились к украинскому слову даже великорусские литераторы, отличавшиеся в данном отношении большой объективностью. Ясно из этого, что на коренных украинцев форма Энеиды и прочих произведений Котляревского производила еще большее впечатление, неугасающее даже и до сих пор. Таким образом, влияние Котляревского и в данном отношении было велико: своим творчеством поэт создавал для украинского слова публику, существование которой только и делает возможным жизнь и рост каждой литературы.

Со времени Котляревского начинается самое тесное взаимодействие между литературой и обществом Украины, благотворное для обоих контрагентов: Котляревский создал публику для своих произведений, но и последняя, возбужденная им, сильно поддержала украинское творчество своим глубоким сочувствием. Словом, и в этом важном отношении Котляревский принес для нашей литературы незаменимую пользу. На эту заслугу указал еще когда-то Кулиш, и его замечание может считаться ценным, хотя сам критик, подобно проф. Петрову, не придавал этой заслуге поэта какого-нибудь важного значения.

Очертив, таким образом, историческое значение Котляревского, мы все-таки сделали бы очерк его неполным, если бы не упомянули об этнографически-научном его влиянии. Влияние это было очень серьезно; на него указал ему в сороковых годах Срезневский, и его замечания сделаны были не наобум. Уже относительно Энеиды мы могли убедиться, что вообще произведения Котляревского народны до мелочей. Начиная с внешнего быта и кончая внутренней стороной, жизнь народа представлена в этих произведениях крайне выразительно. Картины народной жизни, песни и сам язык их естественно должен был показать всему образованному обществу, что существует украинская народность, заслуживающая

И. Стешенко. И. П. Котляревский в свете критики — 151 (1898, кн. 10, с. 32)

большого внимания. Особенно песни ее, под которые подделывался удачно и Котляревский, привлекли к себе всех ценителей народной культуры и направили их на изучение последней. Сами произведения Котляревского, явившийся продуктом серьезного изучения народа, представляют из себя настоящие этнографические сборники, один из которых — "Наталка" так именно и оценен был Срезневским. В силу этого, Котляревский может считаться первым в серьезном смысле этнографом, поставившим учение нашего народа сразу на твердую почву и потому равным по значению, например, Павловскому и Цертелеву. После него украинская этнография стала развиваться все прогрессивнее и шире, но и при глубоком ее развитии теперь, следует помнить всегда, что весьма многим обязана этнография Украины основателю ее Котляревскому. Этим указанием на новую черту историко-литературного значения Котляревского мы и заканчиваем настоящий свой этюд.

Сделаем теперь резюме всего вышесказанного о сущности и значении его произведений. По рассмотрении последних, Котляревский представляется нам художником-реалистом, воспроизводившим иногда жизнь в комических чертах. Как писатель, стоящий на рубеже двух литературных эпох, он является отразителем влияния их обеих и реформатором предшествовавших ему литературно-художественных форм. Как начинатель нового периода литературы, Котляревский сообщил ей свежее содержание и жизненное направление, не умирающее и до сих пор. Выработав для родной литературы новые формы, воплощенные в украинское слово, поэт создал громадный контингент читателей и за украинской литературой, как таковой, дал возможность признать право на дальнейшую жизнь. Разумеется, не во всех отношениях значение Котляревского одинаково велико, но если в художественном отношении, произведения его с течением времени и должны иметь все меньшую цену, то в историческом — важность их будет выясняться все более. В этом смысле значение творчества Котляревского весьма велико.

И. Стешенко.

Ссылки на эту страницу

1	Иван Котляревский Лепкий Б. С. Іван Котляревський. // Cтруни: антольоґія української поезії від найдавніших часів до нинішніх часів: у 2 ч. Уклад. Б. Лепкий. Берлін, 1922. Ч. 1: Від «Слова о полку Ігоревім» до Івана Франка. Стор. 84-87.
2	Перелицованная "Энеида" Котляревского Альфред Єнзен. Перелицьована Енеїда Котляревського. За згодою автора з німецької мови переклав Павло Волинський. — Перемишль, 1921. Накладом Народного Базару. — З друкарні Киолера і Сина.
3	Про "Энеиду" и ее автора. Указатель по авторам Про "Енеїду" та її автора. Покажчик за авторами
4	Про "Энеиду" и ее автора. Указатель по названиям Про "Енеїду" та її автора. Покажчик за назвами
5	Про "Энеиду" и ее автора. Хронологический указатель Про "Енеїду" та її автора. Хронологічний покажчик
6	Рецензія на працю І. Стешенка "И. П. Котляревский в свете критики" Іван Франко. Рецензія на працю І. Стешенка "И. П. Котляревский в свете критики" // Записки Наукового товариства ім. Шевченка. - Львів, 1898. - Том XXVI. - [3] + 204 с. Розділ "Бібліографія", стор. 38-39.
7	Рецензия: Стешенко И. Поэзия И. П. Котляревского Крымский А. Е. Рец.: Стешенко И. Поэзия И. П. Котляревского (К столетнему юбилею его «Энеиды»). 1. Котляревский и Осипов. 2. Котляревский в свете критики. К., 1898. — Этногр. обозрение, 1901, кн. 50, № 3. с. 143—148.
8	Рецензия: Ярослав Гординский. Дополнения к исследованиям «Энеиды» И. Котляревского Франко І. Рецензія: Ярослав Гординський. Причинки до студій над «Енеїдою» І. Котляревського. // Франко І. Зібрання творів у 50-ти т. Київ, 1976—1986. Т. 37: Літературно-критичні праці (1906—1908) — К.: Наукова думка, 1982. Стор. 280-281. Примітки: стор. 630. Перша публікація у 1907 р.
9	Служебная переписка И. П. Котляревского
10	Традиции и новаторство в лексике и стилистике И. П. Котляревского Шевельов Ю. В. Традиції і новаторство в лексиці і стилістиці І. П. Котляревського. // Шевельов Ю. В. Доеміґраційне (Публікації 1929—1944 рр.) / Юрій Шевельов; упоряд. передм. і примітки: С. В. Вакуленко, К. Д. Каруник; худож.-оформлювач М. С. Мендор. — Харків: Фоліо, 2020. — 762 с. Стор. 312-374. Вперше надруковано у 1940 р.

История Полтавы

И. П. Котляревский в свете критики

Ссылки на эту страницу