История Полтавы

И. П. Котляревский (Опыт характеристики)

• 

Подробности

Просмотров: 187

Каллаш Владимир. И. П. Котляревский (Опыт характеристики).

Подається за виданням: W [Каллаш В. В.] И. П. Котляревский (Опыт характеристики) // «Русская мысль», 1903, кн. 10, с. 125—140.

Джерело: РГБ.

Переведення в html-формат: Борис Тристанов.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 125

И. П. Котляревский.

(Опыт характеристики).

I.

Открытие памятника в Полтаве отцу новейшей украинской литературы, Ивану Петровичу Котляревскому, — крупнейший факт малорусской общественной жизни последнего времени. 30 августа 1903 г. должно сделаться для Малороссии началом новой эры, залогом лучшего будущего.

С того знаменательного момента, когда Николай Павлович, тогда еще великий князь, познакомился с Котляревским и выразил желание получить два экземпляра его «Энеиды», это первый случай официальной санкции украинской литературы. В эпохи русификаторских увлечений во вторую половину XVIII и XIX вв. ее преследовали и искореняли; в начале XIX в. ее не замечали. Разрешение повсеместных сборов на памятник и его открытие, будем надеяться, должно явиться началом новых, более толерантных и справедливых отношений. У вновь открытого памятника братски сошлись представители разных фракций украинской и галицкой интеллигенции; дружно откликнулись на украинское празднество лучшие элементы русской печати и великорусской интеллигенции. Так закончилась всенародная реабилитация Котляревского, и над его могилой навсегда уже загорелся «луч бессмертия».

В оценке его личности и деятельности были раньше большие колебания.

Панегирический тон ранних биографических очерков *) и критических отзывов сменился суровым и резким развенчиванием. Слишком чуткий, гипертрофированный демократизм Кулиша был задет «котляревщиной» — яко бы смехотворным, карикатурным или преувеличенно-сентиментальным изображением мужика. Резкая характеристика Кулиша вызвала кое-какие робкие протесты, позднее даже ограничения и смягчения самого покаявшегося автора, но до самого последнего времени почти все

*) См., наприм., Северную Пчелу 1846 г. № 82, 1849 г. № 84, 85 и проч.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 126

отзывы о Котляревском в большей или меньшей степени повторяли ее основные идеи.

Столетие «Энеиды» в 1898 году вызвало появление целой литературы (в том числе прекрасные труды П. И. Житецкого и проф. Н. П. Дашкевича), которая подвергла внимательному пересмотру и опровергала многие из старых взглядов, объективно выяснив всю глубину значения литературной деятельности Котляревского. Тогда же возникла мысль о памятнике, только недавно приведенная в исполнение.

Есть что-то родственное в судьбе Пушкина и Котляревского, при всей разнице их поэтических дарований и мирового значения. Завершая старый цикл развития литературных форм, приемов и идей, они наложили неизгладимую печать своей сильной и оригинальной личности на весь новый периодь развития родной литературы; их имя долго было девизом борьбы общественных и литературных партий, улегшейся только — к столетнему юбилею и закончившейся у памятника, братанием и дружными восхвалениями еще недавних врагов.

Только теперь, хотя и с большим опозданием, Котляревский попал, наконец, «на свою полочку»...

 

II.

Мы очень мало знаем о жизни Котляревского. Сам он не оставил никаких автобиографических показаний; современники, и то очень немногочисленные, дали о нем больше сомнительных анекдотов, чем положительных сведений. Плохо известны даже внешние факты его жизни, и совсем почти неизвестна история его внутреннего развития; только приблизительно устанавливаются даты создания его произведений; очень неясен процесс их возникновения. Печальнее всего, что трудно рассчитывать и на новые открытия в этом отношении: все поиски любителей и специалистов дали пока очень скудные результаты.

Его предки, выдвинувшиеся из казацкой среды, принадлежали к мелкому дворянству и занимали иногда духовные должности, — факт очень распространенный в Малороссии того времени. Родился он в 1769 г. и в начале 80-х годов поступил в полтавскую семинарию, которую и кончил в 1789 г.

Все наличные биографии Котляревского не дают ни одного факта для характеристики этого раннего периода его жизни. Несколько небезынтересных черточек нам удалось найти в воспоминаниях И. И. Мартынова, товарища Котляревского по семинарии, оставшихся неизвестными всем писавшим об авторе «Энеиды» *).

Кстати, во всех биографиях Котляревского упоминается о том, что

*) См. Кашпирев: "Памятники новой русской истории". Спб., 1872 г., т. II, стр. 69-74.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 127

его другом и соучеником был переводчик «Илиады», Н. И. Гнедич. На самом же деле Гнедич быль значительно моложе Котляревского и безусловно не мог быть одновременно с ним в семинарии. Конечно, с ним смешали Мартынова, тоже известного переводчика с греческого.

Мартынов вводит нас, хотя, по-видимому, не без свойственного ему вообще прекраснодушия, во внутренние распорядки тогдашней семинарской жизни, чего до сих пор совершенно не давали биографы Котляревского.

Он родился в 1771 г. и был сыном переволоченского (Полтавской губернии) священника. Когда в Переволочну прибыл епархиальный архиепископ Никифор, мать Мартынова подала ему прошение, и он велел ей привезти И. И. и его старшего брата в Полтавскую семинарию.

«Ha девятом году от моего рождения, — рассказывает Мартынов, — отвезли меня в полтавскую семинарию, незадолго перед тем учрежденную знаменитейшим ученостью архиепископом Евгением Булгаром, который тогда был уже, по желанию его, уволен от всех дел по управлению епархией. Приехав в Полтаву, мы явились к ректору, соборному протоиерею Иоакиму Яновскому, который через день объявил нам решение преосвященного, что мы приняты на казенное содержание, в так называемую бурсу, при семинарии учрежденную для бедных сирот».

«Обеспеченный в содержании, я обучался охотно всем предметам, которые в то время были преподаваемы в сем училище. Проходя ординарные классы от фары до богословия, по обыкновенному тогда в семинарии порядку, сверх главных предметов учения, коими почитаются латинская и российская грамматика, поэзия, риторика, философия и богословие, я научился тут греческому *), несколько немецкому языку и арифметике; другим наукам и языкам в сей семинарии тогда не обучали. Учители мои были все почти люди достойные мест, которые они занимали. Наименую, по крайней мере, одного из них, иеромонаха Гавриила, который в сем сане обучал философии и греческому языку, а потом, в сане архимандрита и в звании ректора, обучал одному греческому языку. Сей почтеннейший учитель мой возведен после на первую степень иерарха, и был экзархом-митрополитом Кишеневским и Хотинским. Проходя учение, я неоднократно в публичных собраниях из рук преосвященного Никифора получал за успехи, прилежание и благонравие награды, а особливо незабвенен для меня тот день, в который я, в присутствии молдавского господаря Маврокордато и знаменитой публики, получил от преосвященного несколько серебряных рублевиков и две книги: Новый Завѣт на греческом и латинском языках, за успехи в греческом языке, и Баумейстерову физику, на русском языке, за успехи в философии. Между тем, как я обучался сам, еще будучи в

*) Из Мартынова выработался впоследствии очень крупный, для своего времени, эллинист.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 128

риторическом классе, благодаря Бога, мог уже обучать других русской и латинской грамматике, а потом поэзии и риторике. Состоя на казенном содержании и живучи вместе со многими другими сиротами низших классов, я преважно обучал их всему, что сам знал, без всякой платы. Потом вышел на кондицию, т.-е. на квартиру, нанимаемую из платы, получаемой с учеников моих, которые или жили вместе со мною, или приходили ко мне с других квартир».

«Содержа себя кондицией, я кончил курс философии, т.-е. логики, метафизики, физики и нравоучения и переведен в класс богословский. В это время епархией, в которой состояла полтавская семинария, управлял уже знаменитый архиепископ Амвросий, под именем екатеринославского и херсонес-таврического. Архипастырю сему сделался я лично известным, по случаю посвящения ему, в день его тезоименитства, сочиненной мною оды. Стихи мои, как я сам впоследствии времени чувствовал, были плохи, но преосвященный, по свойству великих душ, принял их благосклонно, пожаловал мне 25 рублей, что тогда составляло большую сумму, по моему состоянию, и риторику, на русском языке им сочиненную в бытность его в Москве, примолвив: «вот и я в свое время занимался сочинениями. Продолжай. Бог благословит твои труды». Ободренный таковым снисхождением, я не щадил сил, чтобы успехами своими обратить на себя еще большее внимание архипастыря. Вскоре представился к тому случай. Ректор семинарии архимандрит Гавриил, по болезненным припадкам, отказался от преподавания греческого языка и на место свое представил меня. Преосвященный призвал меня к себе, объявил о том и, благословя, велел вступить в должность, не оставляя продолжать и слушание богословия. «Я рад, — сказал он, — что такой ученый муж нашел тебя достойным заменить его». Это случилось в начале 1788 г. Но в сем же году, в сентябре месяце, он опять присылает за мною, сказывает, что он получил Высочайшее повеление отправить в петербургскую Александро-Невскую семинарию трех или четырех студентов, для образования в учители, и спрашивает меня, желаю ли я туда ехать. Вопрос сей произвел во мне такое восхищение, что не только слова мои, но и вся наружность моя показывала желание мое ехать в столицу. Преосвященный, заметив это, сказал с улыбкою: «очень хорошо, но ты мне здесь нужен: ты занимаешь греческий класс». Неожиданное сие возражение после столь лестного предложения исторгло у меня слезы, я плакал и просил не лишить меня сего счастия. Убедясь моей усиленной просьбой, преосвященный согласился послать меня и спросил, кого бы я считал еще достойным такого назначения. «Товарищи, — сказал он, — лучше могут знать друг друга как по дарованиям, так и по поведению». Я осмелился наименовать троих: Стефановского, Котляревского (И. П. Котляревский после сделался известным «Энеидою», перелицованною на малороссийское наречие) и Илличевского *).

*) Отца товарища Пушкина? В таком случае поступлению его сына в лицей в 1811 г. мог содействовать Мартынов, имевший тогда большое влияние в министерстве народного просвещения.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 129

Преосвященный велел мне придти с ними на другой день. Я с Стефановским и Илличевским явился в назначенное время, а Котляревского отыскать не могли, потому что его, на этот раз, в городе не было. «Что-ж вы не все?» спросил меня архипастырь. Я сказал причину, и он, расспрося, кто знает какие языки, кроме латинского, велел нам собираться в дорогу через два дня, и когда будем готовы, прямо приехать в монастырь, оттуда же и будем отправлены. «Не берите с собою, — сказал он, — ничего лишнего, там для вас будет все готово. Между тем я велю префекту выдать вам денег». Получив деньги и искупивши нужное на дорогу, мы наняли извозчиков, простились с учителями, с префектом, с приятелями, товарищами, а я и с братом, который перед тем лишь женился, приехали в монастырь к вечеру, на третий день по объявлении нам приказания. Вскоре позвал нас преосвященный к себе. Первое слово его было: «Со всеми ли вы простились?» Мы отвечали, что простились. «Были у ректора?» Мы остолбенели. «Нет», говорит один из нас. — «Как! У первого своего начальника не были!» — «Мы не смели его беспокоить, — отвечает другой из нас, — потому что он очень болен». А я не смел сказать ни слова, потому что находил нас кругом виноватыми. «Тем более обязаны вы были проститься с ним, для того, что, может быть, в последний раз его видите». Мы бросились в ноги архипастырю просить прощения. «Нет! Это — проступок непростительный! — с гневом сказал он, — сейчас поезжайте в моей карете к нему, велите доложить ему, что я вас послал, признайтесь ему в своем поступке против него, просите у него прощения и привезите мне письменное удостоверение, что он простил вас; если же он не простит, то не надейтесь и на мое прощение». Каково было наше положение, всякий может себе представить, у кого не притупилось чувство стыда, благодарности, подчиненности, благоговения к начальническому мнению. Не болезнь ректора была причиною тому, что мы не ходили к нему проститься, но свойственная молодым людям (?!) расчетливость уважать только тех, кто больше имеет на них влияния, и терять из виду тех, которые оного не имеют. Ректор вовсе не мешался в дела семинарские, это — настоящая причина нашей постыдной вины, которой, может быть, мы и не подвергли бы себя, если бы имели более времени для сборов. Мы уже отчаивались быть посланными в Петербург, зная крутой нрав ректора и гнусность нашего поступка. Но делать было нечего. Мы пустились к ректору в город, упрекая дорогою один другого, что никому этого в голову не пришло. Явившись к ректору, мы исполнили все, что нам было приказано. «Бог вас простит, — сказал он: — я бы вас и не принял, по болезни своей, хотя бы вы пришли

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 130

ко мне». После сего вручил нам записку к преосвященному. Как камень свалился с нас при сих словах: надежда на прощение архипастыря и на отправление в столицу вновь вошла в сердца наши, и мы отправились в монастырь. Преосвященный, прочитав записку, сказал: «благодарите великодушие ректора; без него не бывать бы вам в Петербурге. Теперь и я прощаю». Мы бросились к нему в ноги. «Удивляюсь, как вы могли забыть первого своего начальника, — продолжал он. — «А ты, — обращаясь ко мне, — более всех виноват: он был твой учитель, он рекомендовал тебя на свое место; он благодетель твой, и ты забыл его. Если вы благодетелей своих забываете, Бог вас забудет». При сих наставлениях я рыдал, как ребенок; плачу всякий раз, когда вспомню о сем проступке, и нынче пишу о том со слезами. Святитель мог бы еще присовокупить к своему ко мне обращению, что он, по случаю назначения нас для отправления в столицу, удостоил меня особенного своего доверия, а я оказался столько недостойным оного! Но слезы мои, вероятно, убедили его от слов сих удержаться. После сего преосвященный вынес из кабинета письма к разным особам, живущим в Петербурге и в городах, чрез которые мы должны проезжать, благословил нас в путь, сделав нам последнее наставление, чтобы жили честно, чтобы не всему следовали в столице, где увидим много и хороших и худых примеров, а старались бы избирать, для подражания нравственности, образцы, отличные добродетелями; к чему присовокупил, чтобы мы в нуждах своих прямо относились к нему. Итак, строгий, за несколько пред тем минут, начальник переменился в отца чадолюбивого и простился с нами, как с детьми своими».

Все это прекрасно характеризует и самого Мартынова *) со всею его старозаветностью, и патриархальные порядки тогдашней семинарской жизни, может быть, несколько идеализированной Мартыновым, но во всяком случае далекой от ужасов бурсы времен Помяловского и даже бурсы Нарежного и Гоголя. Достаточно обрисован тогдашний семинарский курс, живо и выпукло выступает семинарское и епархиальное начальство с его отношениями к ученикам. Мы узнаем, наконец, что Котляревский был одним из лучших воспитанников и только случайно не попал в Александро-Невскую семинарию.

По указанию ранних биографов, он окончил Полтавскую семинарию в 1789 г.

Последующая жизнь Котляревского не богата событиями. Он находился в штабе новороссийской канцелярии до 1793 г.**), затем три года кочевал по помещичьим «кондициям», близко приглядываясь к народу и народной жизни, затем после какой-то неудачи в любви, о которой

*) См. о нем Колбасина: "Литературные деятели прежнего времени". Спб., 1859, 7-168.

**) Ошибочное утверждение. В штате новороссийской канцелярии И. Котляревский числился с 1779 по 1783 г. (см. Формулярные списки). В 1793 г. Новороссийская губерния не существовала. Она была упразднена в 1783 г.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 131

до нас дошли очень темные слухи, поступил в военную службу и тянул лямку армейской службы с 1796 по 1808 г. Выйдя в отставку, он неудачно пробует пристроиться в Петербурге или провинции и только в 1810 г. получает обеспеченное место смотрителя полтавского дома воспитания бедных дворян. Кроме того, в 1827 г. его делают и попечителем богоугодных заведений.

Тихо и мирно доживает он свой век на этих спокойных местах. В 1835 г. он вышел в отставку по болезни. После этого он, больной и сильно одряхлевший, прожил еще три года и умер в 1838 г. 29 октября, успев отпустить на волю всех своих крестьян.

Его оплакивали не только как популярного и даже знаменитого писателя, но и как доброго, отзывчивого, общительного человека.

Шевченко написал на смерть этой «праведной души» прочувствованные стихи:

Недавно, недавно у нас в Украини
Старый Котляревський оттак щебетав;
Замовк, неборака *), сыротамы кынув
И горы, и море, де перше **) витав,
Де ватагу пройдысвита
Водыв за собою ***).
Все осталось, все сумуе ****),
Як руины Трои;
Все сумуе, тилькы слава
Сонцем засияла;
Нe вмре кобзарь, бо на — викы
Его прывитала *****).
Будеш, батьку, пануваты,
Покы живуть люде;
Покы сонце з неба сяе ******),
Тебе не забудуть!

Как смотрел Шевченко на личность своего литературного «батька», видно из одного рассказа о нем, вставленного кобзарем в одну из его русских повестей. Семинарист является к Котляревскому хлопотать за своих учеников. Он попадает на кухню, где застает, но не узнает самого хозяина. Тот угощает проголодавшегося юношу и расспрашивает его, не называя однако себя, о деле. Семинарист просит его похлопотать у Котляревского, тот обещает, прибавляя: «се дило таке, що зробить (сделать) можно, а вин хоч не дуже (очень) мудрый, але дуже не лукавый». Проситель сует гривенник: «здасться (пригодится) на бублычки!» Котляревский говорить: «ни, спасыби вам, не турбуйтесь!»

*) Бедняга.

**) Сперва, раньше, сначала.

***) Энея и его спутников.

****) Печалится, горюет.

*****) Ласково, приветливо встретила, приняла.

******) Сияет.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 132

(не беспокойтесь) и приглашает юношу заезжать к нему всегда, когда он будет в городе.

В этом анекдоте весь Котляревский с патриархальной простотой его жизни, с его мягким юмором и «благоволением ко всякой твари». Особенно трогательно его сердечное отношение к маленькому человеку, каким был его случайный собеседник.

Близко знавший его Стеблин-Каминский *) характеризует его следующими словами: «любимый, уважаемый всеми, известный каждому жителю города, принятый во всех лучших домах, занимавший скромное место по службе, но по уму и сердцу стоявший выше многих, посещаемый заезжими путешественниками и литераторами, любимец полтавской публики, веселый рассказчик, душа дружеских компаний, остроумный балагур, любимый дамами, чтимый мужчинами за свою приветливость, хлебосольство, радушное гостеприимство, человек просвещенный, начитанный, с самыми светлыми убеждениями и безукоризненных правил, ознаменовавший себя оригинальными созданиями на родном ему наречии — созданиями, которые читались везде, — и в богатых домах, и в бедных хатах, с равным удовольствием, выучивались наизусть, списывались».

Мы не знаем, к сожалению, как шло внутренне развитие Котляревского, и как создавались его произведения. Бедная данными биографическая канва, «Энеида», «Ода до Куракина», «Наталка-Полтавка» и «Москаль-Чаривнык» — вот все, что мы пока имеем для уяснения его личности, определения характера, направления и значения его литературной деятельности. Но в этих произведениях так ярко отразились эпоха и своеобразная личность поэта, что по ним одним можно восстановить многое и заглянут в скрытое для биографов «святая святых» этой «праведной души»...

 

III.

Обыкновенно Котляревского называют творцом новейшей малорусской поэзии. В литературной традиций Южной Руси предполагается таким образом перерыв, созданный жизненными условиями XVIII века; «Энеида» считается исходной точкой нового, особого литературного движения.

Современная украинская наука внесла много поправок и ограничений в это обычное представление.

Старая Украина создала для литературного и школьного обихода славяно-малорусскую и книжную малорусскую речь, которые, с переменой жизненных условий, постепенно отступали и распадались под напором официально проводимого русского языка. Высшие классы так же быстро русифицировались, как раньше полонизировались. Но народные массы продолжали выделять полуинтеллигентный слой, тронутый школьной куль-

*) Воспоминания об И. П. Котляревском, Полтава, 1883 г., стр. 5-6.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 133

турой и в то же время не потерявший своих народных корней. Вакханалия крепостнических вожделений, охватившая казацкую старшину и превратившая ее в русское дворянство, не могла совсем стереть у нея укоренившихся веками привычек мысли и слова, окончательно убить вкус к старой поэзии. Народная речь попрежнему господствует в устной поэзии, то и дело пробиваясь тонкими струйками и в словесности письменной и книжной. Старая бойкая вирша, то чувствительная и даже патетическая, то юмористическая даже в описании священных событий и предметов, находит себе радушный прием прежде всего, конечно, в мужицкой хате, но забредает и в панский «будынок»; широкой популярностью пользуются «вертеп» — осколки школьной драмы мистериального типа, в которой чисто мистериальный элемент сбит и сдвинут в сторону элементами интерлюдии и интермедии.

Во всех этих разрозненных попытках нет плана и объединяющей идеи, но в них есть уже блистательные задатки будущего развития. В них есть реалистический размах, в них ярко сказываются типические для украинской психии лиризм и юмор. Замените бессознательное и случайное употребление народной речи употреблением сознательным и принципиальным, сделайте реализм, юмор и лиризм краеугольным камнем поэтического творчества, и безымянные вирши и наивные попытки народной драмы сольются перед вами в широкий и свободный поток творчества Котляревского. Он возьмет из старых форм все жизнеспособное и вдохнет в них новое, свежее содержание. Оплодотворенное лучшими традициями литератур западной и русской, идеями масонства, его творческое слово объединит около себя всех, кто с тоской думал о том, «отчего дух геройства в Малороссии исчез», кто с грустью и не без идеализации вспоминал о старой «гетьманщине» и с горечью смотрел на выродившихся потомков славных отцов.

Безотчетный и часто бесцельный юмор вирш и интермедий сменился глубоким «смехом сквозь слезы»; будучи реальным по своим приемам, творчество у Котляревского делалось в то же время и идейным. Формы его произведений сложнее, шире и свободнее прежних; их содержание богаче и глубже. Печать его личности и таланта слишком сильно чувствуется на всем последующем развитии малорусской литературы, а это лучшее доказательство того, что поэзия Котляревского была ответом на определившийся и назревший общественный запрос и вообще представляла из себя крупный момент в истории украинской культуры.

Сам Котляревский умственно и нравственно растет, пока, на протяжении почти тридцати лет, перед ним постепенно развертывается пестрая ткань его «Энеиды». Вместе с тем растет общественное и литературное значение его любимого поэтического детища.

«Энеида» задумана в начале 90-х годов под влиянием знакомства с пародией Осипова и рядом русских и переводных «комических поэм». На выбор темы натолкнули — близкие идейные связи с русской

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 134

и французской литературой, где кипела тогда борьба против псевдоклассицизма, и где очень обычны были пародии и травестии; могли повлиять, конечно, и грубые отголоски классицизма в малорусском школьном обиходе, вызывавшие естественную реакцию, но больше всего Котляревского могли привлечь широта и свобода рамок, дававших простор сатире. Эней и его спутники — прежде всего, конечно, осколки выродившегося казачества, выбитого из жизненной колеи новым государственным режимом и не умевшего приспособиться в новым условиям. Только на Тамани, после долгих перипетий, нашло оно свой обетованный Рим. За его плечами — славные воспоминания, в настоящем — преследования судьбы, ожесточенное пьянство, господство грубых, материальных интересов. Форма давала простор осмеянию, и Котляревский, может быть, слишком широко им воспользовался. Он не жалеет местами теней и красок, не чуждается комического пересола и карикатуры.

Но сюжет захватывал его, разрастался под его пером и мало-помалу обратился в энциклопедию малорусской жизни на ея переломе. Эней «пройдысвит» (проходимец) и «ланец» (подлый) постепенно завоевывал симпатии автора, вызвал к себе более мягкое и сочувственное его отношение. В его скитаниях, злоключениях и прегрешениях Котляревский увидел что-то роковое, стихийное, созданное причинами, лежащими за пределами человеческой воли.

Рядом с ним, пока в отдельных штрихах и контурах, постепенно вырастал страдальческий образ малорусского народа. Подобно Пушкину, Котляревский, начиная свою работу, «даль свободного романа, как сквозь магический кристалл, еще неясно различал...»

Это лишило его «Энеиду» цельности архитектоники, но сделало ее живой летописью души самого поэта.

Пародическая форма, при больших размерах слишком однообразная и скучная, соединяется у Котляревского с изображением серьезного и трогательного, иногда пропущенного сквозь призму юмора, чтобы уверить читателя, будто чувствительное не в его натуре:

А я-ж до жалю не мастак *);
Я слиз и охання боюся
И сам николы не журюся **)...

В изображение страданий и смерти Дидоны, дружбы Низа и Эвриала, их героизма и гибели, отчаяния матери Эвриала он, чтобы не расчувствоваться самому и не расчувствовать читателей, умышленно вносит комизм, местами грубоватый, давая читателю сложное настроение. Но есть ряд вопросов, настолько близких душе поэта, что он не может говорить о них без сердечного трепета. Затрагивая их, он не боится ни серьезности тона, ни чувствительности. Пластические сцены,

*) Не охотник до печального, трогательного.

**) Некогда не печалюсь.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 135

полные глубокого комизма, неподражаемые по остроумию, прерываются вдумчивыми замечаниями поэта — плодами его «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет».

В век грубого сословного эгоизма, сутяжничества и организованного бесправия среди высших классов, растерянности и запуганности общественных низов, он решался на смелые и резкие обличения, на открытую пропаганду идей, враждебных господствующему большинству.

Он напоминает прежде всего о том, о чем тогда меньше всего думали — об общественном благе, долге перед народом и отчизной:

Любов к отчызни де героить,
Там сыла вража не устиить,
Там грудь сыльнийша вид гармат (пушек),
Там жизнь — алтын, а смерть — копийка,
Там лыцарь — всякий парубийка (парнюга),
Козак там чортови не брат.

Или:

Де общее добро в упадку,
Забудь отця, забудь и матку,
Леты повынность исправлять...

Сам Котляревский много лет тянул военную лямку, показал во время сражений большую храбрость, за которую не раз был награжден — и в веке повышенных милитаристских увлечений он осмеливается давать яркие картины ужасов войны, даже подчеркивая свое отрицательное отношение к ней.

Сочувственно изображает он царя Латына, который говорит про себя:

Не звир я — людську кров пролыты,
И не харцыз (разбойник), людей щоб быти,
Для мене гыдкый (противен) всякий бой.
Война ему представляется в таком виде:
Вийна в кровавых рызах тут;
За нею раны, смерть, увиччя (увечья),
Безбожнисть и безчоловиччя, —
Хвист мантии ии несуть.

В самом изображении войны и боя чувствуется отвращение к ним поэта:

Трещалы кости, ребра, бокы;
Летилы зубы, пухлы щокы,
З носив и уст юшыла (струилась) кров;
Хто рачкы (ползком) лиз, а хто простягся,
Хто був шкереберть (вверх ногами), хто качався.
Хто быв, хто ризав, хто колов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Хто чым попав, то тым локшыв (сильно бил).
Пиднявся пыск, стогнання, охы,
Враг на врага скакав, мов (будто) блохы,
Кусався, грыз, щипав, душыв.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 136

На военные приготовления ему вообще «сумно (грустно) глядить...»

Особенно интересны картины его ада, который он изображаете с широкой объективностью, и в который помещаег представителей самых разнообразных общественных групп своего времени:

Там вси невирни и хрыстьяне,
Булы паны и мужыкы;
Була тут шляхта и мищане,
И молоди, и старыки;
Булы богати и убоги,
Прями булы и кривоноги,
Булы выдящи (зрячие) и слипи,
Булы и штатськи, и военни,
Булы и паньски, и казенни,
Булы мыряне и попы.
Гай-гай! (восклиц. удивления) та нигде правды диты, —
Брехня ж наробыть лыха бильш *),
Сыдилы там скучни пииты,
Пысарчукы поганых вирш...

Но с особенным удовольствием говорит он о том, как мучились в аду:

Начальники, пьявкы людськие,
И вси прокляти пысари;
Исправникы все виканцёви,
Судди и стряпчи безтолкови,
Повиренни, секретари...

Это и понятно, так как тогда, по словам Сивиллы, все брали:

Ты знаешь — дурень не бере.
У нас хоть трохи хто тямущий **),
Умие жыть по правде сущий,
То той хоть з батька та здере.

Особенно «тямущими» и потому «дерущими» были тогда, конечно, «власть имущие», за то и доставалось им в аду Котляревского!

Всим старшынам тут без разбору,
Панам, пидпанкам и слугам
Давалы в пекли добру хльору (хорошо били),
Всим по заслугам, мов (будто) котам.
Тут всякии булы цехмыстры ***),
И ратманы, и бургомистры,
Судди, пидсудки, пысари,
Яки по правди не судылы,
Та тилько грошыкы лупылы
И отбирали хабари (взятки).

В обществе, насквозь проеденном язвой крепостничества, особенно выразительно должны были прозвучать слова:

*) Ложь же наделает больше вреда.

**) Кто хоть немного понимает.

***) Начальник цехов.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 137

Панив за те там мордовалы (мучили)
И жарылы зо всих бокив,
Що людям льготы не давалы
И ставылы их за скотив.
За те воны дрова возылы,
В болотах очерет косылы,
Носилы в пекло на пидпал.
Чорты за нымы пригдядалы,
Зализным *) пруттям пидганялы,
Колы якый з ных прыставав.

В наивный рай Котляревского с «горилкою», с «запеканкою» и разными «ласощами» попали не чиновные, знатные или богатые, а прежде всего и почти исключительно пасынки тогдашпего жизненного строя:

...Бидни, ныщи, навиженни (юродивые),
Що дурнями счысляли их,
Старци **), хроми, слипорожденни,
З якых був людьский глум и смих;
Се, що с порожнимы сумкамы
Жылы голодни пид тынамы (под заборами),
Собак дражнылы по дворах;
Се ти, що "Биг дасть" получалы,
Се ти, якых выпровожалы
В потылыцю (подзатыльниками) и по плечах;
Се вдовы биднн, безпомощни,
Якым прыюту не було,
Се дивы чесни, непорочни,
Якым спидныци (юбки) не дуло;
Се, що без родычив осталысь
И сыротамы называлысь...

Для понимания настоящего положения своего народа Котляревским характерна одна черта. Превращающая людей в животных Цирцея опасна всем. Хохлам у нее нужно «готовить шыи до ярма»:

По нашому хохлацьку строю
Не будеш цапом (козлом), ни козою,
А вже запевне (наверно), що волом:
И будеш в плузи похожаты,
До браваря (пивовара) дрова таскаты,
А, може, пидеш бовкуном (одним быком в упряже)...

Зато

Хто москаля объихав зроду?
А займеш, ногы уносы...

Вообще же

Мужыча правда есть колюча,
А паньска на вси бокы гнуча...

Военные приготовления латинян, описание которых проникнуто мяг-

*) Железным.

**) Нищие-калеки.

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 138

ким юмором, наводят Котляревского на характерное, проникнутое элегическим чувством воспоминание:

Так, вичной памьяты, бувало
У нас в гетьманщыни колысь,
Так просто вийско шыковоло,
Не знавшы: "стий, не шевелысь!"
Там славныи полкы козацьки,
Лубенський, Гадяцкий, Полтавський
В шапках було, яко мак, цвитуть!
Як грянуть, сотнямы ударять,
Перед себе спысы (копья) наставлять,
То мов метлою все метуть...

Все это, конечно, выходит далеко за пределы пародии и меньше всего походит на «издевательство над народом» *). Тут ясно проглядывает и негодование на неправду обшественных отношений, и теплое сочувствие к жертвам тогдашнего жизненного строя, и элегическая идеализация «гетьманьщины», на общем юмористическом фоне, с проблесками глубокого лиризма. Это — намеченная общими чертами программа, разработанная последующей малорусской литературой...

Что она действительно лежить в основе всего творчества Котляревского, можно легко видеть из остальных его произведений, в которых отдельные ее черты получают дальнейшее развитие.

«Ода до Куракина» так изображает просителей этого вельможи:

Хто чолом быв на сусида,
Хто на пана-людоида,
А попросту — на суддю,
Що за цукор (сахар) та за гроши
Изробыв суд нехорошый,
Цилу розорив симью.
И таких було доволи,
Що прохали (жаловались) на панив,
Що паны, по их злий воли,
Не дають пахаты ныв;
Що козацькими землями,

*) Срв. Северные Цветы, 1828 г., стр. 53: "Из всех прежних Энеид, Язонов и Прозерпин наизнанку уцелела только малороссийская пародия, Энеида Котляревского, потому что сочинитель ее умел приправить свою поэму малороссийской солью и живо представил в ней вместо троянцев, карфагенян и латинян земляков своих малороссиян с их домашним бытом, привычками и поговорками". О широкой популярности Котляревского и его "Энеиды" как на юге, так и на севере России говорят Пассек ("все сословия читали ее, от грамотного крестьянина до богатого пана") и Полевой (великороссы читали "Энеиду", "как умную шалость"). На связи Котляревского с русской литературой указывает еще тот факт, что он печатался и в столичных изданиях (лично доставленный им отрывок "Энеиды" в Трудах Вольного Общества Любителей Русского Слова, 1822 г., XVII, стр. 98-102; песня: "Ой, мати, мати!" в Северных Цветах, 1830 года, стр. 68-69).

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 139

Синокисом и полямы,
Вередують (привередничают), мов своим.
Суд у правду не вныкае,
За панамы потакае,
Щоб було ему и им...

«Вечно юная» «Наталка-Полтавка» проникнута светлым юмором и истинно народной здоровой чувствительностью.

Автор с глубоким сочувствием заглянул в народную душу и нашел там перлы поэзии, высокие чувства любви, самоотвержения и чести. И все это без фальши идеализации и прямолинейной тенденциозности. И Петро и Наталка — простые, обыденные люди. Именно потому их душевная ясность, сердечная простота, наивная в своей поэтичной непосредственности «щирая любовь» и производят такое сильное впечатление.

Даже изображение отрицательных типов просветлено у Котляревского оптимистической верой в лучшие свойства человеческой натуры. Созданный суровыми условиями жизни старческий эгоизм Терпылыхи растаял перед самоотверженной любовью Петра. Даже «хапуга» Возный должен был признаться, что «од рождения он расположен к добрым делам, но, за недосужностию по должносты и за другымы клопотами, досели не одного не здилав» и, охваченный общим увлечением, делает первое доброе дело — отказывается от Наталки и соединяет ее с Петром. Все как бы наперерыв стараются превзойти друг друга в самоотвержении, и свидетели этой прочувствованной сцены восклицают: «оттакови то наши полтавьци! колы дило пиде, щоб добро зробыты, то одын перед другым хапаются (хватаются)», «Наталка — по всему Полтавка, Петро — Полтавець, тай Возный, здаеться (кажется), не з другои губерни».

Это — уже апофеоз Полтавщины, симптом не только «любви к отечеству» но и «народной гордости»...

Бродячий анекдот о неверной жене и хитром солдате, давший материал для многих старинных повестей и комедий *), превращается под пером Котляревского в живой и веселый народный водевиль «Москаль-Чаривнык», в котором чувствуется уже близость смеха комедий Гоголя-отца и «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Блогодушный автор допускает крупное отступление от обычной схемы анекдотов в одном отношении: его Тетяна верна своему мужу и допускает ухаживания «судового паныча» Финтика из уважения к его матери, а больше потому, что пока в нем не видит для себя ничего опасного. Это, конечно, значительно меняет существо дела — и вскрывает народнические симпатии автора: он сознательно устрашил глупость мужа и распущенность жены. Зато прибавлен новый элемент: в лице Финтика осмеиваются

*) Котляревский познакомился с ним скорее всего по популярному сборнику анекдотов XVIII в. "Товарищ разумной и замысловатой" (издан. 3-е, 1787 года, стр. 78-89). Герой его — адвокат (срв. "Судовый паныч" Котляревского).

Каллаш В. В. И. П. Котляревский (Опыт характеристики) — 140

люди, которые, возгордившись своей мнимой образованностью, открещиваются от родни и родины.

В конце жестоко проученный «паныч» искренно обещает исправиться, и автор-оптимист, по-видимому, верит серьезности этого обещания.

В своей пьесе Котляревский затрагивает по пути и другой наболевший вопрос своего времени — об отношениях великороссов и малороссов. Он решает и его в духе своего обычного прекраснодушия.

«Солдат. — У нас пословица есть: хохлы никуда не годятся, да голос у них хорош.

Михайло. — Никуды не годяться?! Ни, служивый, така ваша пословыця никуды теперь не годыться. Я тоби коротенько скажу. Тепер уже не те, що давно було. Искра дотепу розжеврилась (разгорелась при благоприятных условиях). Ось заглянь в столыцю, в одну и в другу, та заглянь и в сенат, та кынься по мыныстрах, та тогди и говоры, чы годяться наши куды, чы ни!...

Солдат. — Спору нет, что нынче и ваших много есть заслуженных, способных и отличных людей даже и в армии, да пословица-то идет, вишь ты...

Михайло. — Пословыця? Колы на те пишло, так и в нас есть их про москалив не трохы (немало). Так, например, «з москалем дружы, а каминь за пазухой держы». Од чого ж вона выйшла, сам розумный чоловик — догадаесся...

Тетяна. — Годи (довольно) вам спорытысь. Тепер чы москаль, чы наш, все одно: вси одного царя. Тилько в тим разниця, що одни дуже шпарки (горячие), а други смырни».

Так порешила Татьяна, с своей точки зрения, этот застаревший племенной антагонизм.

Так отчасти думал и сам Котляревский. Для более полного выяснения вопроса он мог бы прибавить еще одно очень существенное соображение: начатая им новейшая малорусская литература была одним из очень важных ферментов развития русской литературы, просветления ее гуманитарным реализмом и юмором. Без Котляревского не было бы и Гоголя...

W.