История Полтавы

Об И. П. Котляревском, как авторе Энеиды

• 

Подробности

Просмотров: 584

Сумцов Н. Ф. Об И. П. Котляревском, как авторе Энеиды.

Подається за виданням: Сумцов Н. Ф. Об И. П. Котляревском, как авторе Энеиды. — «Южный край», 30 августа 1903, № 7835. Стр. 2-3.

Джерело: Електронний депозитарій ЦНБ ХНУ ім. В. Н. Каразіна.

Переведення в html-формат: Борис Тристанов.

— 2 —

Об И. П. Котляревском, как авторе "Энеиды".

Существует мнение, наиболее ярким выразителем которого был П. А. Кулиш, что Котляревский в перелицованной "Энеиде" смеялся над украинцами. Кулиш находил, что "уже самая мысль написать пародию на язык своего народа показывает отсутствие уважения к этому языку". Вопреки этому крайне одностороннему мнению H. И. Костомаров с похвалой отзывается об "Энеиде" и усматривает в ней "верную картину малорусской жизни". Историк украинской литературы проф. Н. И. Петров, во многом оправдывая Котляревского литературными традициями и условиями семинарского образования, все таки находит, что Котляревский "пародировал малорусскую народную жизнь". Вообще, и в похвалах, и в порицаниях сквозит бытовая точка зрения, в приложении к Котляревскому, в особенности, к его "Энеиде", несколько ошибочная. Котляревский в "Энеиде" не преследовал бытовых целей; верного изображения малорусской народной жизни он не искал и даже, в интересах пародии, сознательно и намеренно прибегал к преувеличениям. Мы имеем дело с памятником литературным, с целями литературными, и потому на первом месте должна стоять не бытовая, а литературная точка зрения. Если в "Энеиде" и проскальзывают местами бытовые черты, большей частью весьма интересные, то на них нужно смотреть, как на случайное явление; автор пользовался ими мастерски, но мимоходом, как орудием для других, литературных целей. Котляревский отлично знал быт, нравы и язык малороссов, и потому у него часто прорываются меткие наблюдения. Можно быть лишь благодарным памяти поэта за эти оброненные им мимоходом этнографические богатства, но нельзя осуждать его за отсутствие стройных и цельных описаний малорусской природы и малорусского народного быта. Будь в то время так поднят интерес к народности и к этнографическим изучениям, как это было уже много лет позднее, в 40 и 50-е годы, то, можно думать, и Котляревский нашел бы другие литературные способы для применения своего богатого природного дарования и своих обширных этнографических познаний. Время выхода "Энеиды", т. е. конец XVIII ст. было временем лишь элементарного, зачаточного изучения народной жизни, временем исключительно личных наблюдений, без опоры в литературе или в науке.

Среди значительного числа отзывов об "Энеиде" Котляревского особенного внимания заслуживает сравнительно с другими мало известный и в то время весьма содержательный и наилучше обставленный в научном отношении отзыв проф. Н. П. Дашкевича в "Киевской Старине" 1898 г. В статье "Малорусская и другие бурлескные (шутливые) Энеиды" проф. Дашкевич рассматривает произведение Котляревского на широком поле сравнительного изучения.

Любопытно, что "Энеида" Вергилия — произведение, пользовавшееся в течение многих веков большим литературным авторитетом, издавна стала предметом пародии и шутки. Еще в XVII ст. французский писатель Скаррон выпустил

— 3 —

"La Virgile travesti" — шутливую переделку "Энеиды", где классические боги и богини разделаны под орех, со многими веселыми картинами, местами с такой фривольностью, перед которой Котляревский оказывается очень скромным. В Германии в XVIII ст. "Энеиду" пародировали Михаэлис и Блумауер, в России незадолго до Котляревского — Осипов. Котляревский, как человек образованный, был знакомь с некоторыми предыдущими переделками и, в частности, кое в чем подражал Скаррону. Чем объясняется выдающееся положение "Энеиды" Котляревского? Вот тут то и оказываются ценными беспристрастные научные выводы профессора Дашкевича. "Украинская "Энеида", говорит проф. Дашкевич, представляет сочетание пародии и бурлеска с глубокими мыслями, между прочим, с просвещенным вниканием в общественные отношения Малороссии в пределах русского государства и с народничеством. Народная стихия преобладает в этом сочетании, которое оказывается смехотворным лишь при поверхностном взгляде, а на деле озарено светом гуманной мысли, какой в то время было не так много в обществе". В талантливости шутливого изображения, в безыскусственности комизма Котляревский не уступает Скаррону и превосходит его по тонкости отделки и обилию бытовых подробностей. Проф. Дашкевич называет поэму Котляревского "обширной картиной малорусской общественности в рамках травестии и бурлеска". Забавный тон преобладает, но не властвует исключительно. Над всем господствует своеобразное общее созерцание жизни, своего рода философское миросозерцание. Наряду с веселыми шутками проскальзывают печальные мотивы, например:

Бида не по деревьям ходыть,
И хто-ж ии не скуштовав?
Бида биду, говорять, родыть,
Бида для нас — судьбы устав!

Заслуживают внимания те места, где автор высказывает свои личные нравственные воззрения.

Та вже що буде те и буде,
А буде те, що Бог нам дасть.
Не ангелы, такіе ж люде,
Колысь нам треба всим пропасть.

Та же философия житейской мудрости слышится в словах:

Колы чого в руках не маешь.
То не хвалыся, що твое,
Що буде, ты того не знаешь,
Утратыш, може, и свое.
Не разглядивши, кажуть, броду,
Не суйсь прожогом першый в воду,
Бо щоб не насмышив людей.

В том же род:

Не иды в дорогу без запасу,
Бо хвист от голоду надмеш.

На тему, что пугливая ворона и куста боится:

З людьми на свити так бувае,
Колы кого мих полякае,
То посли торба спать не дасть.

К тому же разряду моральных сентенций можно отнести последние стихи поэмы:

Живе хто в свити необачно,
Тому нигде не буде смачно.
А бильш колы и совисть жмет.

Здесь затронуто начало совести, те ее мучения, о которых Пушкин сказал:

Когтистый зверь, скребящий сердце...

Котляревский, однако, более склоняет читателя к радостному настроению:

Чим бильш журитыся — все гирше,
Заплутаешься в лиси бильше,
Покинь лишь горе и заплюй...

Проф. Дашкевич находит, что "сатиризм Котляревского исполнен грандиозной мысли; он приближается по своему смыслу к основной идее "Похвалы глупости" Эразма Роттердамского, к ироническому изображению мира у Ариосто и, вообще, к концепции великих сатириков".

При такой высокой оценке Котляревского, с точки зрения общего миросозерцания и настроения, заслуживает еще внимания масса разброшенных в "Энеиде" любопытных замечаний по археологии малорусского быта и замечаний на живые темы современных автору общественных отношений. Так, заслуживает внимания сочувственное отношение к крестьянам, без вражды к дворянам, к числу которых принадлежал сам автор.

"Бувають всякии паны",

говорит Котляревский, и потому у него есть паны и в аду, и в раю. В раю

Бувають вийскови, значковы,
И сотники, и бунчуковы,
Яки правдыву жизнь вели;

но любопытно, что в ад паны попали за дурное обращение с крестьянами.

Панив за те там мордовалы,
И жарили зо всих бокив,
Що людям льготы не давалы,
И ставили их за скотив.
За те воны дрова возылы,
В болотах очерет косылы.

Интересно еще замечание Котляревского, что

Мужича правда есть колюча,
А панська на вси боки гнуча.

Koe-где проскальзывают замечания о чиновниках, между прочим, о главной язве тогдашнего чиновничьего быта — взяточничестве.

У нас хоть трохы кто тямущый...
То той хоть з батька та здере.

Достается не мало

"ченцям, попам и крутопопам"

за то, что

Мырян щоб зналы научать,
Щоб не ганялысь за грывнямы,
Щоб не возылись з попадями,
Та зналы церковь щоб одну,

особенно ксендзам, "до баб щоб не йиржалы".

Не лишено интереса описание рекрутчины, близкое к народному пониманию.

Пишлы, розвывшы короговку,
И слезы молодежь лила,
Кто жинку мав, сестру, ятровку,
У инчых мылая була.

В другом месте приводится мысль, что для войны нужны деньги и запасы хлеба:

Війско треба харчеваты
И воин без вина хомяк,
Без битой голои копийки,
Без сий прелестницы злодийки,
Неможна воювать нияк.

Чуткая отзывчивость на современные общественные интересы создала Котляревскому прочное положение в потомстве. Насколько это положение прочно, можно судить по сравнению Котляревского с Николаем Ивановичем Гнедичем. Котляревский и Гнедич вместе учились в полтавской семинарии, были приятелями и похоронены рядом на городском полтавском кладбище. Гнедич получил широкую известность среди современников переводом "Илиады", Котляревский — пародией на "Энеиду". Любопытная игра судьбы — осмеяние классической старины со стороны Котляревского сыграло гораздо большую роль и оставило по себе неизмеримо большие литературные последствия, чем прославление классической древности со стороны Гнедича. Котляревскому воздвигаются памятники; Гнедич почти забыт, а, между тем, и Гнедич обладал талантом, быть может, не меньшим, чем талант Котляревского. Известно, как в 1830 г. Пушкин сочувственно встретил перевод "Илиады":

Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи,
Старца великого тень чую смущенной душой.

Обладая тонким поэтическим слухом, Пушкин в тяжелых гекзаметрах Гнедича расслышал умолкнувшие звуки божественной эллинской речи; но для широких слоев образованного общества здесь было только тяжелое бряцание громких словес. Гнедич и в оригинальных своих поэтических произведениях пробовал выдержать высокопарный стиль, причем так далеко ушел от родины, от жизни, от бытовой действительности, что читающая публика увидела в нем незнакомца и совершенно забыла и его, и все его произведения, переводные и оригинальные.

Котляревский пошел навстречу живым запросам общества; он стал разрабатывать на малорусском языке такие мотивы, которые еле были затронуты в семинарских литературных продуктах старого времени и привлекали к себе внимание, вызывали веселый смех, порождали анекдоты и шутки. Он пошел навстречу местным сценическим потребностям и таким путем не только ответил на запросы среднего общества, но и людям высокого общественного положения он доставил большое удовольствие; таков был, напр., малороссийский генерал-губернатор князь Я. Н. Лобанов-Ростовский, любивший изящные искусства и содействовавший к устройству в Полтаве театра любителей; таков был, напр., малороссийский военный губернатор князь Н. Г. Репнин, который содействовал постановке "Наталке Полтавке" на полтавской сцене в 1819 г.; таков был, наконец, Император Николай Павлович, читавший в молодости "Энеиду" Котляревского. Кулиш глубоко ошибался, когда в 60-х годах писал, что "Энеида" Котляревского нравилась армейским офицерам-товарищам поэта да их лакеям; будто простолюдины не смеялись: им было не до "Энеиды". В действительности, смеялись все, до кого только доходила "Энеида": и князья, и простолюдины, — и в этом смехе были плодотворные культурные зародыши, зарождались новые литературные стремления, крепла наклонность к литературному воспроизведению бытовой действительности, к проповеди братских и гуманных сословных отношений. Для конца восемнадцатого столетия это были зародыши большой важности и большого значения, особенно в этнографических пределах Малороссии.

Проф. Н. Ф. Сумцов.