История Полтавы

Дела о государственной измене и нарушении общего спокойствия, производившиеся в Малороссии в 1807 г.

Подробности

Просмотров: 12580

Павловский И. Ф. Дела о государственной измене и нарушении общего спокойствия, производившиеся в Малороссии в 1807 г.

Источник: "Киевская старина",  т. LXXXIII, 1903 г., декабрь, стр. 136-138 (Документы, известия и заметки).

Перевод в html-формат: Артем и Борис Тристановы.

Номера страниц указаны перед началом страницы.

— 136 —

Дела о государственной измене и нарушении общего спокойствия, производившиеся в Малороссии в 1807 г. В январе 1807 г. в Петербурге был учрежден Особый Комитет для дел, заключающих измену или нарушение общего спокойствия. О мотивах, побудивших учредить его, вот что читаем в высочайшем указе Правительствующему Сенату: Обращая внимание на способы, которыми коварное правительство Франции, достигая пагубной цели своей разрушения всеобщего спокойствия, не преставало действовать во всех европейских государствах через тайных и явных своих сообщников, предписали мы указом нашим от 28 ноября прошлого 1806 года меры предосторожности в рассуждении проживающих в России французских подданных. Хотя сим способом пресечена удобность к совершению замыслов внешних врагов государства через зловредные переписки, подсматривания (шпионства) и разглашения, но при всем том неможно вовсе обеспечиться с сей стороны, и бдительность полиции должна продолжать неослабное свое наблюдение; желая по сему преподавать ей правила, настоящим военным обстоятельствам наиболее соответствующие, а с другой стороны — при самом открытии злого намерения или измены, сохранить строжайший порядок и благоразумную осторожность в производстве следствия по сему роду дел, где малейшая погрешность обратиться может или к притеснению невинности, или к закрытию преступника: признали нужным учредить при таковых обстоятельствах особый комитет. В состав этого комитета вошли министр юстиции кн. Лопухин, сенаторы Макаров и Новосильцов и, в случае надобности, в нем же мог присутствовать главнокомандующий в столице и военный министр Вязьмитинов (или как он на-

— 137 —

зывался тогда, министр военных сухопутных сил) и министр внутренних дел гр. Кочубей (в последствии князь).

Согласно правилам, все дела по важным преступлении "в коих подозреваются люди зловредные или измена против общего спокойствия и безопасности", должны быть немедленно отсылаемы в комитет, который, сообразно обстоятельствам, намечал порядок следствия. Предписывалось всем начальствующим лицам, поступая на основании общих законов, уведомлять немедленно о таких делах в комитет и следствия представить "на ревизию".

Князь А. Б. Куракин, получив указ Сената об учреждении особого комитета, тотчас предписал губернаторам Черниг. и Полт. губерний донести ему, какие имеются в производстве дела, где есть обвиняемые в этих важных преступлениях. Черниговский губернатор не замедлил донести, что в его губернии вовсе нет таковых дел (хотя впоследствии и открылись), а полтавский донес о некоторых обвиняемых. Интересно познакомиться, какого рода были эти деда. Первым оказалось дело о дворянине Якове Мочуговском, проживавшем в Константинограде. При открытии военных действий с французами, Мочуговский заявил свою радость: "Радуется он — доносил губернатор, — желая, дабы Бонапарте разорил Россию, и если бы он его здесь увидел, то как бы на крыльях к нему полетел". В Переяславском уезде были в производстве два дела; первое — об отставном солдате Феодоре Гуцане. На приказ явиться ему к земскому комиссару для выслушания предписания губернатора о зачислении в штатные команды, Гуцан заявил: "если ему теперь на службу идти, то он не обратится на неприятеля, но на москаля и начнет резать до последня". Другое — о коллежском асессоре Лукашевиче, на которого донес переяславский маршал, будто этот Лукашевич "за столом пил за здоровье Бонопарте"._Генеральный суд, ведавший в то время подобные дела (корпуса жандармов еще не было в то время), командировал для расследования своего депутата Юзефовича.

В тоже время "в Черниговской губернии возникло следствие о крестьянине Максиме Демиденке, убежавшем "без письменного вида" от своего владельца, помещика Могилевской губерний. По показанию обвиняемого, он убежал из имения потому, что его помещик склонял крестьян идти на помощь французам и приказывал истреблять скот, а хлеб закапывать в ямы, "дабы российские войска не могли иметь при переходе прокормления". Демиденка отправили

— 138 —

в Могилев, в распоряжение местного Губернского Правления, а о Мочугском и Гацуне князь Куракин донес Комитету, который согласился с решением о них генерального суда. А какое было решение, — к сожалению, из дела не видно. Вместе с тем предписано было кн. Куракину о подобных делах, начатых до учреждения особого Комитета, не доносить, а только о вновь возбужденных. Поэтому князь и не донес по делу о казенном поселянине Леонтии Щербаневе, родом из Новомосковского уезда, Екатеринославской губернии. Этот Щербанев, отправляясь из Киева через Переяславль, хвалился перед многими, "ежели бы он пошел к войне, то победил бы вдруг неприятеля, а что есть у его такое деревцо, которым может его одолеть". Переяславская полиция его задержала и отправила в Полтаву, в губернское правление, а последнее в совестный суд. Совестный суд, допросив Щербаня, постановил о нем такое решение: "не находя в суеверии его такового преступления, которым бы он учинил кому-либо вред, обозначенному Щербаневу за выговоренные им нелепые изречения, вменив в наказание бытие его под судом, от дальнейшего истязания, оставить свободным"; помимо этого, его обязали подпиской "в прекращении суеверного разглашения", а найденный у него бумажник с палочкой называемого им "черного глода" велено было сжечь. Решение это было представлено князю А. Б. Куракину "для лучшего усмотрения происхождения этого дела". Как поступил князь, из дела не видно; вероятно, этим оно и окончилось. После того в течение 1807 года разбиралось еще дело, о котором тотчас было донесено в Комитет. Дело это о казенном крестьянине Василии Гмире по поводу "выговоренных им против Высочайшей особы Государя дерзостных и безумных слов". Комитет доложил об этом императору; но благодушный Александр I простил Гмирю "по снисхождению к его глупости", и лишь повелел "подтвердить Гмире, дабы впредь воздержался от продерзких поступков, в которых он по повальному обыску обвинялся".

(Архив Полт. Губернского правления, по описи № 346).

Сообщ. И. Ф. Павловский.