История Полтавы

Полтавский полковник Иван Черняк

• 

Подробности

Просмотров: 12243

Востоков А. Полтавский полковник Иван Черняк.

Публикуется по изданию: Востоков А. Полтавский полковник Иван Черняк // Киевская старина. Ежемесячный исторический журнал. Год восьмой. Том XXVII. Октябрь 1889 г. Стр. 1-17.

Полтавский полковник Иван Черняк в формате PDF (843 Kb).

— 1 —

Полтавский полковник Иван Черняк.

Должно быть не дешево обходилось малороссийской старшине получение урядов, так как сохранилось множество дел о злоупотреблениях старшины, начиная от гетманов до простых сотенных писарей. Все эти злоупотребления, в большинстве случаев, выражались в излишнем обложении казаков поборами и особенно в требованиях исправления натуральных повинностей. Жалобы на мелких чинов обыкновенно кончались полковым судом; жалобы же на полковников доходили в XVIII в. до гетмана и до иностранной коллегии. Какие позволяли себе полковники злоупотребления, можно видеть из дела полковника полтавского Ивана Черняка, производившегося в 1714 г. и встретившегося мне среди дел, относящихся до княжеств Молдавского и Валашского, куда оно попало, очевидно, совсем случайно.

Дело началось по письму государственного канцлера, графа Гаврилы Ивановича Головкина на имя гетмана Скоропадского от 18 ноября 1714 г. следующего содержания: "Известно здесь учинилось, что полтавского полка судья Петр Кованко и иные приносили ему жалобу на полковника полтавского Ивана Черняка во многих его ко всему полку обидах и что он же, Черняк, выдал на тот полк горилки своей 1000 куф, а за каждую куфу взял по 24 рубля; да он же для взятков учреждает в сотники и в иные уряды того полка людей подозрительных, а именно: учинил в местечко Будище сотником зятя своего Дмитрия Калачинского, у которого брат родной при изменнике Войнаровском маршалком, новосенджаровский сотник Матвей Буцкой,

— 2 —

нехворощинский сотник Стецко были при изменнике Мазепе, переволочанский сотник Дмитро с изменником Косткой Гордеенком был, когда в Царичанке побили великоросских людей. И ежели такое доношение ему, господину гетману, от того судьи и других на того полковника есть, то надлежит его призвать в Глухов, а в тот полк послать кого из генеральной старшины и из офицеров от полков, которые при нем, гетмане, есть, и, в небытность Черняка в полтавском полку, против того доношения тем обоим посланным велеть о нем, полковнике, сыскать: такие тому полку обиды и тягости он, Черняк, чинил ли? А что в сыску тамошние жители учнут говорить, тому учинить записку и привезть к нему, гетману, а он бы тот сыск прислал в СПбург к государственному канцлеру; а тех людей, которых он в чины наставил, и ежели оные подлинно суть в верности подозрительные и такие, как писано выше сего, то велеть их от чинов отлучить и выбрать на их места иных добрых и верных людей". В ответ гетман Скоропадский известил Головкина, что он уже давно послал в полтавский полк для розыска о деяниях Черняка генерального есаула Бутовича, который уже произвел розыск, а указанных в жалобе сотников велел от урядов отставить, а на их место выбраны новые. При письме этом Скоропадский прислал и самый розыск о Черняке, дополнив его доношением казака Кондака на Черняка же и показаниями отставленных сотников.

В доношении казака Данила Кондака написано: "ноября в 23 д. 1714 г. в Полтаве в канцелярии перед комендантом Иваном Отяевым полтавской житель Данило Кондак доносил: в 1713 г. зимою, после Рождества Христова, посылал его полковник Черняк говорить кошевому Костке и прочим запорожцам, чтоб "не важились кланяться царскому величеству: еще де виселицы московские не наполнились; а если де поклонитесь, то, конечно, наполнятся вами!" И он де, Данила, приехав в Сечу, боясь полковника Черняка, чтоб его не убил киями до смерти, оные слова кошевому Костьке говорил и за оное кошевой полковника Черняка благодарил; и он, Данила, видя

— 3 —

его полковничье с кошевым, с Костькою, согласие, а к царскому величеству незычливость, напомнил Бога и вtрную свою службу к царскому величеству, прочим запорожцам таких слов не говорил, чтобы не сделать большего в Сечи возмущения. Про такие слова он давно хотел донесть коменданту, но за страхом полковника Черняка не смел, для того что видел, что он, полковник, сделал над другими. Да он же, Черняк, отпуская его в Сечу, говорил: "видишь ты меня теперь паном, еще надеюся быть и большим!"

В челобитной полтавского полка судьи полкового Петра Кованка с товарищами приведены следующие обвинения полковника Черняка:

1) По указу царского величества повелено, чтоб в малороссийских городах аренды не было, и всякой бы человек, не имея других занятий, мог свободно шинковать вином, заплатя в ратушу два рубля за куфу; а полковник их наложил на подлых бедных людей на вымер ведро по два талера, и хотя бы вино пили или вылили, только б деньги ему за него дали. Чрез это людям их полка чинится немалая обида, а войсковой прибыли убыток.

2) Також повелено, чтоб никто в полевые речки за добычами звериными и рыбными не дерзал; полковник же их посылал казаков за реку Самарь на р. Бык для добычи, из них запорожцы одного знатного товарища сотни полтавской убили, а других ограбили. По примеру полковника и другие казаки стали ходить по речкам для добычи, а когда возвращаются с добычей домой, полковник же их ограбит.

3) Он же, полковник, хотя показать свою службу, собрав лучших казаков своего полка, ходил за Днепре за запорожцами; но дойдя до Суры в степь, убоясь идти дальше, отправил на запорожцев небольшое число казаков, которые, сшедшись с татарами и запорожцами, дали им бой; видя невозможность удержаться против неприятеля, казаки послали к полковнику с просьбой о присылке помощи, но полковник на помочь не послал, отчего несколько десятков казаков должны были пропасть.

— 4 —

4) За нерадением полковника, в полку нет надлежащих сторож и разъездов, а потому неприятели ежегодно угоняют скот и лошадей, чего при прежних полковниках не было.

5) Казаки, которые должны быть наряжены на сторожи и в разъезды, вместо того, по приказанию полковника, возят ему на строение лес и гатят гребли, и не только в их полку, но выгоняет казаков на гребли и в миргородской полк в городок Омельник к своим племянникам; сено ему казаки косят, и не только ему, но и всем его свойственникам и арендовым шафарчикам. Живя в такой неволе, казаки не могут исправиться после шведского разорения, а потому многие разошлись в иные полки, а иные находятся в крайнем убожестве.

6) Также им, казакам, и то великая тягость, что он, полковник, переломав права их и вольности казацкие, которые его царского величества грамотами утверждены, ставит на уряды сотников не тех, которые по заслугам своим и вольным казачьим голосам годны, но учиняет торг, и кто больше дает, того и допускает на уряд сотничества; а те, в свою очередь, чинят великий грабеж бедным казакам и посполитым людям, чтоб возвратить данную полковнику сумму.

О взятках его и грабежах всяк своими супликами будет бить челом, если кто будет прислан от гетмана для розыску.

В заключение просят полковника их Черняка переменить.

Под челобитьем подписались: Петр Кованка, судья полковой, Иван Залесский, писарь полковой, Михаил Руденко и Павел Гарасимов, хорунжие полковые, и восемь человек других того полку товарищей.

Не привожу ответов Черняка на обвинительные пункты, потому что объяснения его на некоторые пункты совершенно голословны, не подтверждены никакими свидетелями, а иные пункты он признал правильными, ссылаясь на обычай.

После того Бутовичем были допрошены те сотники, которые, по мнению челобитчиков, поставлены на уряды неправильно. Первым подал о себе сказку Дмитрий Калачинский, зять полковника: "Когда Мазепа на покойных Кочубея и Искру гнал, гнал же и за тестем его; и дом его Григорьем Герциком

— 5 —

разорен, а его, Черняка, идущего в войско, взяли компанейцы и, заклепав в колодку, привезли под Киев и отдали артилерному есаулу, и сидел за караулом, о чем ведает литейный мастер Карп. Тогда жена полковника Черняка, увидав, что муж ее держится в узах за караулом, посылала к Мазепе сына своего Еремия и его, Дмитрия, в Белую Церковь просить о свободе его; и как они приехали в Киев, и их, не дав свидеться с Черняком, за караулом послали в Белую Церковь, где, по Мазепиному приказу, были посажены в тюрьму и сидели пять дней, — о чем ведают полковник Черныш и Матвей Буцкий, и угрожали ему, Дмитрию, пыткою, чтобы он объявил о пожитках Кочубея, где они скрыты. Затем вместе с артиллерией привезли в Белую Церковь и тестя его, Черняка, и всех их; по принятии Черняком присяги, что он о пожитках Кочубея тоже ничего не знает, отпустили. В это время он часто виделся со своим братом, а по отъезде домой и доныне он совершенно не знает, где находится его брат, и жив ли он, так как писем от него не получал и сам к нему не писал. А как изменник Мазепа и бунчужный Мирович приезжали в Полтаву, тогда они были гонимы от Дороша, Красноперича и Михаила Руденка. После того тесть его Иван Черняк послан в Крым и в Сечу, где кошевой Костька, бив его нещадно, забив в кандалы и оковав руки, отослал с сотником миргородского полка с потоцким к Мазепе; а теща его с сыном и с ним, Дмитрием, и свойственники, оставив жилище и имение свое в Полтаве и в Яворонцах, боясь сообщников Мазепиных, чтобы и над ними какого зла не учинили, с позволения князя Александра Волконского, уехали в Нехворощу, оттуда в Вольный, а из Вольного в Харьков, где узнали, что Мазепа тестя его, полковника Черняка, в Великих Будищах хочет казнить смертью. Тогда они били челом генерал-фельдмаршалу, светлейшему князю Меньшикову о вызволении его от смерти; его светлость приказал объявить Герцичке старой, чтобы она послала к зятю своему Орлику и к детям своим, бывшим при изменнике Мазепе, с предложением: ежели Черняк Мазепою

— 6 —

будет казнен, то взаимно она, Герцичка, с детьми ее будуть казнены, а потому старались бы они Черняка от казни вызволить. Герцичка, по приказу князя, написала к Орлику и к своим детям письмо, которое он, Калачинский, послал из Гайворонца с шпигом к Орлику; шпига шведы поймали и казнили, о чем старая Карамущиха с детьми своими сведома, а письмо было отдано Орлику, и по тому письму тесть его не казнен. По отсылке Герцичина письма, он, Калачинский, возвратился в Харьков, где и жил до полтавской виктории; а ни в какой измени он не был".

Матвей Буцкой, сотник новосенджаровский, показал: "Когда Кочубей и Искра поехали к великому государю доносить о Мазепиной измене, тогда они были в своем хуторе Коломаце. Дорошец, имея на них злобу, послал детей своих в другой хутор их Готовянский; там они забрали их пастухов и, бив, спрашивали, где находятся Буцкие. Один из пастухов ушел от Дорошан к ним в Коломак и объявил им, что их хотят, забивши в колодки, везти в Полтаву в тюрьму. Услыша об опасности, он с братом Григорьем ушли в город Коломак и жили там весь великий пост; а в великую субботу ночью в Коломак приехала, укрываясь, госпожа Искрина. Узнавши об ее прибытии в Коломак, Григорий Герцик приехал с казаками и, забрав их, забил в колодки и привез в Полтаву; здесь, вместо колодок, забил в кандалы и отослал его в Белую Церковь к Мазепе, а брата его в Гадяч в тюрьму. В Белой Церкви сидел он под караулом от Вознесения до Воздвижения, вмести с полковником Чернышом и другими, а потом Мазепа послал его в Быково и приказал Гамалею, чтобы, наказавши жестоко, из под караула отпустил его. Чрез несколько дней его и брата его Григорья из гадяцкой тюрьмы освободили и по их прошению Мазепа дал им лист об освобождении их жен и об отдаче пожитков, с каковым листом они приехали в Полтаву. На той же неделе, как они приехали в Полтаву, сделался в Полтаве бунт из за грамот царского величества, что они не были читаны в раде, при чем был убит полтавский писарь Лозинский.

— 7 —

По усмирении бунта, Дорош и Красноперич, считая их, Буцких, подстрекателями к убийству Лозинского, приказали посадить их в ратушу, где они сидели день, а затем по просьбе их жен полтавский полковник их освободил. Тесть его, узнавши, что он опять взят под караул, взял его жену и детей и отвез в Новосенджаров; а они, Буцкие, с полковником Черняком поехали к царскому величеству в Лебедин, откуда Черняк был послан в Крым. О всех его бедствияx ведает бывший тогда в Полтаве командиром князь Волконский, который советовал ему из Полтавы куда-нибудь удалиться, только не в противную его царскому величеству сторону, так как Дорош, Красноперич и Руденок говорили: "пока они всех Кочубейских свойственников и их советников не перевешают, дотоле в деле их не будет им свободы". По совету князя Волконского, брат его с дочерью Черняка ушел в Нехворощ, а он к своей жене и детям в Новосанджаров, и хотя очень желал переехать в Нехворощ, но по причине великой весенней воды через Ворскл переправиться не мог и принужден был остаться в Новосанджарове почти до баталии. Тут их застали запорожцы, от которых он с тестем своим, с женой и с детьми, по случаю слабого присмотра, уехал в миргородский полк к Потоку, и стояли за Пслом; а как услыхали про гетмана и князя Долгорукого, что они гонятся за шведами, то явились к гетману и к Долгорукому и просили себе у гетмана охранительного указа, который им и был выдан. С ним они приехали в Омельник. В бытность свою в Сенджарове, он не имел никакого уряда и жил в рядовых товарищах. Когда запорожцы пришли в Новосанджаров и кошевой Костька стал на квартире у тестя его, то узнавши, что он, Матвей, свой Кочубею, призвал его и спросил: "он ли был за караулом за Кочубея?" "Я". "Ты ему родич доводишься?" "Родич". Кошевой продолжал: "был у нас в Сечи Иван Жуков, внук, да добро, что ушел!" А больше того ничего не говорил. Потом приезжал в Новосенжаров Мазепин бунчужный Федор Мирович; из Новосенжарова Мирович вместе с кошевым поехал к Мазепе

— 8 —

в Великое Будище и захватил его и бывшего новосенжаровского сотника Романа. За караулом их не держали, а только под крепким надзором, и чрез несколько недель с кошевым возвратились в Новосенжаров.

Это показание Матвея Буцкого засвидетельствовали и подписали бывший сотник новосенжаровский Яков Мелещенко с товарищами, восемь человек.

По окончании допроса сотников, полковник Черняк дал свое объяснение относительно будто бы неправильного назначения указанных сотников на уряды, помимо более достойных. Он указал на то, что доселе никто из старшины полтавского полка не указывал ему на неправильный выбор сотников; с другой стороны в полку так мало осталось старшины, которые бы не изменили государю, что он не имел никакой возможности выбирать на уряды исключительно верных людей; так, ему пришлось по нужде вручить хорунжество Михаилу Руденку, который теперь, вместе с Кованьком, на него челобитчик, а между тем во время измены возил грамоты великого государя к Мазепе и за то получал от него награды, и когда узнал, что Мазепа изменил, в Великих Будищах ограбил до нага великороссийских людей и если б бывший сотник Максим Левченко не выслал ночью людей в Опошню, то он их перебил бы.

После розыска по общим пунктам челобитной, генеральный есаул Бутович приступил к разбору жалоб отдельных лиц. На жалобы давал ответы или сам полковник, или полтавская полковая старшина, смотря по тому, на чье решение приносится жалоба; в заключение по каждой жалобе Бутович ставил свое определение. Хотя этих жалоб приведено в деле слишком много, но они так ярко освещают быт того времени, что было бы греxом не привести их, тем более, что бытовая история Малороссии XVIII ст. далеко не разработана.

Иван Шило, товарищ сотни полковой, бил челом на полковника в порубке его леса на свое мельничное и хоромное строение; в лесу этом были доли и его братьев. Полковник отвечал, что велел Шилов лес рубить за его прелюбодеяние,

— 9 —

за что с ведома митрополита киевского, по правилам св. отец и по артикулам правным (как в книге меской ратуши полтавской написано) присужден был к смертной казни, но, по ходатайству духовенства, бывшего на том суде, от казни освобожден, а за вину указано вырубить его лес, при чем срублены и братние части. Но в вознаграждение братьев Шила за вырубленный лес из меского уряду велено отвести им нерубленный лес, а опустошенное место оставить Ивану.

Леско Мищенко, житель полтавский, жаловался на полковника за взятье двадцати четырех ульев пчел за то, что будто у него чужой улей опознали, чего по розыску не явилось. Полковник отвечал, что три улья пчел, по приказу гетманскому, вследствие челобитья Мищенка, он уже возвратил, а двадцать один улей отдаст весною, на что и облик Мищенку своею рукою написал.

Петр Кушнер, житель тахтауловский, бил челом на полковника за взятый лес, да на бывшего великобудинского сотника Калачинского и бывшего атамана тахтауловского Константина в двух коровах, в двух свиньях и в двух плугах железа. На это челобитье полтавская полковая старшина дали ответ, что жена его, Кушнеренкова, приличилась в чародеянии и хотела зятя своего Грицка Резниченка с его женою отравить; также чинила и другие чародейства, в чем сама созналась и записано в книгах меских, за ту вину вышеписанное и забрано.

Юрий Панченко, бывший казак решетиловской сотни, а теперь самовластно перешедший в подданство к госпоже Искриной, в село Демидовку, жаловался о забрании леса, лужка сеножати, поля пахотного и рухомостей некоторых на полковника. В ответ полковник представил письмо, составленное на решетиловском уряде, в котором написано, что какой то Мирон Корноушенко, укравши невод на хуторе на Гоутве, принес его к Панченку; разрезавши невод на волоки, они украдом ловили рыбу в озерах госпожи Искриной, в чем Панченка решетиловский уряд и обвинил. А когда прислали взять у него на полковника пчел, то нашли в погребе два

— 10 —

краденых улья, один под клеймом Родька Слюсаренка, а другой Матвея Сененка; за двукратное злодейство означенную худобу он и побрал.

Степан Бутович определил: лист, поле и сеножати возвратить.

Агрипина Баришка бывшая сотничка уманьская, била челом на полковника о луке покойного мужа своего, который она дала полковнику за то, чтоб освободил ее мужа своею инстанциею из под караула в Киеве; однако ж мужа ее он не освободил. Полковник отвечал, что дала ему тот лук по своей доброй воле; однако ж, указу региментарскому довольство чиня, лук возвратил и квитанцию с нее взял.

Ярема Безрученко бил челом на полковника за порубку в его лесу полутораста деревьев на городовое строение, из которых пятьдесят, по пропорции своего грунта, уступает, а за сто требует денег, так как его этим против иных обидели. Определено: Наказано именем региментарским, дабы за сто деревьев заплатили с города.

Мирон Рябуха, житель старосанджаровский, бил челом, что якобы полковник велел у него товарищу сотни новосанджаровской Моклякову, когда он шел из Вольного, худобу всю забрать. На это обвинение отвечал полковой судья Кованько: когда Вольный с Плякою забунтовали и присоединились к противной стороне, в то время и он, Рябуха, показал знатную неприязнь против царских людей и чинил поиски; когда же жители Вольного, видя свою не силу, склонилися к царскому величеству и пошли в города, тогда и он, Рябуха, прибрав свою компанию, шел от полка поодаль назади, где его Мокляк и ограбил.

Лукьян Кондратенко жаловался на полковника за взятую пару волов; а вина его была такая: заставши в саду своего зятя человека, кравшего яблоки, он не отвел его ни к какому уряду. Полковник отвечал: "я не знаю, за какой его проступок старшина мне прислали пару волов". Определено: волы возвратить.

— 11 —

Гарасим Коваленко жаловался на полковника и старшину старосанджаровскую о забрании всей его худобы за то, что, поймав в просе своем двух поросят и везя их на возу связанных, одного удушил. Определено: когда неправедно худобу побрали, так дабы все от мала до велика возвратили.

Матвей Бражниченко, товарищ сотни белицкой, бил челом на полковника в осьмнадцати штуках товара, который он взял у запорожцев. Определено: полковнику взятый товар возвратить челобитчику или удовольствовать деньгами, что за оный надлежит.

Гарасим Марченко, житель диканский, бил челом на полковника о завладении власным его лесом, находящимся под Диканькою, которым в настоящее время владеет его зять, Дмитрий Калачинский. На это челобитье полковник и старшина полтавская представили декрет из черных меских книг, которым челобитчик за любодеяние был присужден к лишению грунта. Определено: сему отказано.

Иван Лукомский, казак сотни полковой полтавской, принес жалобу на полковника, что без всякой причины дал ему перед ратушей киев тридцать. Полковник отвечал, что челобитчик наказан за неявку в течение трех дней к нему с ответом гетмана.

Петро Слюсаренко, житель новосанджаровской, бил челом на полковника, что безвинно забрал худобу его, выставив такую причину: сестра его, покинутая мужем, о котором она не имела известия семь лет, считая его погибшим, вышла замуж за другого, а когда первый муж вернулся, полковник обвинил, будто он знал, что его зять жив. Определено: понеже на него, Слюсаренка, то не довелося, чтоб он был о своем зяте сведом, первом сестры своей муже, того ради забранную худобу возвратити.

Иван Рябуха принес жалобу на полковника за пару волов, взятых за то, что якобы он ухоронил у себя краденую свинью. Полковник отвечал, что еще до прибытия своего из Глухова велел волов возвратить.

— 12 —

Лаврин Киселенко с братьями, жители цариченские, жалобу принесли на полковника о забрании двухсот овец и 30 талеров денег. Полковник отвечал, что отобрал овец у челобитчика за прелюбодеяние и частию поделился со старшиною, а Руденку, полковому хорунжему, досталось, семьдесят золотых.

Бил челом Иван Кгвонтаренко на полковника о взятии: двух червоных золотых, денег 5 р. 6 алт. 4 д., пары лошадей, пары волов, кафтана французского тонкого с серебряным шнуром, двух локтей лудану, пятидесяти овец, седла доброго, куфы жита, куфы проса, двух мехов соли, двух шапошных вершков, рубка одного. Определено: так как дело это решено войсковым генеральным судом в Глухове и декретом суда ему в возвращении худобы отказано, то Лихваренко повинен ему, Кгвонтаренку, заплатить, что указано в оном декрете.

Бил челом Иван Разнокалеченко, житель облянский, на полковника, что он взял у него каменное мливо, стоявшее на реке Орели, за то, что брат его Василий Разнокалеченко во время шведского смятения, будучи в противной стороне, часто прихаживал к нему, а он полковнику не объявлял. Определено: рассуждая о сем, что он, Василий Разнокалеченко, и прихаживал к жене своей в Орель, и у брата бывал, однако к брату он приходил с намерением, прося его объявить полковнику, что он желает обратиться по прежнему к стороне царского величества; а поехавши от брата своего, жил три дня в старом Санджарови с Бычком и оттуда посылал о том же лист к отцу Иоанну Святоспасскому полтавскому, но о. Иоанн не скоро тот лист полковнику объявил, а тем временем они, убоявшись, ушли по прежнему в противную сторону; а потому отец Иоанн должен заплатить ему, Василью, сорок золотых, а полковник также должен возвратить сорок золотых и тем дело окончить.

Панко, житель тахтауловский, бил челом на полковника о забрании избы, луки, нивы, саду и двадцати возов яблоков. На это челобитье полковник представил свидетелей, жителей тахтауловских, которые по совести сказали, что тесть Панков

— 13 —

во время шведской войны, будучи при шведах в измене, сказал шведам про казан полковничий, затопленный в пруде, который шведы, вытащивши из пруда, изрубили. Определено: худобы его возвращать не велено.

Ильчиха баба, жителка старосанджаровская, била челом на полковника, что лошадь у нее взял. Определено: во свидетельство сему подана инквизиция, выведенная на старосанджаровском уряде, записанная и в меские книги, что Ильчиха, будучи на крестинах у Игнатихи, украла у спящей Романихи из кармана 13 алт. 2 ден.; и того ради сей бабе отказано.

Грицко Скрипиченко, житель старосенджаровский, бил челом на полковника, что покрадено у него восемь волов, и воры пойманы, и в Полтаве сидели в секвестре, но полковник, взяв с них худобы золотых на сто, их отпустил, а ему награждения не учинил. Полковник отвечал, что с виновных взял за вину, а воры и ныне в лицах; вольно ему, Скрипиченку, чего хочет на них искать.

Моисей Лебедь и Демьян Севериненко, жители китаегородские, жалобу принесли на полковника за взятие бочки рыбы, в которой было половина коропов, а половина сомов. Полковник отвечал, что он того не помнит; а если взята, то потому, что за заповедью ходили за рыбой туда, куда не дозволяють.

Тринадцать человек беличан били челом, что дети их украли в войске семь овец, за что с них тамошняя старшина взяли со всякого по пяти рублей, а у одного двадцать талеров, хотя вина их очень неважная, потому что покрали овец будучи в военном походе. Определено: приказано тамошней старшине семьдесят талеров отдать.

Попадья старосанджаровская била челом на полковника, что взял у нее 200 золотых за то, что Марко Бычко, приехавши в Старый Санджаров с противной стороны, навещал ее больного мужа, священника. Полковник отвечал, что есть гетманский указ, по которому таковым велено чинить наказание.

С казаков полтавского полка, кобыляцких и кишенских жителей, которые ходили в луга и в полевые речки для зве-

— 14 —

риной и рыбной ловли, с 73 человек, да своего полка за такую ж вину с 50 чел. взял полковник по 5 золотых, итого 123 рубля. Полковник отвечал, что большую часть этих денег издержал на вырытие колодца в Полтаве, есаулу дал 10 талеров да писарю три рубля, а осташвиеся удержал у себя до указу.

По разборе частных жалоб, Бутович приступил к разбору челобитен от жителей всех городов полтавского полка. Все челобитные сводятся к двум группам: жители городов Старосенджарова, Новосенджарова, Белика, Кобеляк, Соколки, Кереберди, Переволочни, Кишенки, Орели, Китай-городка, Нехворощи жаловались на полковника, что он раздавал вино свое в шинки по два талера за ведро, хотя оно больше одного талера не стоит, потому что очень плохое. Всего полковником было роздано в полтавском полку своего вина на продажу 290 куф; а так как каждая куфа и с провозом стоит 18 рублей, а полковник накладывал на куфу по 22 р., то от каждой куфы получал прибыли по 4 рубля, а всего 1160 руб.; жители тех же городов жаловались, что полковник ежегодно выгоняет их для гачения его гребель и для перевозки материалов на постройку его мельниц.

Рассмотрением этих жалоб производство дела и окончилось. Но оказалось, что за Черняком еще есть грешок: он растратил или присвоил себе деньги, собранные с сотен полтавского полка во время полтавской осады на покупку селитры. Дознание об этом последнем преступлении произвел по гетманскому приказу полтавский полковой хорунжий Иван Кгаевский 1-го декабря 1714 года, и в результате оказалось, что в Полтаве было собрано 30 тал., в старосенджаровской сотне 100 зол., в новосенджаровской 100 зол., с белицкой 3 руб. 20 алт., с кобыляцкой 160 зол., с соколянской 50 зол., с кишенской 70 зол., с переволоченской 50 зол., с керебердянской 100 зол., с нехворощенской 4 руб., с мояцкой 24 зол., с цариченской 120 зол., с китаегородской 40 зол. да 40 тал., с орлянской 20 тал., с велико-будянской 140 зол., с сотни полковой Якова Черняка 50 зол. и полвосемь шагов, с сотни

— 15 —

полковой Дмитрия Самарского 100 зол. Всего 259 руб. 18 алт., 2 деньги, считая талер по 20 алт., золотой по 6 алт. по 4 ден., шаг по 4 деньги.

В таком виде дело было переслано гетманом канцлеру графу Головкину в Петербург, где, по обсуждении его в иностранной коллегии и по докладе государю, состоялся следующий указ: "1715 г. марта в 31-й д. великий государь, царь и великий князь Петр Алексеевич, всея Великия, и Малыя, и Белыя России самодержец, указал послать свою царского величества грамоту к гетману Ивану Ильичу Скоропадскому и к стольнику Федору Протасьеву: писать и велеть полковнику полтавскому Ивану Черняку, в присутствии генеральной старшины и других полков полковников, сказать его царского величества именной указ, что, по доношению и по челобитью полтавского полку судьи Петра Кованка и иных полковой старшины, и казаков, и посполитых людей, за его, полковника Черняка, к ним, полтавского полку казакам и посполитым людем, учиненные налоги, обиды и взятки, как он, полковник Черняк, сам в ответе своем сказал, что накладывал на них куфами вино свое и от того многую прибыль себе получил, казаков не только на своих греблях, но и свойственников своих в работу употреблял; также особливо с некоторых казаков и посполитых людей брал взятки, отбирал леса и иныя обиды им учинил, в которых он, полковник, сам признался, а о других по розыску есаула генерального Стефана Бутовича явилось, и что он, полковник, ничто из того взятого обидимым и возвратил, а иное велено возвратить; — надлежало было его, полковника, от того уряду отставить. Однако ж его царское величество, напомня его, Ивана Черняка, верность, что во время измены Мазепиной был в верности и по прелести его Мазепиной к нему не приставал; и посылан он был в Крым и в Сечу запорожскую, и тамо от вора кошевого Костьки был поиман, вязан, бит и к Мазепе отвезен и до счастливой баталии полтавской держан, — пожаловал его, Черняка, велел ему то все вышепинное,что он в полтавском полку к тягости казаков и посполитого народа чинил,

— 16 —

отпустить и быть в том полку по прежнему полковником, но с таким определением, что ему, будучи впредь во том полку полковником, отнюдь того не чинить, а именно: вина своего на полк не накладывать, на работы свои казаков не употреблять, приметок и тягостей как казакам, так и посполитым людем не чинить и взятков неправедных отнюдь не брать, в полковые уряды и в сотники по своей воле не обирать и не учреждать, но с общей рады и совету с полковою старшиною и с сотниками назначивать к тем урядом из людей заслуженных и не подозрительных в верности, и, выбрав, отсылать к господину гетману, как о том недавно в его царского величества грамоте, а именно, сего ж году генваря в 22 д. посланной и во всем малороссийском краю публикованной, изображено; и отставленных сотников: будищенского, нехворощанского, новосенжаровского и переволоченского ни в какие уряды в том полтавском полку не допускать. А на судью полкового, Кованка, и на прочих старшину полковую за их на него, полковника Черняка, доношение, также и которые казаки и посполитые в сыску на него что объявили, и доказали, ему, полковнику Ивану Черняку, не мстить и от урядов их без указу его царского величества и без ведома гетманского не отставливать, и никакого им наказания ни за что, не описався с господином гетманом, не учинить и рядовым никакой тягости и обиды не показать. И в том во всем взять у него, полковника, письмо за его рукою, что он такой его царского величества указ ведает и исполнять по оному обещает. Буде ж, паче чаяния, он, Иван Черняк, будучи впредь полковником, дерзнет то чинить, и хотя в малом чем вышеписанном по сыску сыщется виновен и сего указа преслушен, и за то конечно уже не токмо от уряду полковничества будет отлучен, но в том и истязан. И о сем вышеписанном, како царское величество, милосердуя о своих подданных малороссийского народа людех, изволяет при их вольностях содержать, и дабы от полковника Черняка полтавского полку казакам и посполитому народу отнюдь ни в чем никакой тягости и обид не было, объявить в Полтаве, со-

— 17 —

звав всю старшину и казаков и посполитых людей; и для того объявления послать в Полтаву нарочно из Глухова одного из подполковников или из майоров и одного кого из гетманских, и велеть им при собрании всей старшины и прочих прочитать всем вслух копию с посланной его царского величества грамоты, дабы они сие его царского величества милостивое об их пользе попечение ведали. И притом такожде объявить, что ежели он, полковник Черняк, впредь будет им какие налоги, обиды и взятки чинить, и они б приносили на него челобитье гетману, также и объявляли стольнику Федору Протасьеву, которые его царского величества указ имеют в том им чинить справедливость.

Доношение казака Данилы Кондака на него ж полковника Черняка, такожде его царское величество изволил уничтожить за его прежнюю верность, и что тот казак объявил о том пропустя многое время; и того доносителя казака велеть господину гетману перевесть в иной который полк, дав ему где грунт земли, ибо уже ему под командою того полковника быть не пристойно. Граф Г. Головкин. Барон Петр Шафиров. Петр Толстой".

Соответственно этому указу к гетману была послана государева грамота 6-го апреля 1715 г., писанная на александрийском листе и запечатанная малороссийскою печатью с кустодиею гладкою, а к стольнику Федору Протасьеву — список с нее.

Так опять пустили щуку в реку — ловить карасей!

А. Востоков.