История Полтавы

Чтобы помнили

• 

Подробности

Просмотров: 64249

В. Чазова, М. Спарбер. Чтобы помнили. - Полтава, АСМИ, 2001. - 148 с.

ISBN 966-7653-02-2

В электронной версии книги содержание перенесено в начало текста. Номера страниц стоят в начале страницы.

Автор сайта выражает благодарность сотрудникам Полтавского центра "Хесед-Нефеш" за понимание и помощь.

Мы сердечно благодарны за понимание нужности и своевременности издания книги региональному отделению американского еврейского объединённого распределительного комитета "Джойнт" в лице председателя Еврейской общины Полтавской области Анатолия Мучника и директора Полтавского благотворительного еврейского центра "Хесед-Нефеш" Леонида Сухаря.

Мы признательны землякам, которые родились и жили рядом со многими героями книги, - Эдуарду Фельдману, Александру Ягольницеру, Юрию Эренбургу, Игорю Чубарю, Игорю Козаку. Без их материальной поддержки издание этой книги было бы невозможным.

Авторы

Содержание

	От авторов
В. Чазова.	Как капли крови ее горячей (памяти Анны Барт)
М. Спарбер.	Все, что было, бесследно не канет (памяти Валентины Готлиб, Евгении Лознер, Эммы Брандман, Полины Каплун, Эммы Гордон, Софьи Гальпер)
М. Спарбер.	Золотые Звезды кременчужан (памяти Героев Советского Союза Александра Блувштейна, Эммануила Готлиба, Николая Молочникова)
В. Чазова.	Отец "Дельфина" (памяти Михаила Бричкова)
В. Вайнгорт.	Полтава была его главной любовью (памяти Льва Вайнгорта)
Б. Левин.	Самое дорогое (памяти Абрама Ваховского)
Н. Спарбер.	Его помнят. Значит - жив (памяти Иосифа Герцовского)
И. Спарбер.	Всегда на передовых позициях (памяти Исаака Гольдштейна)
В. Чазова.	Жизнь, отданная Его Величеству Радио (памяти Абрама Емина)
В. Чазова.	Верность клятве Гиппократа (памяти Моисея Зайдмана и Марка Рабиновича)
М. Спарбер.	Пулеметчик бронепоезда (памяти Михаила Зальцберга)
Я. Спарбер.	Прекрасное пленяет навсегда (памяти Николая Когана)
Н. Спарбер.	Об экскурсоводе нашего города (памяти Михаила Коломеера)
М. Спарбер.	Фейерверк на всю жизнь (памяти Виктора Либермана)
М. Спарбер.	Любимый преподаватель (памяти Якова Майлиса)
В. Чазова.	Он прожил тысячи прекрасных дней (памяти Григория Медовника)
М. Спарбер.	Три главных дела его жизни (памяти Александра Милявсного)
М. Спарбер.	Мальчики, убитые в бою (памяти Александра Окуня и Ефима Зайдеса)
В. Чазова.	Он остался с театром навсегда (памяти Якова Орлова)
М. Спарбер.	Поэт с молодым сердцем (памяти Леонида Первомайского)
М. Спарбер.	Художник света и тепла (памяти Соломона Розенбаума)
М. Спарбер.	Молодым остался навсегда (памяти Александра Ротманского)
М. Спарбер.	Отец и сын (памяти Абрама и Владимира Халфиных)
М.Спарбер.	Полтавский адвокат (памяти Лазаря Цукермана)
М. Спарбер.	Судьба учительницы (памяти Марии Яровинской)
А. Мучник.	О книге "Чтобы помнили" и её авторах

— 3 —

От авторов

На обложке нашей книги горит свеча...

У еврейского народа есть такая традиция: когда уходит из жизни человек, его родные, друзья зажигают свечу. Она горит долго, напоминая живым, что ушедший в мир иной светил, указывал путь живым. Уникален каждый человек, ибо каждый человек - это целый мир. И, как сказал Франц Кафка, не дошёл до Ханаана Моисей не потому, что его жизнь была слишком коротка, а потому, что она ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ жизнь.

Рассказывая о земляках, нам хотелось не просто поведать об их непростых судьбах, а раскрыть внутренний мир человека в его взаимодействии с миром внешним. Ведь никогда прежде взаимодействие внешнего и внутреннего мира человека не было столь сложным и одновременно непосредственным, как в прошлом XX веке, в котором довелось жить нашим героям. События, отдалённые во времени и пространстве, научные открытия и достижения техники, абстрактные идеи, мировые войны и природные катаклизмы никогда ещё так прямо и быстро не вмешивались в жизнь каждого человека, так быстро не изменяли нашего быта, а, следовательно, и психологии.

Наша книга - достаточно робкая попытка исследовать и с предельной обнажённостью выразить реальность этих связей, судьбы наших героев. Ведь в каждом человеке, будь он часовым мастером, воином или учёным, есть скрытые запасы внутренних сил, которые позволяют строить дома, лечить людей, писать книги, воспитывать детей и оставаться человеком вопреки мощнейшим и хитроумнейшим системам обесчеловечивания.

Герои книги остались людьми и оставили свой след на земле. Кто больший, кто меньший. Мы постарались найти его, роясь в архивах, встречаясь с родными и друзьями, современниками, разглядывая и восстанавливая старые пожелтевшие, пережившие на полвека своих героев, фотографии. Кропотливая и безумно интересная работа! За этот год мы пережили двадцать пять жизней. В чём-то схожих, в чём-то разных... Мы участвовали в артиллерийской атаке вместе с Виктором Либерманом, поднимали животноводство в совхозе "Оржицкий " вместе с Григорием Медовником, выходили на сцену с Яковом Орловым, становились к операционному столу с Иосифом Герцовским...

Может быть, читатель скажет: что особенного свершили, эти люди?

Ничего особенного. Они были типичными сыновьями и дочерьми своей эпохи. Просто острее, чем другие, чувствовали её захлёбывающийся от событий пульс и пытались поспеть за его ритмом, думая: "Если не я, то кто же?!"

Вот такие люди стали героями наших очерков.

К сожалению, многие славные имена земляков не вошли в книгу. А они достойны памяти, поэтому авторы не считают свою работу законченной. И с вашей помощью, дорогие читатели, работа будет продолжена. Ведь, как сказал австрийский философ Джорж Локк: "Память - это медная доска, покрытая буквами, которые время незаметно сглаживает, если порой не возобновлять их резцом..."

Мы благодарны директору народного музея АО ПТРЗ Наталье Алексеевне Бушмакиной, учителю истории средней школы посёлка Степное Светлане Михайловне Удовиченко, фотографам Валентину Ивановичу Кожемякину и Виктору Михайловичу Коломееру, директору фирмы "Астрея-Алмакс-Реклама" Михаилу Львовичу Шлаферу за их помощь в создании книги.

В. Чазова, М. Спарбер

— 4 —

В. Чазова

КАК КАПЛИ КРОВИ ЕЕ ГОРЯЧЕЙ
(памяти Анны Барт)

Человек, уходя из жизни, оставляет свой след на земле. Чаще - своему потомству. И память живёт в сердцах внуков и правнуков, передаётся из поколения к поколению, чтут память друзья, добрые соседи, коллеги.

Как сказал еврейский философ Генрих Эберс: "Кто жил так, что его память сохраняется свято в душах людей, которых он знал и любил, тот, я думаю, сделал своё дело для продолжения своего существования и после смерти".

Но годы вершат свое дело, стирая начисто прошлое... Уходят из жизни близкие, уходят свидетели прошлых лет, и, если не дал Бог счастья иметь потомство, память остаётся только на надгробных плитах.

Как воссоздать жизнь достойного человека, как сохранить для будущих поколений примеры человеческих судеб, которые пришлись на бурный XX век: на революцию, гражданскую войну, Великую Отечественную? Как передать значимость жизни, когда осталось так мало от их деяний, целиком посвящённых людям той земли, которая была Родиной?

Живут в Миргороде Любовь и Михаил Рутгайзеры. Сегодня речь не о них, а о поисковой работе, об их сердцах, открытых для человечности и доброты, об их желании собрать и сохранить те крохи, которые могут пролить свет на судьбы евреев-миргородцев, столько сделавших за свои, достаточно короткие, жизни. Они не оставили потомков, и пролить слезу на их могилу могут уже немногие...

Только люди долга, люди огромной человеческой доброты и порядочности могут так честно и кропотливо собирать по крупицам чужие судьбы, чтобы легли в памятные папки, которые составят основу будущего музея, скупые документы, датированные началом прошлого века, годами Великой Отечественной, рассказывающие биографии земляков и единоверцев наших.

— 5 —

* * *

Жила до войны в маленьком селе Поповка, что на Миргородщине, молодая акушерка, еврейская девушка Анна Барт. Жила с мамой, семьёй ещё не успела обзавестись. В день 60-летия начала Великой Отечественной войны кто-то из односельчан положил яркий красный цветок на её могилу.

Может быть, Аннушка или, как любовно называли её в селе, Ганнуся, принимала роды у матери или даже бабушки пришедшего на могилу почтить её память. Многие сельчане и не догадываются, что из материнского лона приняли их молодые, умелые, крепкие и такие добрые руки единственной тогда на всю Поповку акушерки Ганнуси...

60 лет назад, когда огненная лава войны безудержно приближалась к Полтавщине, Анна с мамой не смогли эвакуироваться - эшелон по дороге на Восток фашисты разбомбили, и они пешком вернулись в ставшее родным село Поповку, в котором уже появились первые беженцы, рассказывающие об издевательствах фашистов над евреями. Что делать? Женщины принимают единственно возможное решение - уйти из жизни самим, не подвергаясь унижениям оккупантов. Не просто было 30-летней Ганнусе впрыснуть единственному родному человеку в вену смертельную дозу морфия.

- Анюся, я не перенесу издевательств над тобой, я не смогу. Заснём и уйдём из жизни вместе, это не страшно, - просила мать.

... Её лицо стало таким спокойным и гордым. Аня, глотая слезы, в последний раз поправила пышную седеющую мамину косу.

- Прости, мама!

Нашла пульсирующую вену на своей левой руке и нажала на шприц.

Ещё минута - и уйдет страх и тяжесть. Я буду так же спокойна, как мама. Я не принесу им радости насладиться нашей смертью, смертью ещё двух дочерей еврейского народа.

Она ещё услышала стук в двери. Или это канонада, - подумалось, - что с утра доносится из Миргорода... Врач сельской амбулатории, высадив плечом дверь, увидел на кровати двух женщин. Старшая была мертва, а у Ганнуси ещё не успел сойти природный румянец. Врач схватил её на руки и унёс на околицу села, в подвал, куда вряд ли заглянут фашисты. Две недели он выхаживал молодую акушерку, пока услыхал:

— 6 —

- Зачем? Ведь меня всё равно найдут и не простят семье, которая спрятала.

Она прожила ещё целый год, пока не "вычислил" её местный полицай, бывший уголовник.

- Юде, на колени, лицом к стене! - остервенело кричал гестаповец.

Она хотела умереть достойно. Сказала, глядя в налитые кровью глаза палача:

- Стреляй! Я хочу видеть твое лицо, лицо существа, которое убивает женщину только за то, что она еврейка.

Её тело изрешетили пули... И только после войны на месте, где было зарыто тело Анны, появился памятничек. И красная гвоздика через 60 лет после начала самой жестокой войны на могиле Анны Барт - как капелька её безвинной крови...

Кажется, один небольшой эпизод из огромной, ещё не написанной Книги Памяти... Пока есть кому положить цветок на могилу Анны. И невозможно переоценить сердечность и небезразличие миргородцев, которые посчитали своим долгом заняться восстановлением имён и прожитой жизни десятков земляков еврейской национальности, которые жили рядом с украинцами, представителями других национальностей, строили, как им казалось, счастливую жизнь вместе и только умирать уходили на разные кладбища.

— 7 —

М. Спарбер

ВСЕ, ЧТО БЫЛО, БЕССЛЕДНО НЕ КАНЕТ
(памяти Валентины Готлиб, Евгении Лознер, Эммы Брандман,
 Полины Каплун, Эммы Гордон, Софьи Гальпер)

Тёплая полтавская погода
Стынет на запёкшихся губах.
Звезды девятнадцатого года
Потухают в молодых глазах.

(М. Светлов)

Слепой писатель, человек большого мужества и таланта, Филипп Иванович Наседкин прошёл сложный путь руководителя комсомольской ячейки в селе до секретаря ЦК ВЛКСМ. Он много и плодотворно трудился, написал несколько книг о героической молодёжи. Особое место занимает повесть "Так начиналась жизнь".

Что вдохновляло писателя? Он сам вспоминал: "Перед войной в Кременчуге в руки мне попал архивный документ о подпольщиках, замученных белогвардейцами. Подвиг их поразил меня. О нём я и написал повесть."

Поэт Павел Усенко всю свою жизнь тоже был связан с молодёжью. О подвиге кременчужанок знал давно. "Каждый раз в 20-е годы, когда ехал в свою деревню, я не мог не заехать в Кременчуг..." Больше месяца жил в этом городе, когда работал над своей поэмой.

Другой украинский поэт Николай Львович Нагнибида в поэме "Шесть" рассказывает об одном своём очередном приезде в Кременчуг:

Я знову тут,
І по дорозі
Туди, де пристані й мости,
Зустріну фабрику на розі
І напис: "Імені шести".

— 8 —

Рассказывая о делах подпольщиц, поэт пишет:

... вночі виносили з друкарні палкі відозви..., и далее

... На міст вели їх уночі,
Пурга вкривала землю голу,
І шість співали ідучи
Безсмертну пісню комсомолу.

О ком рассказывает писатель, о ком пишут поэты? О каких событиях говорят они?

Сохранилось не так много материалов, связанных с этим героическим временем, о казнённых шести героинях - дочерях еврейского народа.

Вот их имена: Валя Готлиб, Евгения Лознер, Полина Каплун, Эмма Брандман, Соня Гальпер, Эмма Гордон.

Вглядитесь, читатель, в эти простые хорошие лица. Все они были очень молоды: кому 16, кому 20 лет. Рано познали нужду, несправедливость, все вынуждены были пойти работать на табачную фабрику, все включились в борьбу за счастье народа.

...Грозный 1919 год. В городе свирепствовали террор и насилие. Власть несколько раз менялась - то красноармейцы входили в город, то петлюровцы, то войска генерала Деникина, то банды "украинских освободителей". И тогда, когда временно враги занимали Кременчуг, рабочие, молодежь, поддерживавшие Советскую власть, уходили в подполье. Особенно свирепствовали деникинцы, они приходили в бешенство от того, что им никак не удавалось обезвредить народных мстителей.

Говорят, в семье не без урода: нашелся предатель; шесть девушек попали в деникинские застенки.

Подпольщики старались освободить девушек. "Мы были готовы на всё, лишь бы спасти их, - вспоминал в конце 20-х годов И. Гильман, участник подполья. Матрос В. Ушаков, не считаясь с опасностью, явился к приставу:

- Сколько надо уплатить за то, чтобы освободить девушек? - спросил он.

- Двести тысяч, - не моргнув ответил тот. Но где взять такую сумму? И подпольщики решили убить пристава. Не получилось, погиб подпольщик.

Комендант города Редькин был более покладист: 60 тысяч

— 9 —

затребовал он. Другой подпольщик пошёл к раввину и подал бумагу подпольного комитета: "Гражданин Рафалович, ревком и губпартком предлагают вам взаимообразно, до возвращения Советской власти, выдать 100 тысяч рублей для нужд организации." Раввин пообещал, что на следующий день возьмёт деньги в банке. И опять неудача: подпольщик Н. Верный попал в засаду. Его жестоко пытали, бросили в тюрьму. Лишь случай помог тому избежать смерти.

А девушки молчали, они не выдали своих друзей. Этот день - 18 ноября 1919 года - стал последним в прекрасной жизни девушек-комсомолок. Деникинцы вывели их на мост и зверски зарубили саблями.

На самом берегу Днепра ещё до войны был установлен небольшой гранитный обелиск. Фашисты его уничтожили, но и до наших дней он не восстановлен.

Люди! Вы наши плоды пожинаете,
Нам же в земле истлевать суждено.
Что-то вы долго нам памятник ставите
Или забыли давно?

(Р. Рождественский)

Нет, девушек-героинь не забыли, их помнят.

Всё, что было, бесследно не канет,
А вернётся из прожитых дней:
Как живая вода наша память -
Даже смерть отступает пред ней.

(Ю. Разумовский)

Прекрасный Днепр, река, воспетая писателями и поэтами, принял в свои воды кровь многих лучших людей нашего народа. Сколько еще крови пролилось в него позже! Здесь стояли насмерть, здесь погибали люди разных национальностей в годы Отечественной войны.

Когда грянула самая страшная в истории война, подвиг шести еврейских девушек вдохновлял людей уже нового поколения создавать свои подпольные организации, бороться с врагом, шагнувшим на нашу с вами землю.

— 10 —

М. Спарбер

ЗОЛОТЫЕ ЗВЕЗДЫ КРЕМЕНЧУЖАН
(памяти Героев Советского Союза Александра Блувштейна,
Эммануила Готлиба, Николая Молочникова)

Для того, чтоб героями быть,
Человечество надо любить.

(М. Светлов)

В жестокой схватке с фашизмом в годы Второй мировой войны массовый героизм проявили представители всех народов Советского Союза. Свыше 11 тысяч воинов стали Героями, около ста пятидесяти фронтовикам-евреям было присвоено это высокое звание.

Среди семи кременчужан удостоены этого высокого звания и трое евреев: полковник А. А. Блувшейн, полковник Э. Д. Готлиб и лейтенант Н. М. Молочников.

Герои... Люди с Золотой Звездой на груди! "О каждом из них, - писал маршал И. С. Конев, - можно слагать песни, былины, писать книги. До войны они жили так, как и все: работали, учились, мечтали о будущем. Некоторые находились в рядах вооружённых сил. Но вот пробил грозный час войны. На Родину вероломно напали вооружённые до зубов гитлеровские полчища. В ту тяжкую пору, когда решалась судьба Отчизны, весь наш народ встал на защиту своей свободы и независимости.

Чем выше цель, за которую борется человек, тем величественнее и благороднее его подвиг.

А что такое подвиг? Счастье? Взлёт души? Удача? Нет! Подвиг - это беззаветная преданность Родине, умение выполнить свой долг. Совершая подвиг, человек весь отдается во власть идеи, которой верит безгранично, делу, которому служит."

Вот очерк киевлянина Леонида Проха об А. А. Блувштейне "Десантник", напечатанный в газете "Еврейские вести":

Герой Советского Союза Александр Абрамович Блувштейн родился 15 мая 1910 г. в Кременчуге в семье рабочего.

— 11 —

Учился в школе, работал на Кременчугском машиностроительном заводе. В 1932 г. Сашу призвали в армию. В 1935 г. он поступил в Ленинградское военное училище и в 1937 г. окончил его в звании младший политрук. С 1939 г. А. Блувштейн служит в штабе 36-го стрелкового корпуса.

С первых дней Отечественной войны А. Блувштейн на фронте. З6-й корпус попал в окружение под Дубно, и старший политрук Блувштейн выходит с группой командиров из окружения. Позже были бои под Москвой. В районе Малоярославца, на подступах к городу, батальону под командованием А. Блувштейна было приказано овладеть важной стратегической высотой, которую немцы превратили в мощный узел сопротивления. Позиции нашего батальона были под непрерывным огнём противника. Несмотря на это, бойцы ворвались на высоту и уничтожили танки и огневые точки врага. За этот подвиг все солдаты батальона были награждены орденами и медалями, Блувштейн получил орден Красного Знамени.

В 1943 г. майора Блувштейна назначили заместителем командира батальона особого назначения 5-й Гвардейской воздушно-десантной бригады. В его обязанности входил подбор и подготовка личного состава к военным действиям в тылу противника.

Войска готовились к форсированию Днепра. Для подготовки плацдарма на Днепре в тыл к немцам планировалось сбросить 5-ю Гвардейскую бригаду. В тёмную октябрьскую ночь 1943 г. транспортные самолёты с подразделениями бригады пересекли линию фронта и взяли курс на Канев. На потолке самолета вспыхнула синяя лампочка - сигнал приготовления к десантированию. Первым вскочил майор Блувштейн и по повторному сигналу исчез в тёмном проёме десантного люка, затем прыгнули остальные бойцы. Командир батальона находился в другом самолёте и прыгал позже. С земли взлетели осветительные ракеты врага, вслед за ними темноту прошили сотни нитей трассирующих пуль. Но бойцы постепенно садились на землю. Во время десантирования многие погибли, в том числе и командир батальона. Несколько человек попало в плен к немцам, и среди них радист, но шифры он успел уничтожить. Командование батальоном принял на себя майор Блувштейн. Он выслал разведку к селу Тулицы. Разведчики, находившиеся на опушке леса, видели, как по дороге вдоль леса двинулись автоматчики и повозки с полицаями, а в селе осталось около двух батальонов противника на отдыхе. Во время одного из рейдов фашисты заметили наших

— 12 —

бойцов и открыли огонь из автоматов. В кратком бою победили разведчики, захватив важные документы.

Из штаба фронта поступил новый приказ: бригаде предписывалось организовать рейды в тыл противника с целью уничтожения коммуникаций и баз противника. С Большой земли на базу десантников начала поступать помощь - боеприпасы, продовольствие и медикаменты. Новые задачи потребовали иных способов борьбы. В процессе боёв к батальону Блувштейна присоединились небольшие партизанские отряды. В результате было создано мобильное десантно-партизанское объединение. Оно уничтожало в тылу врага боевую технику, бойцы нападали на дороги и базы противника. Были убиты десятки вражеских солдат, взорваны склады боеприпасов и продовольствия, несколько эшелонов, два моста. Потери отряда были минимальными.

После получения приказа о помощи в организации и подготовке нового плацдарма в районе Черкасс, отряд Блувштейна приступил к его выполнению. Немцы бросили против десантников и партизан танки и мотопехоту. В самый ответственный момент боя Блувштейн приказал двум группам автоматчиков ударить по врагу с флангов. Немцы вынуждены были отступить.

Десантники встретили передовую группу наших сапёров, переправившихся с левого берега Днепра для наведения переправ.

По ним двинулись наши войска - пехота, артиллерия, танки. Десантники начали преследовать противника. Бои на Днепре продолжались до января 1944 г.

Командование фронта представило майора Блувштейна А. А. к званию Героя. "... За умелые боевые действия в тылу противника, в том числе за инициативу по объединению десантных подразделений и партизанских отрядов для совместной борьбы с врагом..." Указом Президиума Верховного Совета от 24.04.1944 г. Александру Абрамовичу Блувштейну было присвоено звание Героя Советского Союза.

После боёв на Днепре бригада была направлена на отдых и переформирование. Александр Абрамович получил краткосрочный отпуск и съездил к семье в Нижний Тагил. Далее опять фронт, освобождение Украины, Западной Европы. Последние дни войны он встретил на Дальнем Востоке в боях с японцами. После Победы А. Блувштейн служит на Дальнем Востоке, учится в Военной академии.

За годы войны А. А. Блувштейн был награждён орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны I степени, орденом Красной Звезды и многими медалями.

— 13 —

В 1958 г. уволился в запас, жил и работал в Киеве. Александр Абрамович умер 20 октября 1984 г. и похоронен на Городском кладбище Киева. На его родине, на стене кременчугского завода "Дормаш", установлена мемориальная доска в честь героя-десантника.

* * *

Когда пишут о героях, неизменно говорится о храбрости воинов. Значит ли, что храбрый тот, кто ничего не боится, кто легко идёт на смерть? Нет. Вот что говорит о храбрости мудрый писатель и педагог Антон Семёнович Макаренко: "Храбрый не тот, который не боится, а храбрый тот, который умеет свою трусость подавить. Другой храбрости и быть не может. Вы думаете, идти на смерть под пули, под снаряды - это значит ничего не испытывать, ничего не бояться? Нет, это значит и бояться, и испытывать, и победить боязнь." Вот что такое храбрость.

Эммануил Давидович Готлиб после окончания школы работал слесарем на Донбассе, затем в Кременчуге. Двадцатилетним парнем в тридцатые годы в числе двадцатитысячников стал председателем колхоза в селе Кустогрызово на Херсонщине. И хоть дела в колхозе начали улучшаться, Эммануил решает посвятить свою жизнь армии. Он поступает в военно-политическое училище.

Быстро минули два года учёбы, и молодой лейтенант принимает участие в боях с японскими интервентами у озера Хасан. Здесь герой получает первую свою награду - медаль "За боевые заслуги". Совершенствуется воинское мастерство; его опыт, знания высоко оценивает командование. А когда грянула Великая Отечественная, Эммануил Готлиб уже командовал батальоном, затем полком на Северо-Западном фронте.

Особенно отличился командир в боях летом 1944 года на территории Белоруссии. Здесь, у села Ковалёво, шестнадцать раз фашисты атаковали его полк. Выстояли, победили! В этом бою враги потеряли около 700 солдат, шесть пулемётов, две самоходных установки.

А потом была Латвия. Чтобы задержать наступление советских войск, гитлеровцы решили взорвать мост через реку, заложили под него взрывчатку и подожгли шнур. Рискуя жизнью, Эммануил Готлиб

— 14 —

бросился к шнуру и в полуметре от взрывчатки перекусил его зубами. Переправа осталась невредимой. Наступающие войска по мосту переправились на другой берег и продолжили преследовать противника.

8 августа 1944 года противник укрепился в городе Крустпилс. Сильный огонь противника не давал возможности войти в город. Тогда Готлиб со своим батальоном обошёл его и ворвался с другой стороны. Но два немецких пулемёта из подвала здания остановили бойцов. Готлиб по водосточной трубе со связкой гранат подполз к подвалу и уничтожил пулемёты.

Майор Готлиб также отличился при форсировании речки Айвиэксте. Переправившись на западный берег, бойцы под его командованием удерживали захваченный плацдарм. Шесть раз они отбили контратаки врага. Готлиб сам из станкового пулемёта расстреливал фашистов, но был тяжело ранен. Он не оставил поле боя и продолжал стрелять, пока немцы не отступили. После боя его нашли возле разбитого пулемёта без сознания.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года за мужество и отвагу, проявленные в боях с фашистами, майору Э. Д. Готлибу было присвоено звание Героя Советского Союза. Грудь героя украсили и два ордена Ленина, ордена Красного Знамени и Суворова III степени, многие медали.

 * * *

Когда смотришь на фотографию Николая Моисеевича Молочникова, первая мысль, которая приходит - какое мужественное лицо у этого человека! И действительно, это был необыкновенно храбрый, мужественный воин. О таких писал незабвенный Юлиус Фучик: "Герой - это человек, который в решительный момент делает то, что нужно делать в интересах человечества."

Николай Молочников - из другого поколения советских людей, он родился и вырос, когда в Кременчуге стали строить вагоностроительный завод, восстанавливать Крюковский карьер, построили мощную суконную фабрику.

— Когда первые бомбы начали падать на его родной город, он пошёл в военкомат с просьбой отправить его на фронт. "Молод, - сказали ему, - придёт время, будешь воевать". Но враг всё ближе, и

— 15 —

он, семнадцатилетний, вступает в ряды Кременчугской дивизии народного ополчения. И с этого момента он на долгие-долгие годы связывает свою судьбу с армией, с войной. Его направляют в артиллерийское училище, а через год Молочников возвращается в действующую армию в звании младшего лейтенанта. Дивизион Молочникова не щадит врага.

Осенью 1944 года истребительно-противотанковый артиллерийский полк вел тяжёлые бои на территории Румынии. Отважно действовал огневой взвод батареи этого полка под командованием младшего лейтенанта Н. М. Молочникова на подступах к городу Тимишоара. 17 сентября взвод отбил контратаку противника, подбив два вражеских танка.

Но ещё более тяжёлый бой разгорелся 12 октября 1944 года под городом Хайду-Сабосло. В течение дня взвод младшего лейтенанта Молочникова отбил 7 атак противника, уничтожив 2 танка и 2 самоходных орудия. Орудийный взвод не был прикрыт пехотой, а поэтому Молочникову пришлось командовать взводом и одновременно вести огонь из ручного пулемёта.

Редели ряды артиллеристов. В каждом орудийном расчете осталось по 2-3 человека. Раненный в грудь Молочников продолжал бой. Когда он закончился, вокруг пулемёта Молочникова насчитали 125 трупов противника.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1945 года за образцовое выполнение заданий командования и проявленные при этом мужество и отвагу младшему лейтенанту Н. М. Молочникову присвоено звание Героя Советского Союза. Он награждён орденами Отечественной войны I степени, Красной Звезды и многими медалями.

* * *

И что интересно! Трое героев-кременчужан после колоссального напряжения военных лет перековали мечи на орала. Им и отдохнуть не пришлось: фронтовики снова оказались на фронте - на трудовом.

Такими и остались в памяти эти герои.

Всё меньше, меньше остается рядом
Товарищей хороших и друзей,
Не потому, что падают снаряды
Давно на территории твоей, -

писал поэт-фронтовик Сергей Орлов. Герои, по словам другого поэта, никогда не умирают. Они живут в легендах и песнях народа. А песня вечна, как вечна жизнь.

— 16 —

В. Чазова

ОТЕЦ "ДЕЛЬФИНА"
(памяти Михаила Бричкова)

Под яркими лучами солнца прохладной прозрачной голубизной манит вода. По бортику бассейна "Дельфин" выстроились юные пловцы. Звучит спортивный марш Дунаевского, который так бодрит, придаёт уверенность. А она так необходима и этим "воробышкам" из младшей группы, и уже известным в Украине спортсменам-разрядникам, кандидатам, мастерам спорта.

Внимание! - звонкий голос завуча спортивной школы, как сигнал "приготовиться!" - Начинаем соревнования, посвящённые памяти бывшего директора школы, Заслуженного тренера Украины Михаила Владимировича Бричкова. На старт!

... Он улыбается с портрета, возле которого сегодня так много цветов. Как дорог его сердцу был этот дружный громкий всплеск на пяти дорожках пяти тел, с силой входящих в воду, и крик трибун:

- Давай! Быстрей! Скоро финиш!

Как любил он эти майские старты в конце учебного года, когда трибуны ломятся от болельщиков, когда юркие тела юных спортсменов, позолоченные первыми весенними лучами солнца, то прячутся под воду, то на долю секунды появляются над поверхностью воды, когда взволнованные тренеры рвутся к судьям, которые ловят момент касания о бортик. Финиш! И сладкое слово "рекорд"! Награждения, поздравления, пожелания спортивных успехов...

И затихает бассейн, гаснут прожектора, улеглись волны, и вода становится тёмной и тяжёлой... Перейден ещё один Рубикон: шесть перворазрядников, двое воспитанников стали чемпионами области, один недотянул десятые доли секунды до республиканского рекорда... Неплохо. Можно спокойно походить, все разложить по полочкам: Лена теряет секунды на старте, Василёк - на поворотах. Надо работать с ребятами. Впереди лето, можно увеличить нагрузки.

— 17 —

И спокойно становится на душе - год прошёл не зря..

Когда началось всё это? Он помнит, он знает.

Далекий 1935-й. Киев. Огромный Днепр. Сын рабочего завода "Большевик" Миша Бричков не так часто бывал здесь - родители на работе, а за походы на реку с друзьями 10-летнего Мишу строго наказывали. И вот весь третий класс 60-й киевской школы за хорошую успеваемость оставили на летний месяц в школьном пионерском лагере. Ежедневно - на Днепр. Он сидел на раскалённом песке и отводил глаза от голубизны воды. Стыдно. Плавать Миша не умел и так завидовал мальчишкам, которые по-собачьи, поднимая миллионы брызг, плавали наперегонки.

Я буду плавать лучше, быстрее, дальше, - обещал в мыслях.

Взрывы бомб на соседней улице в 4 утра 22 июня 1941-го оборвали всё: юношеские мечты, планы, мирную, относительно самодостаточную жизнь. Вместе с заводом "Большевик" семья Бричковых эвакуировалась в Астрахань, и Миша издали начал осуществление мечты - поступил в ремесленное училище № 10 водного транспорта.

На фронт Михаил Бричков пошёл добровольцем. Военное училище в Новосибирске, офицерские погоны, 20-дневный маршрут товарняком в состав 1-го, а затем 4-го Украинского фронтов... Польша, Чехословакия, Венгрия, Германия...

Как-то майским днем победного 45-го в венгерской столице вышел к Дунаю, через мост направился в старую Буду. Роскошные особняки с пустыми глазницами окон... Война не щадит красоты. И впервые в жизни в небольшом дворике увидел бассейн. Среди чёрных руин и обугленных деревьев он был, как оазис чистоты и свежести, был как из далекой сказочной юношеской мечты...

А до воплощения её было ещё долгих 12 лет...

В группе первокурсников Киевского института физической культуры сразу полюбили небольшого, ладно скроенного юношу со смоляным чубом, с весёлыми агатовыми глазами. До третьего курса Миша так и проходил в гимнастёрке и шинели. Не много купишь на студенческую стипендию...

Полтава понравилась молодому преподавателю физкультуры - уютно, зелено, люди спокойные, приветливые. Работал в средних школах, в добровольном спортивном обществе "Колхозник" (оно в Украине было тогда самым популярным), директором детской спортивной школы № 2, где воспитывали юных волейболистов, баскетболистов, футболистов.

Работал успешно, но ... не давала покоя мысль - не моё это, не моё. Не мог отделаться от воспоминания, иногда казавшегося

— 18 —

красивой сказкой: голубая вода в бассейне небольшого дворика в венгерской столице.

Но был он не мечтателем, а человеком дела. Стучался во все двери. Ему открывали, выслушивали, а потом рекомендовали оглянуться: 12 лет после войны, Полтава ещё не залечила раны, ещё стоят скелеты сожжённых фашистами домов в центре города, десятки тысяч семей - без квартир, основное жилище - коммуналки, ещё не хватает детсадов, школ, ещё городские больницы ютятся в крохотных помещениях. О каком бассейне может идти речь?! Вообще, ещё такого сооружения не строили в области.

Он решил действовать иначе. С первыми тёплыми лучами солнца стал выводить детей на Ворсклу. Поглазеть туда приходило много любопытных. Примитивным способом огородили 25 метров водного пространства, сделали две дорожки, и преподаватель физкультуры приводил сюда школьников на обучение плаванью. Самых "плавучих" отбирал в отдельную группу.

Именно там он "вычислил" будущих участников Олимпийских игр, мастеров спорта Международного класса Лидию Гребец и Женю Михайлова, чемпионку СССР, члена сборной СССР и Украины, чемпионку Украины, мастера спорта Веру Птушкину и многих других.

Именно здесь, в импровизированном бассейне, научились они плавать, что должно быть так же естественно для человека, как умение ходить, бегать, сидеть.

И однажды в конце 50-х Михаил Владимирович выложил на стол председателя горисполкома отчёт об обучении плаванью школьников, а к нему приложил с десяток грамот, завоёванных его воспитанниками на республиканских и всесоюзных соревнованиях. Это был неоспоримый аргумент. Лёд тронулся. На освобождённую от хлама территорию на улице Фрунзе в центре Полтавы прибыл один из двух имеющихся в городе экскаваторов. Это было тоже в мае, это было тоже весной, в самом знаковом для Бричкова месяце, когда сбываются надежды, когда мечты обретают реальную оболочку. Он пришёл на площадку рано утром, и, казалось, стрелки часов не доползут до восьмёрки... Тихо, тихо, сердце, ещё всё впереди, ты должно, ты обязано выдержать - ведь всё уже так близко. А оно, беспокойное, не даёт проглотить ком в горле, и он находит выход - брызнули слезы из глаз. Что это? Ветер?

— 19 —

Пыль от бульдозера? Это было начало. Это было создание Полтавской школы плавания, которая даст советскому спорту много имён.

Как не терпелось пловцам! Они не могли пассивно ждать окончания строительства своего дома, готовы были пригоршнями выносить землю из котлована. Приходилось силой авторитета прогонять их со стройки, чтобы не случилась беда.

1965 год. И опять май, и опять Полтава в цветении садов, и опять от напора кустов цветущей сирени не выдерживают заборы, и она, благоухая, вываливается прямо на улицы.

19 мая, в день рождения пионерии, на улице Фрунзе гремел духовой оркестр. Вот оно - детище, пусть ещё несовершенное, примитивное, но оно есть, оно начинает свою, уже не зависящую от него, жизнь.

Есть бассейн, который получил название "Дельфин".

Пошли будни. Первые ученики, получившие свои спортивные разряды ещё на Ворскле, становились тренерами. Летом было всё в порядке, а с осенними холодами пришли трудности. Дети раздевались в маленьком дощатом, типа вагончика, помещении, по снегу бежали и прыгали в бассейн.

Но, несмотря на это, как вырос интерес к плаванию в городе! В небольшие спортивные группы уже было трудно попасть.

Михаил Владимирович стал директором объединённой спортивной школы, куда, кроме игровых видов спорта, вошло плавание.

Годы... Они добавляли седины в густой смоляной чуб, морщины поселились в уголках прищуренных глаз (постоянный блеск воды и солнца делали свое дело), но сколько приносили они радости! Это были звёздные годы. Женя Михайлов и Лида Гребец выиграли первенство Украины, Союза, Европы и едут на Олимпийские игры. Бричкова не взяли, хоть был он уже тренером сборной Украины. Невыездной.

Приехали ребята призёрами, и прямо с поезда - в маленькую квартирку Бричковых. Он ждал их, каждый час ночью смотрел на часы, в пять поставил чайник на плиту. Стук в дверь. Пришли! Это ли не звёздная минута!

Все достижения пловцов помогли убедить власти - школа должна расти. За одно лето провели реконструкцию ванны бассейна. Теперь здесь можно проводить соревнования любого ранга, длина дорожек - 50 метров.

Выросло здание вокруг бассейна - с душевыми, раздевалками, большим тренировочным залом для общей физической подготовки, пансионатом на 60 мест, столовой, "лягушатником" для обучения малышей. А со временем, чтобы болельщики могли

— 20 —

чувствовать себя комфортно, поднялись трибуны с летними комнатами для спортивного лагеря.

Школа получила титул "спортивная школа по плаванью Олимпийского резерва". Уже рядом, в средней школе №14, появились спортивные классы пловцов...

Теперь можно было во время летних и зимних каникул открывать спортивный лагерь. "Выбил" деньги на питание сборной команды.

И результаты не заставили себя ждать: воспитанники школы регулярно занимали призовые места на всесоюзных, республиканских, областных соревнованиях.

Совсем юной пришла в бассейн Светлана Кобчикова - и вот она занимает три первых и два вторых места на приз газеты "Советский спорт", ей присваивается титул мастера спорта Международного класса; в 16 лет она становится призером Олимпийских игр, побеждает на Всемирной универсиаде, становится чемпионкой Европы... И на всех соревнованиях, когда в честь полтавской пловчихи играет гимн её родины, звучат слова: "Тренер чемпионки - Заслуженный тренер Украины Михаил Бричков".

За короткое время подготовлено им 12 мастеров спорта, чемпионов и рекордсменов Европы, СССР и Украины...

Течёт жизнь своим чередом... Пришли в спорт обе дочки, тоже стали тренерами по плаванию, сын избрал другую профессию...

70 лет. Время подводить итоги.

Вот он - результат всей жизни, вот дело, которому отдано всё: здоровье, нервы, опыт...

Манит голубой прохладой вода в бассейне, в торжественном марше проходят по бортику его воспитанники, его дети - воплощение его мечты. У мастеров спорта через плечо на перевязи - десятки медалей, и в каждой - частичка его сердца, а за чемпионами еле-еле поспевают самые маленькие пловцы. Их будут воспитывать бывшие ученики Михаила Бричкова, которые унаследовали его влюблённость в спорт.

Он ушёл из спорта и ушёл из жизни. На еврейском кладбище в далёком Сан-Франциско нет величественных памятников. Есть табличка: "Бричков М. В., 1925-1999". И - груда камешков. Здесь не принято приносить цветы. Было время разбрасывать камни, пришло время их собирать. В каждом - частичка памяти об отце, муже, дедушке. Учителе... Сюда не доносятся звуки оркестра и голос: "Начинаем соревнования памяти Заслуженного тренера Украины Михаила Владимировича Бричкова". А он улыбается с портрета в фойе школы: "Вперед, ребята, прорвёмся!"

— 21 —

В. Вайнгорт

ПОЛТАВА БЫЛА ЕГО ГЛАВНОЙ ЛЮБОВЬЮ
(памяти Льва Вайнгорта)

Лев Семенович Вайнгорт с женой Еленой Ивановной

Торжественного белоколонного ансамбля вокруг парка с величественным памятником, увенчанным золотым орлом; ансамбля, позволившего когда-то назвать Полтаву "малым Петербургом", без которого немыслим наш город, - могло сегодня и не быть.

Мало осталось в живых полтавчан, помнящих Круглую площадь 1945-го или 1946-го года, окружённую сплошными развалинами, перед которыми кое-где торчали обломки колонн. Как раз тогда, в первые послевоенные годы, именитыми киевскими архитекторами был разработан генеральный план "новой Полтавы", в центре которой не было места парку, а памятник Славы стоял бы посередине сплошь заасфальтированной круглой площади, окружённой 5-6-этажными, облицованными желтоватой керамической плиткой зданиями с башнями и шпилями. Намечалась площадь вроде той, что потом возникла в Киеве у Центрального почтамта, похожая на площадь в Запорожье, Донецке, Кривом Роге - разве что круглая.

Против проекта киевских мэтров выступили полтавские специалисты, объединившиеся вокруг Главного архитектора города Льва Семёновича Вайнгорта. Ему тогда было 32 года. Будь он старше, может, и не стал бы так безоглядно выступать против проекта "центра социалистической Полтавы", а тогда ринулся в Москву искать сторонников в правлении Союза архитекторов СССР, общественность местную поднял и сумел убедить в необходимости восстанавливать старый облик города первого секретаря обкома КП(б) Украины Маркова (человека не только властного, но и умного). В результате на конкурсе проектов по застройке центра сплошь разрушенной Полтавы победило предложение восстановить сложившийся в XIX веке уникальный архитектурный комплекс Круглой площади. Причём, восстановить

— 22 —

не в том виде, каким он сложился к началу Большой войны, а таким, каким представлялся архитекторам русского классицизма, создававшим ансамбль не только на основе "образцовых" (типовых) проектов того времени, но и специально разработанных для Полтавы - вроде проекта здания кадетского корпуса или губернаторского дома.

Тогдашняя работа полтавских архитекторов стоит в одном ряду с восстановлением погубленных гитлеровцами ансамблей Павловска, Петергофа, Пушкина. Они и знали о делах друг друга, и дружили - архитекторы Ленинграда и Полтавы, о чём свидетельствуют многочисленные фотографии из домашнего архива Льва Семёновича Вайнгорта. Фотографии и негативы из этого архива вообще прекрасно передают приметы того времени: вот десятки людей тянут верёвками остатки двухэтажной кирпичной стены разрушенного здания, где потом будет построен кинотеатр; по живому конвейеру из рук в руки передают кирпичи, очищая площадку, где сейчас находится здание почтамта. Не было башенных кранов или бульдозеров, всё делалось вручную, а отсутствие техники восполнялось энтузиазмом. Не случайно в альбоме с этими фотографиями листовки из тех, что в сорок четвёртом сбрасывались с самолета над городом во время субботников: "Клянемось, що чорні руїни Полтави покриють прекрасні рожеві сади..."

А сколько радости в лице главного архитектора на тех фотографиях! Запечатлен момент, когда под сбиваемой штукатуркой обнаружили старый герб Полтавы; на другой он снят вместе со скульптором Багрием, сделавшим по найденным в Эрмитаже чертежам копию фигуры льва для восстановления памятника коменданту города в дни Полтавской битвы - полковнику Келину. Серия фотографий запечатлела павильоны устроенной в сентябре 1944 года (к годовщине освобождения Полтавы от фашистской оккупации) областной выставки "достижений по восстановлению..." Она была устроена на свободной от руин территории - зелёном партере у памятника Славы. С этими павильонами связано одно личное открытие Льва Семёновича Вайнгорта, о котором он потом любил рассказывать:

"Выставку пришлось делать в условиях абсолютного дефицита: досок нет, фанеры нет, холста нет, а масляная краска оказалась только зелёная, и была ещё известь для побелки. И тогда главный архитектор придумал украсить павильоны, входы и вообще всю выставку кабаками... огромными полтавскими тыквами, собравшими на своих крутых боках все краски щедрого украинского лета.

— 23 —

С тех пор, - говорил Лев Семёнович, - ничего не знаю красивее созревшей украинской тыквы ни по форме, ни по цвету".

А ещё он любил мальву и мечтал украсить растущими мальвами все улицы города.

Последние в своей жизни мальвы он сажал на усадьбе Николая Васильевича Гоголя. Но это уже другая история.

После почти тридцатилетнего руководства восстановлением, а точнее сказать, воскрешением полностью уничтоженной Полтавы ему судьба дала возможность воссоздать из небытия и гоголевскую усадьбу.

В его трудовой книжке два основных (по сроку, по крайней мере) места работы: около тридцати лет - Главный архитектор Полтавы и около десяти - директор музея Н. В. Гоголя в селе Васильевка Диканьского района Полтавской области. Между прочим, единственного места на земле, которое сам Николай Васильевич считал своим домом и куда постоянно возвращался из Петербурга, Рима, Москвы, отовсюду посылая матери подробные наставления по устройству и украшению дома и усадьбы... По этим его советам, кстати сказать, а также по описаниям и зарисовкам современников, да еще по нескольким фотографиям полтавского художника-фотографа Хмелевского создавал авторский коллектив архитекторов - выпускников Полтавского строительного института под руководством своего учителя - доцента кафедры архитектуры, а потом директора музея Льва Семёновича Вайнгорта проект Гоголевского заповедника.

Горькая и счастливая звезда вела его по жизни. Дважды

— 24 —

пришлось прийти на пепелище. Осенью 1943-го - на разрушенную землю родного города, где - по данным специальной государственной комиссии, расследовавшей преступления фашистских захватчиков - разрушено было 80% жилого фонда, 100% культурных и административных зданий, 100% промышленных сооружений. А осенью 1968-го - на пепелище родового имения Гоголей, где в конце шестидесятых под высоким украинским небом был только поросший удивительной высоты чертополохом холм над сильно заросшим прудом. Дом Гоголей и все постройки вокруг него вместе с селом уничтожила отступавшая немецкая армия. Говорят, танки ночью потеряли дорогу, и, чтобы не завязнуть в жирном диканьском чернозёме, зажгли гоголевскую усадьбу: сделали себе маяк на повороте Сорочинского шляха.

Говорят, если человек не приобщён к страстям и главным свершениям своей эпохи, есть сомнения: жил ли он вообще.

Свидетельством жизни Льва Семёновича Вайнгорта служит отнюдь не памятная доска на маленьком кирпичном доме по Комсомольской улице, где написано: "Здесь жил..." и т. д. и т. п. Его страстная деятельная натура нашла воплощение в одном из самых прекрасных городов Украины и в одном из самых трогательных её музеев.

Два года назад коллега отца и сотрудник Полтавского краеведческого музея Валентин Кожемякин рассказал мне о последнем вечере жизни Льва Семёновича на этой земле. Тёплым майским вечером они встретились на углу Октябрьской и Комсомольской улиц и обсуждали возможность установки памятной доски на доме, где было ателье полтавского художника-фотографа начала XX века Хмелевского (человека интереснейшей судьбы), а потом Кожемякин удивил Льва Семёновича, рассказав о фасаде кирпичного дома с остатками оконных переплётов в стиле украинского модерна, о которых, как оказалось, Вайнгорт не знал. И они пошли уже в сумерках к этому утопающему в майском цветении сада фасаду, а потом ещё обсудили и обошли "точки", с которых считали необходимым на следующей неделе фотографировать весенний город... Лев Семёнович рассказывал о последнем своём увлечении - исследовании еврейских культурных сооружений в Полтаве: где была солдатская синагога, где синагога торговцев. Он собирал сведения для статьи о следах еврейской культуры в культуре украинской. Рассказывал - как всегда - увлечённо, о планах устроить выставки... Утром его не стало.

— 25 —

Как получилось, что еврейский парень с полтавской окраины, "Лёва с Трегубовской", выучился на архитектора, поработал немного в Москве на метрострое и в 25 лет стал Главным архитектором родной, утопавшей в садах губернской Полтавы? Впрочем, здесь удивляться нечему. Такое было время. Удивительнее другое - как получилось, что чечёточник, синеблузник, вчерашний харьковский студент, комсомолец-метростроевец оказался с первых своих самостоятельных шагов защитником и охранителем культурного наследия, не давшим в тридцать восьмом развалить колокольню на Белой беседке, не позволившим закрыть перспективы городских улиц, открывавшихся видами на монастырь; боровшимся и победившим идею установки памятника Сталину на месте всё той же многострадальной колокольни; не позволившим обстроить многоэтажками площадку Спасской церкви; сохранившим на складе горкомхоза чугунные детали "памятника царю" (памятник на месте отдыха Петра I) и восстановившему этот памятник при первой возможности, когда после войны была пересмотрена официальная точка зрения на петровскую эпоху; отыскавшему черт-те где фигуру Петра I, отлитую скульптором Адамсоном для полтавского кадетского корпуса, и путём авантюрных комбинаций добившегося установки этой скульптуры перед музеем Полтавской битвы...

Есть его записки о своей жизни, которые когда-нибудь будут напечатаны; есть архив, где хранятся документы, точно определяющие дела и роль Льва Семёновича Вайнгорта в период восстановления Полтавы. Но нет там ответа на главный вопрос, который задали его жизнь и работа - почему ему в судьбе города случилось сыграть роль хранителя и приумножителя культурно-исторического его наследия? Такой вопрос всегда возникает, когда знакомишься с фактами жизни народа.

Как говорил Лев Николаевич Толстой, "дух дышит, где хочет - и, понятное дело, через кого хочет". Тайна сия велика есть. Потому что это тайнее таланта.

— 26 —

Б. Левин

САМОЕ ДОРОГОЕ
(памяти Абрама Ваховского)

Телефонный звонок резко нарушил привычную тишину в коридоре хирургии. Звонили из санитарной авиации, срочно просили к телефону врача. Подошёл дежурный ординатор Виктор Данилович Карнаух.

- Что случилось?

- К вам повезли больного.

- Что с ним?

- Ранение сердца.

И всё. Ничего больше. Да и зачем? Никаких объяснений и не надо. Жизнь человека в смертельной опасности.

Когда потерпевшего приблизительно через полчаса внесли в больницу, его уже ждал заведующий торакальным отделением. Больной был в тяжёлом состоянии. Тоны сердца не прослушивались. Дыхание слабело. Человеку было за шестьдесят, это усложняло дело: справится ли организм с операцией? А оперировать необходимо. Только это спасёт от верной гибели.

Два слова произнес хирург: "Будем оперировать". Но этого было достаточно, чтобы всё немедленно пришло в движение.

Тяжело, почти невозможно рассказать непосвящённому, что происходит в операционной перед операцией, как она выглядит. Это передать невозможно. Надо самому видеть и слышать.

И правда, как передать то состояние врачей и сестёр, когда они готовятся к операции? Ведь дело не только в том, что они тщательно моются, проверяют - ещё и ещё раз, - как размещены инструменты, сестры приносят разные препараты, необходимые во время операции. Проверяется аппаратура, подача кислорода. Всё это так, но главное в другом - в самом настрое. Ведь каждая операция, пусть незначительная, на первый взгляд, - открытие, неожиданность, определённый риск, напряжённый труд и большая ответственность. А. И. Ваховский мог бы рассказать сотни случаев, когда, готовясь к операции, он шёл на одно, а в ходе её оказывалось, что надо оперировать другое, и тогда нужна была смелость, умение не растеряться, найти в этих сложных обстоятельствах за операционным столом единственно правильное решение.

В операционной нет и не может быть спокойных, но нет и не может быть растерянных. Большая сила воли, собранность - вот

— 27 —

что необходимо прежде всего, ибо решаются здесь вопросы жизни и смерти...

Доктор мылся, надевал специальный халат, а мыслями уже был за столом, прослеживал ход операции и, конечно, волновался: а вдруг всё изменится и пойдёт не так, как он предвидел? Никто не знал и не должен был знать, каких усилий стоит хирургу его внешнее спокойствие.

Более 20 лет знает Полтава врача А. И. Ваховского как хирурга, из них пять лет - он главный хирург области и одновременно - заведующий торакальным отделением - первым такого рода отделением в области, им же, Ваховским, организованным. Только благодаря новейшим исследованиям медицины стало возможным открытие такого отделения в областной больнице. Раньше, и не только до революции, но и 5-6 лет назад, скажем, об операциях на легких в Полтаве и не думали. Всех больных направляли в харьковские клиники. Нужен был опытный, знающий доктор и, конечно, аппаратура.

Медицинская практика знает случаи, когда в силу необходимости при ранениях и раньше оперировали сердце, но в большинстве эти операции заканчивались смертью. Сейчас в руки врача дана первоклассная техника, мощные средства для защиты человека, тем не менее, операция на сердце настолько сложное дело, что малейшее упущение, недосмотр, потеря времени могут вызвать катастрофу...

Доктор Ваховский, готовый к операции, внимательно следил, как анестезиолог вводил специальную трубку в трахею потерпевшего, через которую подаётся наркоз. Еще несколько минут - и мышцы грудной клетки и диафрагма будут выключены с помощью курареподобных лекарств, они как бы парализуются. Одна из сестёр взяла несколько граммов крови больного, и врач тут же определил её группу. Возле стола, который посреди большого белого зала казался островком, всё было готово к операции. Хирург Ваховский и его ассистенты - врач Карнаух и один из курсантов - стали в голове человека с выключенным дыханием, который, казалось, не подавал никаких признаков жизни.

— 28 —

А за окнами - осень. Она цветёт всеми красками. Синеет прозрачное небо меж веток вековых деревьев. Доносится едва слышная городская разноголосица.

Никто в этот день не думал, наверное, не мог предвидеть, что в одной из тихих комнат больницы, где не слышно ни стона, ни слова, идёт напряжённая борьба за ещё один глоток воздуха для человека, который попал в беду, за ещё один удар его сердца.

Рука в резиновой перчатке протянута к сестре:

- Скальпель.

Одно слово, один взгляд - и все понимают, что надо делать, что подать, принести, что проверить, ещё раз и ещё.

Анестезиолог доктор Бондаренко четко, без задержки отвечает на каждый вопрос хирурга. Она вся - внимание. Не случайно хирург так надеется на своего помощника, полностью доверяет ему...

Наконец, сердце открыто. Вот оно - в залитой кровью "рубашке" - бьётся тяжело и медленно. Кровь, которая вылилась при ранении, мешает ему, кажется, ещё секунда - и оно остановится. Пальцы хирурга осторожно прикасаются к нему, освобождают от сгустков крови. Затрепетав, как птица, вырвавшаяся на волю, сердце уже бодрее сжимается и разжимается. А хирург внимательно осматривает его - ищет рану. Где же она? Вот, в левом желудочке. Сюда попало смертоносное оружие.

- Новокаин.

Операционная сестра вкладывает в протянутую руку шприц. Хирург делает укол в сплетение нервов - в наиболее чувствительное место. И удары сердца выравниваются.

Теперь сшивать! Но сердце опять слабеет. И снова - укол. И только после этого хирург быстрыми точными движениями зашивает рану желудочка. Стежок, ещё один - и раны уже нет, она ушита, надёжно, навсегда.

А хирурга уже беспокоит пульс. Он слабый. - Давление?

Анестезиолог называет цифры.

Вводятся новые лекарства в вену руки. Пульс выравнивается.

Наступает время, когда надо быстро и аккуратно закончить операцию - закрыть большой, в ладонь шириной, разрез в грудной клетке. Шов за швом. Их накладывают послойно, десятками, множество. Один из ассистентов перевязывает, а хирург шьёт - быстро, чётко, без передышки.

Но борьба за жизнь ещё не окончена. Хорошо, если сердце справится, а может быть и не так. Тем более, сердце уже не молодое.

— 29 —

Как много ещё нужно времени, чтобы опасность полностью миновала.

Врач ещё некоторое время стоит возле стола, пока анестезиолог вынимает трубку. Действие наркоза прошло. Больной дышит самостоятельно, правда, тяжело, будто несёт огромную тяжесть...

За свою жизнь А. И. Ваховский сделал более четырёх тысяч операций, но ни одна не была похожа на другую. У каждой было что-то своё, специфическое, у каждого больного свой послеоперационный период.

Прошло ещё несколько минут, и когда, казалось, наибольшая опасность уже позади, анестезиолог, не отходившая от операционного стола, вдруг испуганно повернулась к хирургу:

- Больному плохо!

- Что?

- Остановилось дыхание.

Она могла бы этого и не говорить, доктор Ваховский уже был возле стола. - Пульс? - Исчез. - Давление? - Не определяется.

Зрачки Ваховский посмотрел сам: они предельно расширились.

Сестры, анестезиолог и её помощники, ассистенты молчали. Что делать? Больной умирал.

В таких случаях нужно умение быстро и безошибочно принимать решение. Но этого мало - надо иметь знания, опыт. Только самообладание в сочетании с глубоко научными знаниями помогут врачу в его благородной борьбе.

Спокойствие врача передалось и другим. Даже тон, которым он отдал первый приказ, имел значение. А случай был тяжёлый - наступила клиническая смерть. Если это состояние будет продолжаться лишние несколько минут, наступят необратимые явления - и тогда все усилия напрасны. Решали минуты, секунды.

Каждый, кто был в это время в операционной, черпал силы в уверенности, спокойствии того человека, который более всего отвечал за результат операции.

Доктор Ваховский овладел методами всемирно известного отечественного учёного В. А. Неговского. Как известно, профессор Неговский разработал стройную систему методов оживления человека, находящегося в состоянии клинической смерти, её он успешно применял ещё в годы Великой Отечественной войны в

— 30 —

госпиталях и местностях, приближённых к фронтовой обстановке.

Доктор А. И. Ваховский не пропускал случая побывать и в клинике профессора А. А. Шалимова в Харькове. И это дало свои плоды.

И вот сейчас, столкнувшись лицом к лицу с клинической смертью, он не дрогнул. Спокойно дал распоряжение ввести трубку в трахею и начать искусственное дыхание. Анестезиолог выполнила его требование. Сам же начал делать закрытый массаж сердца. Это были лёгкие плавные движения вокруг места, где он только что оперировал.

Делая это, отдавал новые распоряжения:

- Влейте кровь.

Одна из сестёр влила кровь в левую лучевую артерию. - Полиглюкин... Адреналин. Глюкоза. Строфантин.

Анестезиолог ввела и эти препараты, соединив их в соответствующей пропорции.

Искусственное дыхание, массаж сердца продолжались. Ассистент предложил хирургу свою помощь, но тот покачал головой: "Не устал".

А признаков жизни всё ещё не было. Губы больного, как и раньше, серые. Зрачки расширены. Наступила минута, когда, не теряя надежды, врач спросил:

- Зрачки?

И услышал в ответ радостное:

- Сужаются.

Борьба за человека продолжалась. Упрямая, настойчивая. Ещё через пять минут анестезиолог едва слышно выдохнула:

- Сердце! Первый удар.

Ей хотелось крикнуть, но она сдержалась. Кричать здесь не полагалось.

А в трубке уже слышны были удары сердца - несмелые, слабые, редкие.

- Пульс?

- Нитевидный.

- Продолжайте искусственное дыхание.

Пульс слабый, похожий на нитку, но он уже есть, и это - первый шаг к победе. А потом был сделан и второй шаг. Зрачки полностью сузились. Пульс стал удовлетворительным. Тоны сердца прослушивались более чётко. Порозовели губы. Появились признаки сознания. Больной начал реагировать на окружающих, а дыхание стало самостоятельным. Трубку из трахеи вынули.

В этот день Ваховский поздно ушел из больницы.

Окна излучали мягкий свет, бронзовая листва устилала

— 31 —

дорожки больничного парка. Празднично шумели улицы.

Доктор знал, что ещё не раз позвонит, чтобы узнать, как чувствует себя больной в специальной палате, где всё есть на случай терминальных состояний и где круглосуточно дежурят сестры. А завтра - новый день и новые заботы. Их областному хирургу не занимать. Он ведёт курсы усовершенствования хирургов при областной больнице, у него и плановые, и срочные выезды на районы, и заботы об организации новых хирургических отделений при районных больницах. Он готовит научную разработку методов диагностики и лечения хирургических заболеваний. Работу надо писать, заканчивать, а для этого остаётся только ночное время.

Работает А. И. Ваховский врачом уже около четверти века. Много это или мало? Для некоторых очень много. А он - влюблённый в свою тяжёлую неспокойную профессию,- считает, что работает не так уж и давно. И правда, у него молодой и бодрый вид. Когда у человека работа спорится, года его обходят.

В годы войны Ваховский был в самой гуще событий, на Сталинградском фронте, где всё мешалось - и земля, и огонь. Сколько людей обязано ему жизнью! Его заботливые руки многих поставили на ноги. Может, спасённые им люди и не помнят тогда ещё совсем молодого врача, который накануне войны окончил Харьковский медицинский, и всё же говорят ему спасибо. В Читинском крае работал участковым врачом, приходилось быть и терапевтом, и инфекционистом, и принимать роды. В Полтаве - уже более двадцати лет, и всё время - хирургом. Сколько спасённых им людей трудятся сейчас, радуются жизни, учатся!

Народ достойно оценил труд врача. А. И. Ваховскому присвоено высокое звание Заслуженного врача Украинской ССР.

Совсем недавно я зашёл в больницу. У заведующего торакальным отделением был незнакомый мне посетитель. Он уже прощался. Крепко пожимая руку доктору, человек говорил:

- Будете у нас, в Пирятине, обязательно заезжайте, Абрам Исаакович. Дорогим гостем будете. У моих детей, у внуков...

Он ушёл. А доктор стоял возле окна и тёплым взглядом провожал своего посетителя, который уверенно шагал аллеей больничного парка. Потом сказал:

- Мы оперировали его по поводу раны сердца. Сейчас с сердцем у него хорошо. Не жалуется...Слышали? Приглашает приехать. А что? Можно бы, но только некогда.

В комнату вошла старший ординатор торакального отделения Левченко.

- Больной в операционной, - сказала она.

— 30 —

- Хорошо. Будете ассистировать... Какое нужно иметь сердце, как любить людей, жизнь, чтобы каждый день идти на подвиг.

* * *

Несколько строчек послесловия.

Не всё из газетных материалов выживает, но очерк "Самое дорогое", впервые увидевший свет более тридцати лет тому назад в одной из старейших газет нашего края - "Зоре Полтавщины", - явился счастливым исключением.

Составители настоящего сборника, посвященного нашим соплеменникам, оставившим добрый след в памяти целого поколения, нашли его в газетной подшивке и сочли возможным опубликовать ещё раз.

Просмотрев очерк с высоты нашего времени, мне, автору, показалось необходимым дополнить его небольшим, в несколько строчек, послесловием...

Дело, которому мой герой, известный человек в Полтаве, Заслуженный врач Украины Абрам Исаакович Ваховский отдал не один год жизни и труда, можно с уверенностью сказать, нашло свое достойное развитие в плодотворной работе торакального, то есть грудной хирургии, отделении Полтавской областной клинической больницы. С небольшого, в десять коек, угла, основанного однажды Ваховским, по прошествии времени он стал отделением в тридцать коек, своеобразной больницей в больнице.

Теперь в отделении трудится третье поколение учеников Ваховского, продолжающих его дело совершенствования и разработки новых методов особого раздела хирургии; образовалась своеобразная "школа Ваховского", которой, без сомнения, суждена долгая и плодотворная жизнь.

Об отделении идет добрая заслуженная слава, его находят без особой рекламы не только люди Полтавского края, но и больные соседних областей, ранее принуждённых искать медицинскую помощь в харьковских и киевских клиниках. Дело его жизни продолжается, обретает новые горизонты.

— 33 —

М. Спарбер

ЕГО ПОМНЯТ. ЗНАЧИТ - ЖИВ
(памяти Иосифа Герцовского)

Помню я поэтов и ученых,
Не забытых в грохоте веков,
По-ребячьи жизнью увлеченных,
Благородных, грустных шутников.
Щедрых, не жалеющих талантов,
Не таящих лучших сил души.
Помню я врачей и музыкантов,
Тружеников малых и больших.

 (М. Алигер)

Руки человеческие... Они выращивают хлеб и возводят дома, пишут на досках математические формулы и пекут вкусные пироги, растят детей и охраняют землю нашу. Есть люди, руки которых вдохновляли художников, ложились в основу шедевров искусства. В одном из залов Государственной Третьяковской галереи, среди множества больших произведений, бросаются в глаза полотна художника Нестерова, на которых изображены великие медики - экспериментатор и ученый И. П. Павлов, профессор С. С. Юдин. Что привлекло художника? Личности этих людей и... руки - необыкновенные, чуткие и беспощадные, когда надо, ласковые и сильные руки хирургов.

Однажды, когда полтавский колхозный рынок ещё не был покрыт высокими пролётами, и залётные птицы ещё не ворковали под ними, а толпы людей медленно двигались между рядами, уставленными дарами полтавских полей, мужчина небольшого роста, с семитскими чертами лица выбирал яблоки. Та, что стояла по другую сторону прилавка, дородная краснощёкая деваха, очевидо, не очень-то разбиралась в человеческих руках. Последовал её крик:

- Ти, діду, чого мацкаєш цю продукту? Не чіпай! Якщо не наравиться, бери ноги на плечі і тікай звідсіля.

И тут произошло неожиданное: стоявшая неподалёку женщина, подойдя поближе к молодухе, прочла ей такую "лекцию", что, ей-Богу, цвет лица у труженицы прилавка стал меняться от румяного к какому-то бледному. И главный аргумент - руки, те руки покупателя, которые за долгие годы спасли от болезней, от гибели сотни, а может быть, и тысячи страждущих людей. Эти руки, возможно, спасали и близких той хамки-молодухи. Собрались

— 34 —

люди, все с большим сочувствием отнеслись к нашему пожилому человеку, а он лишь произнес тихо "спасибо" и, не оборачиваясь, ушёл к себе в больницу, на работу.

Кто он? Чем завоевал любовь и уважение многих полтавчан, тысяч и тысяч раненых в прошедшей страшной войне?

Иосиф Львович Герцовский родился в г. Белостоке Гродненской губернии. С началом 1-й мировой войны семья рабочего суконной фабрики Лейбы Герцовского переезжает в Полтаву, где маленький Иосиф посещает еврейскую школу. Но семья большая, нужно помогать отцу, и он начинает работать на фабрике "Империал" красильщиком, а затем заведует цехом. Большая тяга к знаниям не покидает его, и он оканчивает уже после Октябрьской революции школу для взрослых, а затем и Днепропетровский медицинский институт. В эти годы Иосиф много трудится на ниве народного просвещения. Чудом сохранившаяся "Почётная грамота" с портретами вождей мирового пролетариата в овалах по бокам, выданная Горсанпросом, повествует о большом вкладе, вносимом им в работу культфронта, и призывает "Выше держать знамя ударника!", а заканчивается лозунгом "Да здравствует культурная революция!"

Один лишь год проработал в больнице шахтёрского края молодой врач Герцовский. Его интересовали условия труда шахтёров. Ведь известно, что представители этой нелёгкой профессии болеют чаще, чем другие. Работа на глубине, угольная пыль и другие факторы вызывают профессиональную болезнь - силикоз, а ещё известен высокий травматизм. Учёные даже подсчитали, сколько жизней теряется при добыче этих сотен тонн угля, этого "чёрного золота". Ведь шахтёров погибает в 7 раз больше, чем в любой другой отрасли труда. Внушительные цифры!

Проблемой здоровья шахтёров Иосиф Львович занялся серьёзно. Он спускался в шахту, находился там долгие часы. На гора поднимался вместе с забойщиками, откатчиками, крепёжниками. Лица в угольной пыли, лишь глаза светятся и зубы белеют.

Дивись, - говорили шахтёры, - вже євреї полізли з нами в пекло.

— 35 —

Не успел молодой врач осуществить многое из задуманного - началась Великая Отечественная война.

Сколько времени надо человеку, чтобы стать воином? Может, миг, может, день, а иногда - и всей жизни не хватит.

Уже через месяц после начала войны Иосиф Львович сменил гражданскую одежду на военную. Трудился в военных госпиталях, сначала ординатором, а затем заведовал нейрохирургическим отделением госпиталя, который сопровождал армию на 1-м и 2-м Украинских фронтах. Приходилось отдыхать совсем немного, поток раненых увеличивался. Однажды , - вспоминал Герцовский, - привезли раненого немца. Долг врача был для меня превыше всего. Разум не хотел подчиняться: может, он один из тех, кто замучили его родных и близких, и, тем не менее, сделал всё возможное, чтобы спасти немецкого парня.

В тот миг он спасал не врага - он спасал человека.

Сколько раненых в битве крутой, Сколько их в тесноте медсанбатов Отнимали у смерти слепой Люди в белых халатах...

Для майора медицинской службы И. Л. Герцовского война закончилась в октябре 1945 года в Будапеште. Инвалид, с 17-ю наградами родины, пришел он в Полтавский облздравотдел и отдал секретарю характеристику начальника ЭГ № 3263 т. Елшина: "Герцовский И. Л. проявил себя энергичным, инициативным товарищем, врачом высоких профессиональных качеств, чутким человеком. Любит медицину, повседневно занимается повышением своей квалификации, требователен к себе и к подчиненным, самостоятельно провёл свыше 270 операций на черепе и спинном мозге. Морально устойчив, пользуется авторитетом среди личного состава госпиталя."

Только Иосиф Львович спустился со 2-го этажа по скрипучей металлической лестнице, как с балкона заведующий облздравотделом Лебедев уже окликнул его:

- Товарищ майор, вернитесь, пожалуйста, будете моим заместителем!

В тот же день он был назначен на должность руководителя лечпрофсектора. Но офицеру-медику с таким богатым опытом практической работы тесно было в этих рамках, и он вскоре переводится в областной онкологический диспансер. Работает сначала врачом-онкологом, а затем заведующим хирургическим отделением.

— 36 —

В этом двухэтажном здании из красного кирпича сейчас располагается хирургическое отделение госпиталя инвалидов Отечественной войны, а раньше, ещё до революции, была еврейская больница. Здесь делали операции, лечили, рожали детей, здесь работали и хирурги, и терапевты. Врачи и медсестры в больнице сплошь были евреи. Война унесла множество жизней. Из коллектива еврейской больницы в живых остались единицы: те, кто проживал в Полтаве, были расстреляны фашистами и их прихвостнями, многие ушли на фронт, некоторые успели уехать на Восток, да так и не вернулись в родной город.

С 1949-го собирался новый коллектив больницы, и, что интересно, хотя она уже не была еврейской, персонал, как и раньше, в основном состоял из евреев. Коллегами Иосифа Львовича были главврач Самуил Михайлович Моисеев - "наш профессор", как его называли, Исаак Григорьевич Спектор, Анна Львовна Бродская, Ася Борисовна Каневская, Мария Израилевна Резникова, Рита Михайловна Срагович, Лилия Борисовна Кац, Мария Яковлевна Дымшиц, Тамара Иосифовна Герцовская, Эсфирь Яковлевна Брук и другие.

С болью в сердце вспоминают оставшиеся в живых люди, как в конце сороковых - начале пятидесятых годов в стране началась разнузданная кампания антисемитизма. Получалось так, что и Герцовский, и Спектор, и главврач Моисеев - презренные космополиты. Кое-кто из пациентов боялся идти в больницу, но вера в честность таких людей превозмогала боязнь.

Вспоминает дочь Герцовского Тамара Иосифовна:

"Отец с самого утра и до позднего вечера находился в больнице, оперировал, сам зачастую делал и перевязки, мог и покормить с ложечки тяжелобольного, пошутить с ним, рассказать притчу, которых знал несметное количество. В воскресенье утром он говорил маме: мне нужно на базар - купить творожок, овощи, ещё кое-что. Брал сумочку, доставал деньги из маминого кошелька, тихо, чтобы не разбудить нас, уходил. Проходил час, другой... Наступало время обеда, мама начинала волноваться. Перед тем, как идти искать отца на базаре, она всё же заходила в больницу: пустая сумочка висела в ординаторской, верхняя одежда - рядом, а он в предоперационной мыл руки перед очередным оперативным вмешательством.

Отец был всесторонне развитым человеком, знал иврит и идиш, много читал на родном языке, написал историю еврейского народа, вёл переписку с издателями центральных еврейских журналов по поводу трактовки многих библейских постулатов.

— 37 —

Вы хотели узнать, когда, в какой день, например, наступает Песах, когда Ханука, другие еврейские праздники? Сейчас, в наше время, есть община и в Полтаве; издаются большие и маленькие календари, буклеты, и все желающие могут получить интересующие их сведения. Даже десяток лет назад такого не было. Звонили Иосифу Львовичу. Этот энциклопедически образованный человек, как компьютер, выдавал сразу же нужную информацию. И узнаёшь, что, пока не появилась на небе первая звёздочка, кушать - ни-ни!"

За 42 года работы в полтавском онкодиспансере он побывал во всех больницах области с консультациями.

Этот неутомимый, скромный, чуткий доктор умел расположить к себе людей своей порядочностью, высочайшей квалификацией и чувством искреннего сострадания к больным, желанием помочь им. Уже тяжело больной, он и тогда отдавал всего себя людям. Он был им очень нужен. Его помнят. Значит - жив.

— 38 —

М. Спарбер

ВСЕГДА НА ПЕРЕДОВЫХ ПОЗИЦИЯХ
(памяти Исаака Гольдштейна)

Неправда, друг не умирает,
Он рядом быть перестаёт.

(К.Симонов)

Дрезден, 1945 г. Скоро домой!

До наших дней люди, которые работали в Полтавском совнархозе в шестидесятые годы, с улыбкой вспоминают эту историю: в кабинет, где за письменным столом сидел небольшого роста, полноватый Исаак Григорьевич Гольдштейн, вошёл посетитель. Кабинет был маленький, на двери значилось "Зам. зав. отделом". Крупный "дядя" держал пакет, завёрнутый в бумагу и перевязанный бечёвкой. Этот "презент" посетитель хотел ему преподнести. Требовалось всего-то подписать наряд на получение каких-то строительных материалов. Что тут началось! Исаак Григорьевич выскочил из-за стола, начал трясти бедолагу и безуспешно пытался выбросить его в открытое окно вместе со злополучным пакетом. Силы, понятно, были неравны, пришлось "товарищу", несолоно хлебавши, ретироваться из кабинета. Коллеги впервые, пожалуй, за долгие годы, услышали из уст зам. зав. отделом слова, которые никак не лезут на печатную страницу.

... Где чаще всего рождался бедный еврей? Чаще - в болотистых местечках Белоруссии или в степных сёлах Украины. Иногда "счастливчики" входили в жизнь в солнечном городе у моря - Одессе. Везде им сопутствовали нищета, голод, болезни. Это про них писал Максим Горький: "Нет в мире ничего страшней еврейской нищеты". Жизнь в районе Молдаванки была беспросветная и тяжкая. Пришлось скитаться трём сыновьям безработного одесского грузчика Герша по подвалам и чердакам. Обездоленные, голодные, они, эти подростки, чаще всего бросались в революционный водоворот - это был единственный, как им казалось, путь к лучшей жизни. Побудительные мотивы и идеалы революции точно ложились в цель - они соответствовали

— 39 —

помыслам и устремлениям этих смышлёных активных ребят, не имевших ни образования, ни жизненного опыта, желавших порвать с нищетой и бесправием. И не вина, а беда многих из них, что романтические порывы не осуществились.

Подростки вступали в комсомол, в отряды ЧОН. Где проходил их путь? Сначала в холодных и топких болотах Бессарабии сутками мёрзли они и мокли, выслеживая контрабандистов, нередко вступая с ними в стычки. Потом двигались поближе к солнцу, на Полтавщину.

Долгие годы в нашем краеведческом музее хранились комсомольский билет и удостоверение, выданные первому секретарю Гадячского райкома комсомола Исааку Гольдштейну.

Партия, в которую вступил он, провозгласила, что только та революция сильна, которая умеет себя защитить. Этот девиз нашёл отклик в сердце юноши - он добровольцем вступает в ряды Красной Армии, сначала служит в кавалерийских частях. Здесь досталась Гольдштейну шустрая куцая лошаденка Маруська. Он, человек сугубо городской, полюбил её, чистил, всегда держал про запас торбу овса. Шутили красноармейцы: "Любит наш помкомвзвода Маруську и не слазит с неё никогда..."

Стрелковая часть, в которой продолжалась его военная служба, через десяток лет погрузится в теплушки, и повезёт поезд солдат на войну с заснеженной Финляндией. Пели красноармейцы, и он вместе с ними:

Эй, бей винтовка,
Метко, ловко
Без пощады по врагу.
Я тебе, моя винтовка,
Острой саблей помогу.

Трудно было солдатам с их винтовками образца 1891-1930 года, одетым в куцые шинельки, в будённовках и в лёгкой обуви, против вооружённых автоматами, тепло одетых финских снайперов. И, может быть, здесь он впервые задумался, что не всё так хорошо и совершенно в стране, которая строит светлое здание коммунизма. Удивительно, он, как и многие одесситы, человек словоохотливый, весёлый и общительный, никогда не рассказывал детям и не хотел вспоминать о той бездарной войне.

Великая Отечественная война застала его в Кишинёве. Эвакуировав в первые же часы все семьи военнослужащих, часть, в которой он служил командиром, вступила в первый бой. Он стал для многих последним. Отступали через всю Молдавию, Украину, до самой Кубани. Пришлось воевать в рядах знаменитой 18-й

— 40 —

армии на Кавказе. Известно, что одним из командиров здесь был Л. И. Брежнев. И, когда этот "выдающийся деятель" стал Генеральным, впервые, уже после войны, увидели Гольдштейна - человека, никогда не унывающего и волевого, - плачущим. Он знал цену этому человеку не понаслышке. Знал и понимал, что рушатся надежды - надежды, которым не дано осуществиться, что с таким "лидером" стране будет ой как трудно. Родные вспоминали его рассказ военной поры: после завершения боёв за Новороссийск Брежнев, просматривая списки офицеров и солдат, представленных к боевым орденам, наткнувшись на фамилию "Гольдштейн", вычеркнул её, добавив: "Этот жид обойдётся и медалью". Какой-то друг или доброжелатель пересказал ему этот эпизод.

Когда его спрашивали о самом тяжёлом периоде войны, он называл Ленинградский фронт. Холод и голод обессиливали людей больше, чем обстрелы, атаки, налёты вражеской авиации, а ещё - отсутствие тыла как такового: впереди и вокруг враг, позади - вымирающий великий город.

Война продолжалась, но теперь уже наступала наша армия: довелось освобождать Польшу, дойти до Берлина, затем была Прага, Вена. Его, способного и исполнительного офицера, назначили зам. коменданта, а затем и.о. коменданта Дрездена, по долгу службы он участвовал в спасении всемирно известной картинной галереи.

Служба в армии свела его, познакомила, а то и сдружила со многими интересными людьми, помогла быть очевидцем и участником многих событий. На его глазах под Прагой арестовали генерала-предателя Власова. Ещё в тридцатые годы служил он в одном полку с Семеном Кирилловичем Москаленко, будущим маршалом Советского Союза. Служил под началом Павла Ивановича Батова, лично знал Э. Я. Якира. Но особенно дорожил приятельскими отношениями с писателем К. М. Симоновым. Судьба сводила их не раз на военных дорогах. Константин Михайлович подарил ему свою книгу стихов и совместные фотографии. На одной из них подпись: "Дорогой друг! Рад подписать тебе эту фотографию не на Донце, Тереке, Висле, а именно здесь, на Эльбе! С самыми теплыми чувствами, мой дорогой друг!"

Прощаясь, К. Симонов пригласил его в гости и предложил: не стесняясь, обращаться за помощью. Исаак Григорьевич шутя спросил: "Как часто это делать?" Поэт ответил также шутя: "Вообще, лимит обращений - 3 раза. Но для тебя нет лимита!" Один лишь раз пришлось обратиться, и он не подвёл - его авторитет, пусть временно, но помог.

— 41 —

С войны И. Гольдштейн вернулся с небольшим чемоданом, в котором находилась пара белья, бритвенные принадлежности и фронтовые награды. Одна из соседок закричала: "Діти голодають, роздягнені, а ти навіть подарунка не привіз!" Он ответил: "Я там был не оккупантом." И все. Но не сняты погоны, и Исаак Григорьевич - зам. командира дивизии и отдельной части г. Яссы (Румыния). И здесь командование корпусом и армией поручило строить для себя дачи. Он отказывается. Они приказывают. Он - в парткомиссию, решив, что справедливость восторжествует. Понятно, что борьба была неравной. Обвинив во многих несуществующих грехах, его, отдавшего 23 лучших года армии, отправили "на гражданку" без пенсии, без гражданской специальности, без средств к существованию. Начались годы мытарств, поисков работы. Писал всем - от Сталина до маршала Москаленко, искал поддержки в восстановлении в армии. Увы, это была не та страна, в идеалы которой он так свято верил и которые так отстаивал. И всё равно, остался таким же, непримиримым к несправедливости, обману, казнокрадству. Однажды даже Н. С. Хрущёв в одном из своих докладов на партконфренции, отмечая порочные явления партийной жизни, зажима критики и преследования за это честных коммунистов, привёл пример его отчаянной борьбы с полтавскими чинушами. В этот раз справедливость восторжествовала и вдохнула в него новые силы. И, надо сказать, отношение к нему заметно улучшилось, он получил достойную работу, переехал (через двадцать лет после войны) из подвала в нормальную квартиру. У него по-прежнему собирались старые сослуживцы, среди которых были также уволенные без пенсии офицеры. Жена, шутя, называла их "военной оппозицией".

В Полтаве он работает начальником снабжения СМУ, зам. директора по кадрам завода "Мясомолмаш", в строительных организациях. Город лежал в развалинах, а он обладал большой трудоспособностью, энергией. Чувства долга ему не занимать, вера в лучшее будущее никогда не покидала его.

И тогда среди руководителей советских времён находились порядочные грамотные люди, которые дорожили честью и совестью. Но сколько было хапуг, казнокрадов, приспособленцев! Он продолжал всегда бороться против них. Однажды ему удалось задействовать принцип Жеглова: "Вор должен сидеть в тюрьме!" Руководителям-воришкам одной из строительных организаций пришлось отвечать по закону за свои деяния.

Исаак Григорьевич был приглашён работать в управление строительства при Полтавском совнархозе. Возглавлял эту отрасль известный в ту пору Герой Социалистического Труда Лубенец,

— 42 —

впоследствии министр строительства. В это время в городе были построены или начато строительство многих объектов, возводились жилые дома ("хрущёвки") и другие сооружения.

Но всё хорошее у нас кончается раньше положенного. Разогнали совнархозы, продолжилась рутинная и бесперспективная работа, не приносящая ни удовлетворения, ни материальной обеспеченности. Правда, всё больше он начал привлекаться к общественно-воспитательной работе: выступал в школах, техникумах, читал лекции, делился воспоминаниями о минувших лихих военных годах, комсомольской юности. А ещё... мечтал вернуться в свой родной город Одессу.

Когда умирают такие люди? В песне поется:

Есть у революции начало, Нет у революции конца!

Есть, есть конец у революции. Революция умирает вместе с такими людьми, как Исаак Гольдштейн: его не стало в день годовщины Октября - 7 ноября 1968 года.

— 43 —

В. Чазова

ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ РАДИО
(памяти Абрама Емина)

"Говорит Москва", - прозвучал в наушниках мужской голос и... сердце маленького полтавчанина Абрама Емина, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Получилось! Мальчик совал наушники то одному, то другому соседу, которые собрались во дворе маленького дома, где жила многочисленная семья Еминых.

- Вы только послушайте, этот человек говорит прямо сейчас в Москве, а мы слушаем дома, в Полтаве, - возбуждённо объяснял юный радист.

1927 год. В полтавском Доме Красной Армии, что по улице Пушкина (он и сейчас поражает прохожих не присущей полтавскому архитектурному стилю готикой), был радиокружок, которым руководил однофамилец великого изобретателя, бывший кронштадтский моряк Борис Попов. Сам увлечённый радио, он собрал вокруг себя группу ребят пытливых и сообразительных. И увлёк в мир будущего, в мир радио.

Как-то Абраша принёс домой маленькую самодельную коробочку с наушниками, моток медного провода; соседи помогли прикрепить провод на деревяшках к дымовым трубам, заземлить... И вот остриё пружинки дотронулось до чувствительной точки кристалла детектора, и прозвучали слова, как лучшая в мире музыка: "Говорит Москва".

Может быть, это и был звёздный час мальчика, когда вершилась - или здесь на земле, или где-то на небесах - его судьба. Вся жизнь безраздельно принадлежит его величеству Радио!

Учёба в Харьковском муздрамтехникуме... Каждую свободную минуту юноша проводил в каптёрке у электрика, заядлого радиолюбителя. Вместе разбирали схемы в журнале "Радиолюбитель", вместе монтировали усилитель для звукового оформления спектаклей в Харьковском театре. Кстати, военная судьба свела солдата Абрама Емина и бывшего электрика Василия Истомина в огненном 1942-м в городе Димирове. Театральный электрик был заместителем начальника связи третьей манёвренной воздушно-десантной бригады, где молодой полтавчанин служил радистом. Но это случилось намного позже...

Тридцатые годы, страшные для нашей страны годы... Но жизнь продолжалась, и были годы молодости, годы надежд, годы любви... И было ожидание главного, что обязательно должно было войти в жизнь, в судьбу.

— 44 —

Первое посещение радиостудии, которая разместилась в здании бывшей диетической столовой на углу улиц Ленина и Гоголя. Здесь - казалось юноше - необыкновенным было всё: затянутая тканью комната, перегороженная занавеской, огромный, как кирпич, и такой чуткий чёрный микрофон. Именно тогда он впервые услышал: "Увага, увага! Говорить Полтава." Абрам вместе в детским театром Дома пионеров читал новогодние стихи.

И был незабываемый майский день, когда по-особенному пели птицы, и выплёскивалась из-за заборов прямо на улицы сирень. И все люди были красивыми и добрыми, и душа пела от радости... Так хотелось поделиться с каждым прохожим своим счастьем - ведь они и не догадывались, что этот кудрявый невысокий паренёк с сияющим лицом уже диктор Полтавского радио. Его пригласили на работу после победы на республиканском конкурсе чтецов. И 12 июня 1937 года хрипловатым от волнения голосом в 6.15 утра Абрам Емин впервые вышел в эфир. "Увага, увага! Говорить Полтава!"

Объём вещания был невелик - 28 минут в сутки. Но звучали и "Последние известия", и обзор газетных материалов, и концерты художественной самодеятельности, и актуальные беседы.

В сентябре 1937 года была основана Полтавская область и организован областной радиокомитет. Кстати, процент евреев, работающих там, был достаточно велик: редактор общественно-политического вещания Яков Уманский, корреспондент Арон Зильберман, музыкальный редактор Илья Ингор, бухгалтер София Маркина, музыканты Александр Суцкевер и Израиль Фраймович, диктор Эммануил Рабинович и заведующий сектором Абрам Емин.

Почти все передачи проходили через текстовую цензуру, и только Абрам Михайлович получил разрешение на ведение внестудийных передач. В повышении журналистского мастерства много принесли пользы молодому радисту Высшие курсы в Москве, где с курсантами работали Ольга Высоцкая, Юрий Левитан, Вадим Синявский, Лев Кассиль. Большое внимание уделялось изучению "перечня" тех тем, о которых ни при каких обстоятельствах говорить по радио не позволялось.

Окрылённый, счастливый возвращался курсант домой и сразу с поезда - на радио. Вначале ничего не заметил - начинался

— 45 —

обычный суетливый радиодень, только отчего-то на работе не было ни одного редактора. Проходил час за часом, становилось тревожно на душе, работа не ладилась, всё валилось из рук - ведь за окном 1938-ой.

После обеда явился майор госбезопасности Томин и пригласил Абрама Емина, как единственного, имеющего допуск к ведению бестекстовых программ, в кабинет председателя.

- У вас в радиокомитете выявлена группа врагов народа. Они арестованы. Примите ключи от сейфа и печать.

Никогда никто не узнал, куда делись опальные радисты. Следы их затеряны в безднах ГУЛАГов.

На всю жизнь остался в памяти первый репортаж: бригада грузчиков станции Полтава-Киевская первой на Южной железной дороге получила звание стахановской. Торжества проходили в клубе имени Кирова. Все выступления были заранее написаны и завизированы. Абрам Емин вёл прямой репортаж из зала. По сценарию, пока участники концерта после торжественной части готовились к выступлению, Абрам Михайлович должен был брать интервью у председателя профкома. Мигает сигнальная лампочка на аппаратуре, а Емин молчит. Секунды кажутся часами. Что делать? Председателя профкома нет. Помогла смекалка. Журналист стал говорить в эфир то, что ему, якобы, перед собранием рассказал председатель профкома. Как оказалось потом, он потерял завизированный листок с выступлением и струсил. Выходить в эфир со своими мыслями в то время было действительно небезопасно.

В том же 1938 году посчастливилось молодому журналисту взять интервью у знаменитого штурмана советской авиации Александра Белякова, который вместе со Чкаловым и Байдуковым впервые совершил беспосадочный перелёт через Северный полюс в Америку.

На Москву и Киев транслировался репортаж о прибытии в Полтаву одного из четырёх папанинцев Евгения Фёдорова. По сценарию, после прибытия поезда журналист должен был за 1-2 минуты сказать: "Внимание, внимание! Наши микрофоны установлены на привокзальной площади Полтавы..." и т.д. После выхода гостей из вокзала надо было предоставить слово Фёдорову. Гости задержались, и Емину пришлось без заранее заготовленного текста 5-6 минут на весь Союз рассказывать о Полтаве, о её парках и скверах, о писателях и композиторах, живших и живущих здесь, о заводе "Металл", об известных на весь мир вышивках полтавских мастериц, пока Евгений Фёдоров не вышел на трибуну.

— 46 —

Воскресное утро 1941-го выдалось на удивление тёплым и солнечным. Ночью небо пролилось щедрым летним дождём, и просто грех было в такой день заниматься домашними делами.

- Мусенька, собирай девочек и давай на целый день на Ворсклу, - сказал и вышел за ворота агитировать соседей. В переулок свернул велосипедист, коллега пожаловал.

- Абраша, - крикнул, - поступило распоряжение - немедленно всем собраться в радиокомитете. Случилось что-то, Москва всё марши передает. Может, война с немцами?

- Ты что, у нас же с Германией договор!

Через 10 минут в комитете были все. Голос Левитана... По одной интонации этого необыкновенного по тембру и по выразительности голоса поняли: беда! И жизнь разделилась надвое: до и после войны.

Абрам Емин был назначен ответственным репортёром-комментатором. Вёл репортажи с митингов, с призывных пунктов, готовил подборки "В останню годину".

Фронт неумолимо приближался к Полтаве. Коллектив радио перешёл на казарменное положение. Всё чаще и чаще из чёрных тарелок репродукторов знакомый голос Абрама Емина сообщал: "Увага, увага! Повітряна тривога". После отбоя сообщались места попадания бомб. И вдруг боль и страх перехватили горло - бомба упала возле Быстровского переулка, где были жена и дети... На этот раз обошлось.

Как-то раз военная машина привезла его в Горбанёвку, где размещался штаб противовоздушной обороны. Уже там сообщили:

- Будешь брать интервью у Будённого. Никаких лишних вопросов.

Оказался он очень простым и приятным собеседником. Сказал, что сам боится микрофона.

В тревожные дни сентября приехали в Полтаву Ванда Василевская и Александр Корнейчук. Состоялся митинг, репортаж с которого Емин провел на весь Союз. По оголённым нервам били слова Василевской о массовых убийствах на захваченных немцами территориях евреев, поляков, цыган, о еврейских гетто, о заживо сожжённых еврейских семьях в пригороде Львова...

17 сентября радиокомитет эвакуировался в Харьков, личные дела сотрудников были сожжены. Дорога в Харьков ... Тысячи людей - старики, женщины, дети, уставшие, голодные... Кто толкает впереди себя тачку с нехитрым скарбом, кто детскую коляску. И над самыми головами с воем проносятся фашистские стервятники.

Потом была Саратовская область, работа в МТС. И - армия.

— 47 —

Солдат Абрам Емин стал радистом разведывательной группы 3-ей манёвренной воздушно-десантной бригады. Пригодились прыжки с парашютом в полтавском аэроклубе и знание радиоаппаратуры.

Северный Кавказ, Ставропольский край, Кубань, воздушный десант под Москвой в тыл врага.

И был ясный сентябрьский день 1943-го... Дивизия шла через Полтавщину на форсирование Днепра. Ночёвка в Карловке. Солдат отпросился на сутки и 23 сентября на рассвете он был уже на берегу Ворсклы. Какое зарево было на горе! Как пылала его родная Полтава! Он шёл улицами, где прошло босоногое детство, и не скрывал слез - руины, трупы, пепел... Обугленные деревья, как-будто моля о помощи, протягивали людям чёрные ветки... Октябрьская - угол Сенной. Старожилы называли этот магазин "третий номер". Там сожгли целую группу полтавчан... Рыдающие женщины, дети с застывшим страхом в глазах... Скорее, скорее, в Быстровский переулок, нервы, как струны, натянуты - не выдержат, не добегу...

Знакомое крыльцо, двор родного дома. Жена и дети живы. А мать... Не дождалась сына. Умерла, когда фашистские прислужники-полицаи везли её в Полтаву из Ордановки, где был замучен отчим за связь с партизанами.

Война продолжалась. Форсирование Днепра, Западная Украина, Белоруссия, Румыния, Венгрия...

Только перед Новым, 1946-м годом, уже из Манчжурии пришёл солдат домой. И с первых дней, уже в январе, приступил к работе в областном комитете по радиофикации и радиовещанию, который возглавлял участник партизанского движения, работник партизанской радиостанции "Днепро" Семен Кушниренко. Абрам Михайлович взялся за организацию местного радиовещания в Кременчуге, Лубнах, Гадяче, Миргороде, Новых Санжарах. Своими силами смонтировали микрофонный усилитель весом в 25 кг. Постепенно из старой фронтовой техники создавали свою примитивную аппаратуру - неудобную в пользовании, тяжёлую. Но она давала возможность писать репортажи, вести трансляции...

Голод, маленькая зарплата первых послевоенных лет... Но было и счастье - любимая работа, не знающая выходных, праздников. Самые ответственные репортажи поручали готовить Емину, знали: он не подведёт, даже если подведёт примитивная техника.

1949-й - сдача в эксплуатацию двухъярусного стального моста через Днепр в Кременчуге. Стоило, как говорится в песне, "десять

— 48 —

суток не спать, десять суток шагать...", чтоб рассказать в репортаже с места события, как после перерезания ленты со стороны Крюкова на мост въехал поезд, а со стороны Кременчуга поверху пошли автомашины, потом средняя часть моста поднялась, и по Днепру пошёл пароход.

Журналистские будни: первые сельскохозяйственные выставки в Полтаве (репортажи с них звучали по всесоюзному радио), передачи с юбилеев Гоголя, Горького, Панаса Мирного, репортажи с колхозных полей - всё с помощью магнитофона "Днепр-1" весом в 25 кг, а к нему еще фанерный чемодан с катушками проводов. Машины тогда в комитете не было...

Множеством правительственных наград отмечена работа журналиста Абрама Емина. Но что они по сравнению с доброй памятью о прекрасном человеке, талантливом, принципиальном и смелом журналисте, которую хранят в сердцах его младшие коллеги! Мы постигали азы журналистики в его насквозь прокуренном, всегда шумном от посетителей кабинете. На радио была такая поговорка; "Мы все вышли из Емина". К нему можно было обратиться по любому творческому вопросу. Абрам Михайлович почешет затылок и выдаст фразу, которая всё ставит на свои места в материале. Помощи от него ждали не только журналисты.

- Еминчик (так любовно называли в коллективе главного редактора), помогите, МЕЗ остановился, ничего не получается.

Емин снимает пиджак, закатывает рукава рубашки и до ночи возится с капризным МЕЗом, чтобы наутро прозвучало: "Говорить Полтава".

Полвека он отдал Полтавскому радио. Уже будучи на пенсии, Абрам Михайлович продолжал на списанном, им же отремонтированном "Репортёре-6" готовить программу "Як живеш, ветеране?"

Его больше нет с нами. А на фонотечной полке Полтавского радио хранится бесценный репортаж. Ставим пленку на магнитофон и слушаем с характерной хрипотцой голос Абрама Михайловича: "Вот вбит первый колышек. Здесь будет город Комсомольск-на-Днепре".

— 49 —

В. Чазова

ВЕРНОСТЬ КЛЯТВЕ ГИППОКРАТА
(памяти Моисея Зайдмана и Марка Рабиновича)

Моисей Зайдман

Довольно странно читать еврейскую фамилию в Дипломе Императорского Новороссийского университета. Всего двое еврейских юношей были удостоены таких дипломов. И один из них - Моисей Берелович Зайдман, как указано в дипломе, - "сын мещанина вероисповедания иудейского". Отец Мотла - Берел - с юных лет наставлял сына: ты должен учиться лучше других, ты должен учиться лучше всех в классе, чтобы, несмотря на иудейское вероисповедание, получить высшее образование...

Как трудно было 10-летнему мальчишке сидеть за книгами, когда в открытые окна маленького дома врывались волнующие запахи моря, переклички биндюжников, гудки сухогрузов, заходящих в одесский порт.

- Мотька, хватит сидеть, айда с нами! Или ты будешь до ночи голову сушить? - кричали вездесущие одесские мальчишки. Полураздетые, вечно голодные - они были свободны, как бакланы, которые в ненастные дни призывными голосами тревожили душу. Как завидовал аккуратно одетый, относительно сытый и ухоженный Мотл этим Ванькам, Колькам, Стёпкам... Они вырастут и будут в такой же весёлой компании разгружать корабли из дальних сказочных стран, курить самокрутки и ругаться, смачно сплёвывая под ноги. Они славяне, они дома, им можно всё. А мальчику "иудейского вероисповедания" надо учиться, чтобы, иметь свое место в жизни, как говорит папа.

И Моисей учился. Время сохранило его "Ведомость об успехах, внимании и прилежности поведения ученика IV класса 5-ой Одесской гимназии Моисея Зайдмана за 1902/03 учебный год". По всем предметам - 5. "Ученик переводится в V класс с наградой I степени".

И так - все годы учёбы в гимназии.

Гимназия... Как он был счастлив, когда отец после долгих мытарств соообщил: ты будешь учиться уже не в хедере, а в городской гимназии!

Мальчик имел открытое и щедрое сердце, жаждущее общения. Он радовался новым друзьям, но... Сжалось сердечко, когда весь класс пошёл на урок Закона Божьего, а его строгий священник в сутане остановил в дверях:

— 50 —

- Ты куда? Ты ж иудей!

Мальчики дружно рассмеялись:

- Иудей, иудей, съел коробочку гвоздей!

И тогда он понял. Он - изгой. Он никогда не будет таким, как все в классе. И всякий раз на перекличке перед уроком, когда называли фамилии Брокко, Баглай, Жовнир, Захарченко, сердечко катилось вниз, комок застревал в горле, и он ждал, как удара хлыста, - "Зайдман Моисей".

Но он не ожесточился, он рано научился принимать жизнь такой, какая она есть. Но все таки Зайдман был лучшим учеником в классе! Ценой отказа от прогулок на Лонжерон, купания в Люсдорфе, ценой дружбы с соседскими мальчишками... Ему нужно было быть лучшим, чтобы выжить в этом жестоком мире.

Он никогда не отказывал в помощи одноклассникам. Он много знал - одна из лучших частных библиотек в Одессе была библиотекой Берела Зайдмана. Книги были к его услугам. И вечерами на 10-ой станции Большого Фонтана, где находилась 5-я Одесская гимназия,10-15 гимназистов устраивались на валунах над морем, и Мотл рассказывал им о путешествиях жюльверновских мореплавателей, о похождениях диккенсовских героев. Его полюбили в классе, он стал признанным авторитетом. Знали: Мотл поймет любое мальчишеское горе, посоветует что-то дельное, и, главное - это не станет достоянием класса.

На историко-филологический факультет Новороссийского Императорского университета Моисей поступил по настоянию родителей. Он с интересом изучал историю древней философии, общее языковедение, психологию и логику, греческий язык, русскую историю, историю Древнего Востока, Греции и Рима, русскую и западноевропейскую литературу, дидактику, политическую экономию. В дипломе по всем предметам - наивысшая оценка: "весьма удовлетворительно". Выпускное сочинение заслужило Серебряной медали.

"Посему, на основании ст. 81 общего устава Императорских Российских университетов 23 августа 1884 года г. Зайдман удостоен в заседании помянутой историко-филологической комиссии 31 мая 1911 года диплома I степени со всеми правами и преимуществами... В удостоверение сего и дан ему, Зайдману, сей Диплом за надлежащим подписанием и приложением печати канцелярии Попечителя Одесского учебного округа. Г. Одесса, ноября 22 дня 1911 года. Попечитель Одесского Учебного Округа Действительный статский Советник и Кавалер А. Щербаков".

Интеллигент в двух поколениях, человек, в совершенстве

— 51 —

владеющий несколькими языками, он продолжал дружбу со старыми друзьями - ребятами одесского двора, где всегда пахло жареной рыбой и кабачками с чесноком и где всеми секретами делились из окон, через двор. Так, что четыре дома вокруг двора знали, что у Йосика опять понос, а Степан напился и разбил голову местному юмористу Боре. И он, преподаватель философии, безоговорочно принял идеи революции и вместе с портовыми рабочими выходил на демонстрации с красными флагами.

После стычки в 1917-м с жандармами, где металлическим прутом перебили руку соседу, другу детства Кольке, он, прошедший основы анатомии в университете, наложил шину пострадавшему и ловко забинтовал. "Наш лекарь" - утвердилась за ним кличка. И с той поры с любой раной ребята шли к Моисею - он промоет, перевяжет - заживало. Молодость...

Вероятно, именно тогда появилось желание поступить в Одесский мединститут. И опять в институте оценки по всем предметам - отличные.

Беспокойное было время - революция, гражданская война. Одна за другой банды занимали город. Цветами и шампанским на Потёмкинской лестнице зажиточные одесситы да Мишки-Япончики с Молдаванки встречали приход в Одессу кораблей, посланцев Антанты.

Моисей Зайдман вместе с друзьями идёт в Рабочекрестьянскую Красную Армию защищать завоевания революции.

Сохранился интересный документ - удостоверение, датированное 21 июня 1920 года за подписью военкома Одессы Сидорова.

"Дано настоящее удостоверение Зайдману Моисею в том, что он состоит в действующей Красной Армии:

1) что имеющиеся у него вещи ни в коем случае реквизиции не подлежат;

2) что занимаемое им и его семьей помещение по ул. Суворова, 25, кв. 17, со всей находящейся там обстановкой остаётся за ним или его семьей, как во время пребывания его на месте, так и во время отбытия его по службе в другое место расположения на фронте;

3) что занимаемое им помещение уплотнению не подлежит;

4) что жена, мать его имеют право на получение продовольственного пайка 1-ой категории;

5) что семья его не может назначаться на принудительные работы и освобождается от всех видов государственных налогов, кроме натурального;

— 52 —

б) что он сам без ведома своего начальника и согласия комиссара не может быть подвергнут по каким-либо причинам задержанию или аресту."

Моисей прошёл в армии отличную школу, сдал на отлично экзамен на выносливость, оптимизм, умение противопоставлять тупой силе ум, интеллект, верность идеалам. Как пригодились эти качества бойца Красной Армии будущему медику, который должен будет лечить не только болезни, но и души человеческие...

Медицинский институт закончил уже в Харькове, о чем свидетельствует сохранившаяся справка: "За час проходження практики виконано роботу "Сучасний стан науки про етіологію та патогенез бронхіальної астми", на підставі цієї роботи громадянин Зайдман кваліфікується як лікар."

Был необыкновенный майский день. Почему необыкновенный? Потому что по-особенному буйно, белопенно цвела акация на Приморском бульваре, и старина Дюк выглядел моложе обычного, и море радовало глаз ласковым прибоем, а в порту приглашал на морскую прогулку небольшой пароходик "Тарас Шевченко". И он отправился в вечерний рейс вместе с молодым врачом - изящной, как статуэтка, Идочкой, которая после окончания Харьковского медицинского института пришла работать в терапевтическую клинику Одессы, находящуюся рядом с центральной городской рабочей поликлиникой, где лечил портовый люд Моисей Берелович.

Он провожал её пешком на Дальние Мельницы, накинув на худенькие плечи пиджак от первого в жизни костюма, и, казалось, не было в Одессе счастливей человека!

Счастье. Оно бывает таким недолгим. Ведь категория эта вообще временная, невозможно постоянно ощущать себя счастливым.

Всё оборвалось 22 июня кровавого 1941-го. Моисей Берелович назначен заместителем начальника медико-санитарной службы МПВО Кагановичского района Одессы. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 декабря 1942 года он был награждён самой дорогой для него наградой - медалью "За оборону Одессы". Нашла она медика только в июле 1946-го. А в 1942-м Зайдману поручено формировать эвакогоспиталь за № 1270, который должен отбыть в далекую Бухару и принимать там тяжелораненых бойцов.

На всю жизнь запомнил он этот день, когда приходилось покидать родной город, который дал ему всё в жизни - друзей, образование, любовь. Он был этой ночью, когда уходили

— 53 —

последние эшелоны, таким тёмным и непривычно тихим, таким щемяще близким...

Бухара встретила теплом и солнцем. За две недели госпиталь развернулся, обосновался в 3-этажной школе. Медиков приютили гостеприимные по-восточному бухарцы.

Марк Рабинович

В одном домике поселилось две семьи - Моисей и Ида Зайдманы (жена возглавила лабораторную службу госпиталя) и Марк Рабинович с супругой Ципой. Мордко Герц Дувид Лейбович (так по паспорту было имя Марка) родился в Одессе, он был из богатой высокообразованной семьи, закончил два вуза - в Одессе медицинский и совершенствовал своё образование в Лондоне. Работал до войны дерматологом в одной из Одесских клиник. В характеристике, выданной в 30-е годы, о нём говорится, как об инициативном перспективном работнике, ударнике и отличнике труда. В госпитале он работал консультантом дермато-венерологом. В чём-то схожи судьбы Зайдмана и Рабиновича: жили в одном городе, учились в одном институте, оба служили в Красной Армии и оба беззаветно любили свой родной белокаменный город у самого синего в мире моря...

Долгими вечерами, когда выдавалась свободная минутка, когда были прослушаны и обговорены фронтовые новости, которые сообщала чёрная радиотарелка, они приступали к сокровенному - воспоминаниям о юности, о детстве, о друзьях, об одесских двориках, о мирной, казалось, такой далёкой, жизни...

Начальнику госпиталя Моисею Береловичу приходилось нелегко - мест для больных не хватало. Почти ежедневно фронтовые эшелоны привозили покалеченных войной солдат. А выписывалось мало. Иногда после нескольких операций больные

— 54 —

лежали и по полгода; а то и по году.. Надо было их чем-то кормить, отапливать в короткую зиму помещение. Ничего не проходило мимо внимания начальника. Он вёл постоянную работу с персоналом. Многие молодые ребята после фронта останутся калеками, надо больше беседовать с ними, вселять веру в то, что они найдут своё место в мирной жизни. По 16-18 часов продолжался рабочий день начальника госпиталя. Он сам работал в полную силу и требовал того же от персонала. Сохранился удивительный по своей сердечности документ - письмо Моисею Береловичу от сотрудников госпиталя № 1270 в Гадяч, куда в 1944 году, сразу после освобождения Украины направили семьи медиков Зайдманов и Рабиновичей. Зайдману было поручено возглавить госпиталь № 60-66.

Вот некоторые строки из письма, под которым более 50-ти подписей: "...Вы оставили глубокую память в наших сердцах. Вы были для нас не только сухим, казённым начальником, но и отзывчивым, заботливым, внимательным товарищем. Нарушители дисциплины получали от вас должное наказание, которое было необходимо для усиления дисциплины, но самым сильным фактором являлось Ваше неустанное повседневное воспитание личного состава... Ваши совещания, беседы с отдельными сотрудниками приносили огромную пользу работе госпиталя. Ваша строгость к самому себе, высокий профессионализм, честность, внимание к сохранению государственной собственности невольно заставляли нас идти по вашему пути. Мы Вас уважаем, любим и сознательно исполняли все Ваши распоряжения и приказы. Мы следуем Вашему примеру и повседневно поддерживаем заведенный Вами порядок. С болью в сердце мы приняли разлуку с Вами и выносим искреннюю благодарность как отцу и учителю. И желаем Вам в госпитале, который Вы возглавили, сплотить и воспитать такой же коллектив, как Вы сплотили и воспитали в Бухаре."

Какие ордена, медали, которых, кстати, было немало у врачей, могут сравниться с такой оценкой работы коллегами?!

Мирная жизнь вносила свои коррективы. В 1946-м госпиталь был расформирован. Казалось бы, покончено с тяжёлой изнурительной работой. А в сердце - пустота. За долгие годы работы, как говорится, на переднем крае, Моисей Берелович привык к труду с полной отдачей сил. И первые дни, проведенные дома, длились, казалось, не 24, а 48 часов...

Он привык к работе с людьми, чьи судьбы обожгла война, кому требовались его высокий профессионализм, его требовательность

— 55 —

к себе и окружающим, его доброе, вмещающее столько любви к людям сердце.

В первые послевоенные годы открывались санатории для инвалидов Великой Отечественной войны. Такой санаторий под названием "Слава" был открыт на берегу живописного Хорола в славящемся своими целебными водами Миргороде. Две семьи медиков поселились в маленьком деревянном домике в центре старинного города, рядом с 6-й школой.

Этот дом на долгие годы становится Меккой для страждущих. Моисей Берелович идет работать в санаторий терапевтом, Марк Давидович - дерматовенерологом в лечебные учреждения Миргорода.

Семьи жили открыто - к ним тянулись люди. И в доме, где не было своих детей, вечерами звенели голоса соседских. Ида и Ципа были большие мастерицы-кулинарки. Их субботние халы своим запахом будоражили детские аппетиты. Несмотря на то, что жизнь была прожита в кругу славян, семьи соблюдали еврейские традиции. На шаббат, который неизменно отмечался, приходили евреи со всех концов Миргорода. Хотелось разнообразить встречи, возродить культуру своего народа, и друзья решают поставить несколько спектаклей из еврейской жизни на языке идиш. И, что самое интересное, популярностью они пользовались не только среди евреев, а и среди соседей и сотрудников - украинцев, россиян и далеких потомков Гурамишвили - грузин. Дом был гостеприимным и щедрым: на сладости, на сердечность, на умение почувствовать чужую боль. Сюда приходили за помощью, за советом...

Постепенно втянулись военврачи в мирную жизнь, в мирные профессии. Вот что сказано в характеристике, выданной Моисею Береловичу в октябре 1947 года директором санатория Калининым: "Врач Зайдман М. Б., являясь крупным специалистом-терапевтом, своим исключительно чутким, внимательным отношением к больным, а также знанием своего дела вызвал к себе большую любовь и уважение со стороны больных - инвалидов войны. Такой же популярностью врач Зайдман пользуется среди обслуживающего персонала и администрации санатория."

Рано, так рано ушла из жизни Ципа Михелевна Рабинович, оставив незаживающую рану в сердце мужа и боль в сердцах друзей. Казалось, меньшим стал домик, ушла душа из него, потускнели окна. Горе брало жизнь в тиски. И если б не верные друзья, кто знает, как бы он пережил это смутное время, ставший одиноким врач-дерматолог. Он остался в семье Зайдманов, они

— 56 —

заменили братьев, сестёр, близких. И только тоска в глубоких карих глазах осталась до конца жизни да совершенно белая, когда-то роскошная шевелюра. Он прожил после Ципы еще долгих 20 лет...

Время лечит, но время и беспощадно забирает минуты, часы, годы... Одноэтажный домик по улице Гоголя всё равно был полон людей. Сюда, к трём пенсионерам, тянулись за помощью, за добрым советом. Последней умерла Ида. Она ушла из жизни тихо, как и жила... Её боевые медали, письма, трудовую книжку, другие семейные документы сохранила домработница, которая прожила с двумя еврейскими семьями все послевоенные годы.

Французский писатель Жан Карр сказал: "Единственное утешение в смерти тех, кого мы любили, это что мы не утешаемся и что нам не приходится видеть, как они во второй раз умирают в нашем сердце той смертью, которая глубже первой и которая называется забвением."

К сожалению, нет детей и внуков у семей Зайдманов и Рабиновичей. Пусть эти страницы расскажут сегодняшнему и будущим поколениям о двух еврейских семьях врачей, так много сделавших для людей, имена которых не должны быть забыты.

— 57 —

М. Спарбер

ПУЛЕМЕТЧИК БРОНЕПОЕЗДА
(памяти Михаила Зальцберга)

Была война, прошла война,
 Над полем боя тишина,
 И по стране, по тишине
 Идут легенды о войне.

 (Л. Ошанин)

Среди лёгких белых облаков июньского неба медленно плыл самолёт. В лучах солнца он казался мирным, и только если посмотреть в бинокль, на крыльях его можно было увидеть чёрные кресты. И гул моторов, доносящийся до земли, был непонятно зловещим. Никакого страха, собственно, самолёт не вызывал. Не стреляли с земли зенитки, не поднимались наперерез ему советские самолёты. И лишь тогда, когда первая бомба упала на Подоле, а потом где-то в районе аэропорта всколыхнулась земля, и появились первые убитые и раненые недалеко от масложиркомбината, полтавчане почувствовали весь ужас начавшейся войны.

Война, война - любой из нас,
Ещё живых людей,
Покуда жив, запомнил час,
Когда узнал о ней.

(А. Твардовский)

Мальчишки находили рваные осколки величиной в палец, отливающие синевой. Эка невидаль - осколки! Со временем узнали многие-многие, что приносят смерть, ранят безжалостно эти, казалось бы, тёплые кусочки металла.

А наша мирная, цветущая Полтава менялась на глазах: появились на окнах бумажные наклейки крест-накрест, во дворах рыли щели, которыми так никто и не воспользовался. На Восток уходили эшелоны с эвакуированными детьми, стариками, женщинами. Сотни мужчин собирались с котомками, фанерными чемоданами в районе 16-й школы, откуда неровными шеренгами шли к вокзалу, а дальше - на Запад, дальше - на фронт.

— 58 —

1 июля 1941 года был создан и сформирован истребительный батальон. Командиром назначили В. Гринько, комиссаром - С. Михельсона. Нужно было охранять город от вражеских лазутчиков, диверсантов. В состав батальона записался добровольцем Михаил Семёнович Зальцберг.

На том месте, где сейчас сооружен памятник погибшим казакам, стояла водонапорная башня. Там размещался наблюдательный пункт. Ниже Панянки, на Подоле, размещалась часть города, где находился, как и сейчас,  паровозоремонтный завод. С крыши водокачки ночью ясно были видны вспышки сигнальных ракет в районе Ворсклы, правее железной дороги, в направлении Нижних Млинов. По телефону Михаил передал в штаб батальона информацию о предполагаемом месте высадки авиадесанта и вместе с товарищами выехал в район Южного вокзала, а затем села Абазовки. Здесь он принял первый в жизни бой.

... На ППРЗ, в котельном цехе, состоялся многолюдный митинг. На трибуну один за другим поднимались кадровые рабочие и молодёжь, чтобы высказать свою готовность отдать все силы для победы над врагом:

- Прошу зачислить меня в народное ополчение! - Будем работать без выходных дней.

К этому сводились все выступления. Среди выступавших был и Михаил Зальцберг, молодой коммунист, связист и пулемётчик.

Отвлечёмся на минуту, читатель, и вспомним, что представлял собой завод, какими глазами видели его колонисты из "Педагогической поэмы" А. С. Макаренко.

"Недалеко от вокзала расположились большие паровозные мастерские. Для колонистов они представлялись драгоценнейшим собранием дорогих людей и предметов. Они мечтали об этих мастерских, как о невозможно-чудесном, сказочном дворце. Во дворце сияли не светящиеся колонны "Синей птицы", а нечто более великолепное: богатырские взлёты подъёмных кранов, набитые

— 59 —

силой паровые молоты, хитроумнейшие, обладавшие сильнейшими мозговыми аппаратами револьверные станки. Во дворце ходили хозяева - люди, благороднейшие принцы, одетые в драгоценные одежды, блестевшие паровозным маслом и пахнувшие всеми ароматами стали и железа... И эти люди - люди особенные. У них умные, тонкие лица, светящиеся знанием и властью, властью над станками и паровозами..."

Вот среди таких людей, в таком цехе и состоялся этот многолюдный митинг. На нем было поддержано партийное указание о выпуске коллективом завода военной продукции - о строительстве бронепоезда.

В начале августа на зелёных стальных бортах с коричневыми пятнами красным пламенем загорелась надпись: "Бронепоезд "Маршал Будённый".

Рядовому Зальцбергу выдали хлопчатобумажную гимнастёрку, галифе, на пилотке солдаты нарисовали звёздочку. Сапоги он выбрал на один размер больше, так, чтобы можно было намотать и две портянки. Он чувствовал, что в них предстоит длинный путь - путь отступления, а потом долгий-долгий путь к Победе. Михаил стал пулемётчиком, был назначен комсоргом.

Бронепоезд был сооружен в сжатые сроки. Что такое бронепоезд? Это бронированный паровоз, два и более вагонов или бронеплощадок, а также несколько железнодорожных платформ прикрытия. Вооружение состояло из двух орудий, восьми пулемётов, установленных на бортах и во вращающихся башнях, а также зенитных орудий для прикрытия от ударов с воздуха.

18 августа бронепоезд впервые вышел на боевое задание по охране и прикрытию от налётов вражеской авиации железнодорожного пути Кобеляки - Галещина, Галещина - Потоки.

Через три дня в Полтаве бронепоезд принял на борт командующего Юго-Западным направлением Семена Михайловича Будённого. Маршал оказался небольшого роста, на смуглом лице его выделялись пышные черные усы. Военная фуражка с синим околышем, на плечи наброшен защитный плащ. Вместе с ним были сопровождающие его военные. Бронепоезд отправился через Константиноград в сторону Новомосковска. Не спали солдаты, не спал маршал. Может быть, он вспоминал своих боевых товарищей, опытных, умелых, талантливых командиров, которые бесславно погибли в недоброй памяти сталинских лагерях в 1937-38 годы.

Шла Великая Отечественная. Как были бы эти люди нужны сейчас, в эту страшную для Родины годину! Его - маршала,

— 60 —

прославленного героя Гражданской войны - знал и любил народ. Пройдут годы, закончится Победой эта страшная война, и его, уже потом, к юбилеям, наградят золотыми Звёздами Героя.

А бронепоезд набирал ход. Мелькали стрелки, переезды. На прощание маршал пожал руку солдатам, помахал рукой машинистам; на машине выехал к линии фронта.

В тот же день немцы бомбили станцию Новомосковск, и команда бронепоезда стала выводить железнодорожные составы со станции. Теперь путь лежал на станцию Павлоград, где в ночь на 23 августа поезд принял вновь на борт С. М. Будённого и отправился в Полтаву, а затем в Горбанёвку.

После операции по прикрытию зенитным огнем высадки наших войск на станции Ганновка команда бронепоезда получила задание: доставить для усиления охраны моста через реку Псёл взвод военного подразделения, взять под охрану участок дороги от моста до станции Потоки и во взаимодействии с частями 300-й стрелковой дивизии укрепить подступы к Полтаве.

Бронепоезд вели машинисты Чистяков, Бабич, помощники Чагин и Константинов. Вместе с ними был и секретарь комсомольской организации Зальцберг.

Вечерело. Бронепоезд тихо шёл от Галещины на Потоки. За километр до этой станции его неожиданно обстреляла немецкая артиллерия, замаскированная где-то вблизи села Подлужье. Была повреждена связь бронеплощадки с паровозом, где размещался командный пункт.

Возле входного семафора станции Потоки, как только прошли сторожевую будку, бронепоезд попал в расставленную немцами западню и подорвался от взрыва. Передняя контрольная платформа и бронеплощадка №1 свалились на левый борт. Немецкая засада открыла по бронепоезду сильный артиллерийский, минометный и пулемётный огонь. Завязался жестокий неравный бой. Появились первые раненые, убитые. Михаил был контужен, но его пулемет продолжал вести интенсивный огонь, косил одну за другой цепи фашистов. Немцы пытались взять бронепоезд в кольцо, поджечь вторую бронеплощадку, но это им не удавалось. Бой длился более четырёх часов. К полуночи огонь со стороны немцев ослабел, а потом и совсем прекратился. Была дана команда отступать.

Утомлённые, раненые бойцы шли через болото, неся тяжелораненых и то вооружение, которое можно было взять с собой. Поздно ночью небо прояснилось. Холодные звёзды и огонь горящего поезда освещали их путь.

— 61 —

На рассвете, измученные ранами и горечью утраты товарищей, бойцы бронепоезда добрались до станции Галещина. Михаилу Зальцбергу и другим перевязали раны, покормили. Потом подошла автодрезина и забрала раненых.

Бойцы бронепоезда "Маршал Будённый", закалённые в бою, прибыли в Харьков на переформирование, чтобы пополнить ряды воинов, продолжить борьбу с фашистами.

Минуло с той горячей поры 60 лет. В первые месяцы нового тысячелетия Полтавский тепловозоремонтный завод отмечал своё 130-летие. В музее завода сохраняются фотографии участников боевых событий, макет бронепоезда. Все - и солдаты, и машинисты, и женщины-медработники бронепоезда "Маршал Будённый" - внесли свой весомый вклад в победу над врагом.

... А Михаил Семёнович Зальцберг продолжал свой трудный военный путь.

Чем измерить те тысячи километров, по которым с боями отступали наши войска? На Сталинградском тракторном заводе, где на некоторое время задержался Михаил Зальцберг, строились бронепоезда. Сначала их собирали по чертежам, по которым строили "Маршал Будённый", а затем стали создавать более совершенные машины с новым вооружением.

Не знал командир отряда пулемётчиков, что совсем недалеко, в Камышине, живет его семья, эвакуированная из Полтавы. Шли как-то солдаты в сторону Сталинграда, и отец Марии Самсоновны - жены солдата - написал маленькое письмо до востребования Михаилу, в котором сообщал, что в эвакуации у него родился первенец.

Воистину, неисповедимы пути Господни. Не ждал солдат писем, не было от кого получать, но зашёл на почтамт с друзьями-солдатами, показал своё воинское удостоверение. Забилось вдруг сердце где-то у горла, увидел он знакомый почерк на конверте - это была весточка от родных!

Собрали друзья посылку: сахар-рафинад, буханку хлеба, 2 банки мясных консервов, пару брусков мыла - всё, чем богаты солдаты, и за двое суток добрался Михаил Семёнович до Камышина. Всего около суток побыл он в кругу родных, а потом опять в путь, на войну.

Два года воевал командир Зальцберг то на Северо-Кавказском фронте, то на других участках кровопролитной войны; принимал участие в Уманско-Балташанской операции по освобождению территории родной Украины от немецко-фашистских оккупантов; участвовал в Ясско-Кишиневской операции, во время которой

— 62 —

была окружена и разгромлена огромная немецко-румынская группа армий "Южная Украина"; принимал участие в освобождении Молдавии и Восточной Румынии.

Близился конец этой самой тяжелой в истории войны, и чем ближе был её конец, тем больше жертв насчитывалось в страшном списке.

Закончил лейтенант Зальцберг войну, его грудь украсили многие награды Родины, но воинский путь на этом не закончился. Впереди ещё была война с японцами, новые трудности, новые жертвы.

Закончилась и эта война, и решили обосноваться Зальцберги на Дальнем Востоке, начать новую, мирную жизнь. Будущее казалось таким радужным после 4-х лет войны. Лишения, неудобства, неустроенный быт - всё было переносимо. Главное, что все остались живы, что все живут вместе.  Поселилась семья в небольшом бревенчатом домике, который после землянки казался дворцом. Руки жены, которые умели быть ласковыми и нежными, без устали обустраивали быт. Хорошо было летним мирным вечером слушать, как шумят вековые кедры, следить за звездопадами, что так часто бывают в этих краях.

Беда не заставила долго ждать, пришла в тёплый, остро пахнущий хвоей вечер. Их бревенчатый домик обстреляли пленные японские солдаты.

Больше не выходили вечером на крылечко Зальцберги. Казалось, угроза расправы с семьёй советского воина не исчезнет никогда. Всё чаще вспоминались Украина, красавица Полтава... Стали болеть дети - всё одно к одному. Решение было принято: едем домой!

Полтава встретила не очень приветливо - проблема с жильём, с работой... Михаил Семёнович с оружием не расстался - устроился работать фельдъегерем при управлении курьерской связи. Постепенно всё стало на свои места - квартира, учёба детей.

Много лет проработал бывший наш фронтовик в управлении. Его, деловитого, скромного, интеллигентного, любили в коллективе. Таким и запомнился: в синем костюме военного образца, с пистолетом на боку. Что могут сказать о нем бывшие сослуживцы сейчас, спустя годы? Память стирает подробности, интересные эпизоды.. Остаются скупые слова характеристики: "дисциплинирован, честен, порядочен".

Вместе с ним ушел в небытие целый мир, в котором было мало места корысти, предательству, а было огромное желание защитить свою страну от врага, видеть её богатой и процветающей, сделать народ счастливым.

Он сделал всё, что успел и смог.

— 63 —

М. Спарбер

ПРЕКРАСНОЕ ПЛЕНЯЕТ НАВСЕГДА
(памяти Николая Когана)

Есть в нашем городе сквер, который мил сердцу всех полтавчан. Весело шумят листвой стройные берёзки, гордо красуются зелёные ёлочки. Когда приходит осень, порывы ветра срывают с берёз одежду, и всё вокруг покрывается позолотой. Маленькие дети любят ворошить ножками листву. Ещё они любят залезать на скамейку, где сидит небольшого роста пожилой человек, и смотреть в голубые-голубые слезящиеся, но всё-таки весёлые глаза. Бывает, он взмахнёт руками так, как отгоняют чирикающих воробьев, но дети не боятся, не убегают от этого дедушки - очень большое доверие внушает он. Изредка расскажет он сказку о том, как из полена старичок выстругал топором остроносого мальчишку, которого знает детвора всего мира, и зовут его Буратино. Или расскажет о том, как другой мастер вылепил из куска глины прекрасного принца и красавицу девушку, и как те долго-долго любили друг друга.

Иногда берёзки плачут. Сладкий сок по канальцам медленно стекает на землю: нет больше этого хорошего дедушки; такие были славные сказки и печально почему-то они закончились.

За этой красотой природы, за детьми наблюдает с постамента великий поэт, изваянный руками этого пожилого человека.

Кто этот скульптор, чем вошёл в сердца маленьких детей и взрослых людей этот человек, который часто сидел на скамейке?

Николай Григорьевич Коган родился в декабре 1929 года в селе Лозовая Павловка на Луганщине в семье рабочего. Недалеко от поселка строили доменную печь и для этого привозили на подводах и машинах строительные материалы, а ещё - глину. Юного Николая всегда тянуло к ней, особенно к пластической глине, этому незаменимому строительному материалу, который так легко поддаётся малейшему давлению пальца, послушному формующему воздействию руки. Он приносил в школу фигурки людей, животных, вылепленные своими руками, и раздаривал всем

— 64 —

желающим. Учительница рисования, пожилая, влюблённая во всё прекрасное, вызвала Колиного отца и настойчиво рекомендовала учить сына рисованию и скульптуре - уже тогда в этих незамысловатых работах мальчика чувствовался будущий мастер.

Профессиональное образование Николай получает в Ворошиловградском художественном училище в 1949-1957 г.г. у таких опытных педагогов, как А. М. Куликов и Г. X. Дидура. Здесь оттачивается его мастерство, здесь рождается уже зрелый мастер скульптуры, графики, рисования.

Новый творческий период начинается тогда, когда Николай Коган приезжает в Полтаву. Были, конечно, трудности, но рядом с ним - необыкновенно милая, верная Тамила Григорьевна. Это была замечательная семья. Здесь у них появилась любимая дочь Элла, кстати, унаследовавшая талант отца, впоследствии ставшая отличным художником.

Вспоминает Заслуженный художник Украины Николай Васильевич Подгорный:

"С Николаем мы познакомились в начале шестидесятых годов. Он был старше меня. Мы, более молодые, с большим уважением воспринимали его советы. Стремления предлагать свои работы на вернисажи, выставки у нас не было. Он же советовал и даже настаивал, чтобы мы это делали. Ведь, по его словам, это путь к совершенствованию. Позже мы убедились в его правоте.

Николай Григорьевич был очень весёлым, добродушным, необыкновенно талантливым человеком. Не любил шушуканья за спиной. Удивительно, но у него находились недруги. Правда, там, где талант, всегда найдутся завистливые людишки, мнящие себя прорицателями и специалистами в искусстве.

Мы неоднократно представляли Н. Г. Когана на присвоение ему звания "Заслуженный художник Украины", но всякий раз в этом отказывали, очевидно, по причине его национальной принадлежности. Такая царила неразумная политика.

Срипка. 1968.

Все работы мастера наполнены одухотворённостью и глубокой человечностью. Например, в Полтавской художественной галерее выставлен замечательный скульптурный портрет Бетховена ("Аппассионата"), запоминается "Скрипка" - скульптура солдата, прижимающего, как ребенка, к груди изуродованный войной

— 65 —

инструмент. С большим мастерством выполнены памятник Г. С. Сковороде, лирическая "Козочка" и многие-многие другие."

Одной из главных работ в творческой жизни Николая Григорьевича, как считал и он сам, был памятник А. С. Пушкину в Берёзовом сквере нашего города. Его появлению в уютном уголке Полтавы предшествовала большая научная работа. Об этом рассказывает соавтор проекта архитектор Геннадий Яковлевич Зильберблик:

"Николай Григорьевич, прежде чем приступить вплотную к созданию памятника, многие дни и часы проводил в Пушкинском музее в Москве, побывал в доме на Фонтанке в Ленинграде, где поэт сказал последние два слова "жизнь кончена"; ездил в Тригорское, где нашла вечный покой его мятущаяся душа; в художественных галереях изучал фотографии, картины, литографии, воспоминания современников поэта. Некоторые главы из "Полтавы" скульптор перечитывал несколько раз, ведь образ, создаваемый ещё в глине, должен был слиться напрямую с атмосферой, где жили, страдали Кочубей, Мария, Мазепа, где радовался победам Петр I.

Помните?

На холмах пушку, присмирев.
И се - равнину оглашая
Далече грянуло УРА:
Полки увидели Петра.
И он промчался пред полками,
Могуч, и радостен, как бой...

Эта подготовительная работа длилась несколько лет. Вылеплена одна, другая фигура поэта - нет, не подходит, не нравится, и молотком разрушается кропотливый труд для того, чтобы создать новый вариант, лучший".

Вместе с архитектором необходимо было спроектировать вокруг памятника ансамбль: скамейки, похожие на те, которые стоят в Петергофских парках; похожую ограду, светильники, нужно было создавать атмосферу, в которой жил поэт. Они вдвоём, скульптор и архитектор, подолгу обсуждали, где установить памятник: то ли при входе в скверик, то ли в глубине его. Наконец, остановились на оптимальном - там, где стоит памятник и сейчас.

Решено было подарить работу городу. Ни о каком гонораре не было и речи. Проект памятника не был ещё полностью завершён, а уже началась обычная гонка - городские власти спешили с открытием, желая приурочить его ко дню рождения А. С. Пушкина. Их проект был признан лучшим на конкурсе. И всё же, в кулуарах совета люди, имена которых и называть не хочется, высказывались так: "Интересно получается - два еврея создают памятник

— 66 —

великому русскому поэту". Помогли городские власти, многие строительные организации. Началась работа.

Каждый раз, когда отмечается годовщина великого поэта, у памятника в скверике собирается много людей. Они приходят по зову сердца, а не по указанию свыше. Кстати, те, кто выше, зачастую и не приходят вообще. Какие замечательные лица у людей вокруг, как много молодежи! Играет музыка, полтавские поэты читают стихи, барды под гитару поют свои песни. Праздник ожидает каждого, кто обращается к Пушкину, кто испытывает душевную потребность побеседовать с ним, кто с доверием и благодарностью принимает завещанное им наследство.

При этом всегда рядом витает и образ полтавского скульптора, который увековечил в бронзе для полтавчан гениального поэта.

... Когда болезнь уже не давала возможности ваять, Николай Григорьевич перешёл на живопись, рисовал красками. В здании Полтавского Хеседа "Нефеш" висят работы мастера - его подарки: с портретов смотрят великий еврейский писатель Шолом-Алейхем, мудрый человек Илья Эренбург с вечной трубкой во рту; Леонид Коган, кажется, проведёт смычком, и польётся волшебная музыка; Соломон Михоэлс у кромки занавеса наблюдает за игрой актёров своего еврейского театра. Здесь же дорогой сердцу художника пейзаж: река, лес, пригорок, освещённый солнцем.

Болезнь мастера усилилась, жена Николая Григорьевича - опытный медработник - все трудности по лечению и уходу взяла на себя. Рано утром, когда персонал больницы ещё спал, она появлялась в палате, чтобы умыть мужа, переодеть, покормить. Лишь к ночи покидала больничную палату. Оставшись одна после смерти скульптора, Тамила Григорьевна уехала в Америку к их дочери, зятю, внучке.

Кажется, совсем недавно в Берёзовом скверике сидел, опершись на палку, небольшой человек с сильными руками штангиста. В его глазах отражалось голубое небо.

В холодный декабрьский день 1997 года состоялось последнее свидание мастера с поэтом... Дальше - в небытиё.

— 67 —

М. Спарбер

ОБ ЭКСКУРСОВОДЕ НАШЕГО ГОРОДА
(памяти Михаила Коломеера)

Полтавское телевидение последние годы проводит очень интересный цикл передач "Полтава. Ретроспективный взгляд", посвящённый нашему родному городу. Начался этот цикл, правда, еще до того, как готовились отмечать 1100-летие Полтавы, но с приближением знаменательной даты передачи проводились чуть ли не каждый день. Автор программы журналистка Юлия Майорчик кого-то знакомила, а кому-то и просто напоминала историю улиц, переулков, говорила о людях, ушедших из жизни.

И когда на экране появлялся Михаил Коломеер, оторваться от передачи тоже было трудно. Этот невысокого роста человек своими рассказами проникал в душу, и, что особенно интересно, он вводил нас в дом, вёл по улице, по брусчатке, туда, где жил, где ходил по городу герой его передачи.

Песчинка в человеческом море - в Полтаве начал, здесь же и закончил М. Коломеер свой жизненный путь.

Мальчик рос в дружной семье провизора. Их одноэтажный домик и сейчас стоит на Подольском спуске, и, если взглянуть напротив, увидишь церковь, а выше - строящуюся фешенебельную гостиницу, зелёные остроконечные купола, блестящие на солнце. Будущий знаток древней истории, полтавского зодчества, наверняка, переживал и за неудачно выбранное "гиблое" место на территории бывшего кладбища, подверженное осадкам грунтов, и за то, что ушло как бы в тень действительно красивое и исторически ценное сооружение напротив.

Он ходил в школу, хорошо учился, но больше всегда его влекли науки гуманитарные, особенно история. Известно, что взгляд на эту науку со временем менялся: её, терпеливую, дописывали, искажали; переписывали, и, кто знает, поставлена ли сейчас

— 68 —

последняя точка. Подчас ведь и люди, которые делали историю, возносились, чтобы потом исчезнуть навсегда.

Окончена школа, и Михаил поступил на исторический факультет Полтавского педагогического института. Группа студентов в тот год была небольшая, но он выделялся среди них необыкновенной пытливостью, огромным желанием овладеть знаниями, вникнуть в суть предмета, познать истину. 4 года учёбы, весёлые, запоминающиеся, пролетели быстро. На руках диплом об отличном окончании вуза.

Где можно начинающему учителю реализовать полученные знания? Михаил по направлению едет в Хмельницкую область и начинает работать в средней школе. Уже тогда школьники полюбили своего учителя, а когда он уехал через несколько лет, вели с ним долгое время переписку.

Однажды на рынке, - вспоминает его жена Эсфирь Аркадьевна Коломеер, - им встретилась супружеская пара, приехавшая в Полтаву. Прошло более 10 лет после пребывания Михаила Соломоновича на Хмельниччине, работа в сельськой школе принесла щедрые плоды - многие ученики пошли по стопам того, кто вдохнул им любовь к истории, к родному краю, как и этой паре.

Любовь к Полтаве, желание и умение рассказать правду привели Михаила Соломоновича в Полтавское бюро путешествий и экскурсий (ныне ТЭЦ "Эней"). Сколько экскурсий было проведено! Иногда по две, по три в день, а за долгие годы - тысячи. Маршруты проходили как по городу, так и за его пределами: посёлок Гоголево, где жил великий русский писатель; поле Полтавской битвы, где сошлись в бою войска Петра I и шведского короля Карла XII; музей, где собраны уникальные экспонаты той поры; музей в с. Ковалёвка, где А. С. Макаренко воспитывал беспризорных и давал им путёвку в большую жизнь, многие-многие места. В бюро долгое время хранились отзывы об этих экскурсиях. Иногда они были написаны каким-то казённым языком: "Экскурсия проведена на высоком идейном и профессиональном уровне". Не все пишущие могли на бумагу выплеснуть свои эмоции, но каждый понимал, что перед ним - не просто экскурсовод, а эрудированный, глубоко интеллигентный человек, влюблённый в свою, богатую историей, землю. Если бы

— 69 —

развесить на стенах "Энея" те многие методические разработки экскурсий, созданные им лично, а также совместно с творческой группой под его руководством, то, пожалуй, они бы заняли всю большую комнату этого учреждения.

Инженер изобретает новую машину, учёный открывает новый закон, врач проводит уникальную операцию - все это важные события в нашей жизни. Об этом пишут в газетах, говорят по радио, показывают по телевидению. Многие работы Михаила Соломоновича стали настоящим событием в творческой жизни Полтавы и области. Вспомним "Дорогу к храму", "Репрессированную Полтаву" и другие. На областном смотре его экскурсионная работа "Моя Полтава" получает 1-ю премию. А таких премий за всю его жизнь было несколько.

Михаил Соломонович, как научный сотрудник, внёс большой вклад в становление и работу музея истории Полтавской битвы. Рассказывала директор музея, что такие грамотные и знающие консультанты, как он, встречаются нечасто. Его трудами увеличивались экспозиции, они становились более доходчивыми.

В последние годы жизни М. С. Коломеер с увлечением разрабатывает тему о евреях, которые проживали на территории Полтавы и области в разные годы. Результатами этой кропотливой научной работы стали экскурсии "Евреи Полтавы", "Еврейские места Полтавщины", "Известные евреи Полтавщины".

Аксиома: экскурсовод должен глубоко знать историю своего края, её природу, её ценности и богатства, знать много о людях, населяющих этот край. Но, кроме всего, он должен обладать ещё данным от Бога даром рассказчика, даром сопереживателя. Разные бывают экскурсоводы. Некоторые ведут экскурсию, как будто отрабатывают свои 2-3 часа, и зерно познания не попадает в душу туриста, а если и попадает, то не прорастает познанием.

Лет двадцать назад пришлось мне с группой туристов побывать в московской Третьяковской галерее. Собралась группа людей с разных концов страны, человек 10-15. К нам вышла экскурсовод - седая аккуратная женщина - и предложила пройти сразу в Суриковский зал. И здесь, перед одной лишь "Боярыней Морозовой", час, а может, и больше, мы, затаив дыхание, слушали не лекцию, нет, пожалуй, целую жизнь: это рука великого мастера изобразила трагедию людей на обычном холсте. И вспомнился

— 70 —

там же М. Коломеер, тоже мастер рассказа о событиях и людях нашего края.

А ещё хочется рассказать об одной туристической поездке, когда мы с Михаилом Соломоновичем оказались в одном купе поезда.

Было время, когда по магистралям бывшего Советского Союза поезда совершали поездки за пределы нашей области. Туристический поезд с броским названием "Україна - Російській Федерації" мчал по "Золотому кольцу" страны. Один из вагонов заполнили учителя из Полтавы, Кременчуга и других городов. Экскурсии проводились в каждом городе, а кое-какие дополнял участник поездки Михаил Соломонович. И вот тогда пришлось услышать из его уст запомнившийся рассказ о героическом подвиге Януша Корчака, воспитателя сиротского дома варшавского гетто: гитлеровцы обрекли несчастных детей на гибель в печах Треблинки. Когда Янушу Корчаку предложили выбрать жизнь без детей или смерть вместе с детьми, он без колебаний и сомнений выбрал смерть.

"Господин Гольдшмидт, - сказал ему гестаповец, - мы знаем Вас как хорошего врача, вам не обязательно идти в Треблинку". "Я не торгую совестью," - ответил Януш Корчак. Герой пошёл на смерть вместе с ребятами, успокаивал их, заботясь, чтобы в сердца малышей не проник ужас ожидания смерти.

Жизнь Януша Корчака, его подвиг изумительной нравственной силы и чистоты (а не все знали эту историю) явились для группы учителей вдохновением.

Этот рассказ не был впрямую связан с самой темой экскурсии, но Михаил Соломонович на этом примере подчеркнул: чтобы стать настоящим воспитателем детей, их учителем, надо отдавать детям своё сердце.

Ещё об одной экскурсии рассказывает врач Майя Ароновна Дун.

"Экскурсионный "Икарус" не мог вместить всех желающих. Позже экскурсию повторили. Те, кому повезло проехать по памятным местам Полтавы, надолго запомнили мягкий интеллигентный голос Михаила Соломоновича, голос, в котором звучали и гордость за тот вклад, который внесли наши соотечественники в жизнь и облик города, в развитие

— 71 —

просвещения, социальной сферы, торговли, медицины, и, одновременно, боль за то, что многие культовые здания разрушены, а иногда и уцелевшие используются не по назначению.

Автобус подвозит нашу группу к памятнику "Скорбящей матери", мы возлагаем скромные букетики алых цветов, они горят, как кровь восьми тысяч расстрелянных здесь людей. Стоим в молчании на этом скорбном месте. Рядом с памятником недавно наконец-то появилась памятная стела, напоминающая нам и нашим детям и внукам о величайшей трагедии еврейского народа."

Эту экскурсию провёл М. С. Коломеер, ведь особое место в его работах занимала тема Холокоста на Полтавщине.

Много внимания уделял М. Коломеер исследованию жизненного пути и общественной деятельности людей, которых мы называем "Праведниками Мира", и, в частности, нашего земляка - писателя Владимира Галактионовича Короленко. Выступая с лекциями в Хеседе, проводя экскурсии, он всегда с любовью и уважением говорил об этом величайшем гуманисте, друге угнетённых людей, их защитнике.

Как-то не выговаривается слово "был", когда идет речь о Михаиле Соломоновиче.

... К осени птицы улетают на юг, в теплые края, по весне возвращаются домой, на родину. Иногда и люди улетают на стальных птицах, уплывают на теплоходах, но, как правило, домой не возвращаются.

Михаила Коломеера звали, но он ни когда не хотел улетать, он так и остался на Родине - навсегда.

— 72 —

М. Спарбер

ФЕЙЕРВЕРК НА ВСЮ ЖИЗНЬ
(памяти Виктора Либермана)

Могуч и грозен бог войны.
И нам, свидетелям расплаты,
- Нам до сих пор еще слышны
Его победные раскаты

(Л. Ошанин)

Кому приходилось бывать осенью в Прибалтике, знают, что небо зачастую покрыто свинцовыми облаками, с моря дует холодный ветер, моросит дождь.

Погода и в тот тяжкий 1943 год ничем не отличалась от обычной. Земля по утрам была покрыта тонким слоем льда, и, когда ступаешь, надо быть осторожным: можно, поскользнувшись, упасть, а можно и... подорваться на мине. Ведь война была рядом.

...Катюша шла из штаба дивизии, и ей, двадцатилетней, было страшно. Хотелось как можно скорее добраться до бревенчатого дома за лесом, где она снимала комнату.

Впереди, твердо ступая по льду, шёл высокий военный в длинной шинели, какие тогда носили артиллеристы. Она ускорила шаг, а когда поровнялись, посмотрела на него - удивилась даже: таких черных красивых глаз ей ещё не приходилось видеть.

В штабе на неё часто заглядывались и офицеры, и рядовые. Вокруг много мужчин-военных, холостых и женатых, и всем нравится маленькая курносая девушка. А здесь на дороге стоял незнакомый капитан-артиллерист и внимательно рассматривал её.

Кто не знает чувства, когда сердце вдруг как будто останавливается от предвкушения счастья?! Военный представился: капитан Либерман. Из своих скудных школьных знаний немецкого Катюша определила, что "либер" - это любимый, "ман" - это человек. "Значит, это стоит любимый человек," - подумала она.

До её домика оставалось идти совсем немного, но они почему-то повернули назад, потом от штаба опять шли по знакомой дорожке. Ветки деревьев, покрытые тонкой наледью, звенели, как колокольчики, и кланялись им.

Виктор рассказал о себе: до войны закончил школу в далёкой Полтаве, поступил в строительный институт, но оставил его, чтобы

— 73 —

стать курсантом артиллерийского училища в Сумах на Украине. На фронте с лета 41-го, участвовал в первых боях с фашистами. Крепко доставалось врагу, их дивизия отличилась и на Ленинградском, и на Волховском, и на 2-м Прибалтийском фронтах, принимала участие в освобождении Риги. Ему только что, в числе других, командир дивизии вручил позолоченный орден Отечественной войны. Катюша поинтересовалась: трудный был этот бой? И он рассказал...

... В начале октября 1943 года стрелковая дивизия завязала бой за белорусский город, а батальонам было придано несколько батарей. Вынуждены были штурмовать каждый дом, каждую улицу. Артиллеристам приходилось чаще всего поддерживать наступающую пехоту прямой наводкой.

Батарея Либермана помогала стрелковому батальону, которому досталась "трудная" улица - с кирпичными домами. То и дело поступали заявки: то в одном, то в другом месте надо накрыть вражескую огневую точку. Командир батареи и сам видел, где трудно пехоте, и всеми силами расчищал ей путь. При помощи артиллеристов пехота захватывала дом за домом.

Его наблюдательный пункт размещался в полуразрушенном доме. Недалеко от него разорвалась мина. Осколок, влетевший в окно дома, зацепил капитана, и сержант перевязал его. Появившаяся на наблюдательном пункте девушка-санинструктор хотела сменить окровавленную повязку на голове, но он решительно отказался.

- Некогда, некогда. Уходи-ка, милая, отсюда. Не ровен час, ещё убьёт.

К концу дня позвонил начальник штаба полка. Требовал доложить, как идут дела. Доложил: потеряли одну пушку; трое убитых, четверо ранено. Врагу нанесён урон: сожгли два танка, четыре автомашины с горючим и боеприпасами; уничтожено более ста солдат, шесть пулемётов. У нашей пехоты потери большие. Но пятью кварталами города овладели.

15 октября с утра разыгрался ожесточённый бой на одном из перекрёстков. Расчёт одного орудия выкатил пушку из-за стены, чтобы пробить путь своей пехоте. В это время у самого орудия разорвалась мина. Весь расчёт выбыл из строя. Пушка осталась цела.

Я перекрёстку продвигались танки противника, ведя пулемётный огонь. Либерман всё это видел и понял, что через несколько минут вражеские танки раздавят пушку, а их в батарее осталось только две. Кроме того, если танки прорвутся, они выйдут

— 74 —

в тыл нашей пехоте, ведущей бой на соседней улице. Как на грех, на наблюдательном пункте остался только один телефонист, остальные ушли исправлять повреждённую линию.

Капитан сам бросился с бронебойными снарядами к пушке и поставил их рядом, чтобы сподручнее было доставать. Зарядил, припал к прицелу. Открыл огонь. Вторым снарядом Либерман разорвал гусеницу самоходки. Она резко развернулась и перекрыла половину проезжей части улицы. Капитан зарядил снова и стал целиться в танк. С первого же снаряда тот задымился. Вторым снарядом была перебита гусеница. Машина завертелась и пушкой упёрлась в стену дома. Командир батареи облегчённо вздохнул и вытер рукавом лицо.

Что может подарить молодожёнам военный люд? Штабной поэт из редакции посвятил Виктору и Кате целую поэму; шустрый старший лейтенант успел смотаться в город и выменял у проживающей там немки за несколько банок консервов букет астр; повар из офицерской столовой сотворил большущий праздничный торт с надписью "Желаем счастья". А вечером, когда в небе зажглись звёзды, все высыпали на улицу и пускали ввысь разноцветные осветительные ракеты. Этот фейерверк был для них, пожалуй, самым ярким в их жизни.

А до полной победы надо было пройти ещё долгий путь. В 1944-м году Виктора Александровича посылают на курсы "Выстрел" в Солнечногорское под Москвой, а Катя отправляется к нему на родину, в Полтаву. Старые Либерманы тепло встретили её: ещё бы, жена их сына, храбро сражавшегося за Родину, и миловидная какая!

Мать Виктора говорила соседкам: "Наша шиксочка обещала подарить нам вскоре внучку". Чуть-чуть ошиблась старая - появился первенец - внук. Но что-то долго нет писем от мужа, нет и аттестата, и тогда добрая соседка Рива Исааковна, да так, чтобы не узнала свекровь, дала Катеньке 10 рублей и посоветовала сходить на базар, где слепой старик гадает на картах. "Не волнуйся, - сказал он, - у мужа всё в порядке, спеши домой, тебя ждет новость." Она влетела по скрипучим крутым ступеням на второй этаж - и действительно, сидел на табуретке солдат-вестовой с письмом и посылкой от Виктора. Не верь после этого гаданию!

... Во многих уголках бывшего Советского Союза проходила воинская служба майора Либермана. И везде, в любом захолустье, семья была рядом, - у Виктора был крепкий тыл. Не успеют освоиться в каком-либо городе, как снова надо грузить чемоданы и мчаться из южного городка на север, где метёт вьюга, и зачастую

— 75 —

нет горячей воды, чтобы искупать уже троих детей, - в переездах появились двойняшки, - девочка и мальчуган. Электрическую плитку, чайник и вёдра семья всегда возила с собой.

В 1956 году демобилизованный подполковник Виктор Александрович Либерман вернулся в родной город. Жить приходилось у сестры - 12 человек ютились в одной комнате. Лишь через 2 года, поступив на работу слесарем на Полтавский турбомеханический завод, он получил 2 комнаты в коммунальной квартире.

Такой финал воинской службы - от командира до рабочего - не всем по плечу. Иногда люди не выдерживают, спиваются, сдаются, не найдя своего места в жизни. Виктор не пал духом. Надо было искать работу по душе, и он нашел её в рабочем коллективе. Со временем полюбили в цеху работящего, остроумного, общительного офицера-отставника.

М. Халимон, секретать парторганизации инструментального цеха, в газете "Машинобудівник" писал: "Бывший воин с большим энтузиазмом начал овладевать профессией слесаря-лекальщика. Большую помощь оказывал ему в этом мастер-"золотые руки" Г. И. Чухрай и другие мастера. Было что перенять Виктору Александровичу у своих учителей.

Шли годы, шлифовалось мастерство. Любая сложная работа стала под силу, и Виктор гордился, что ему, умеющему только воевать, удалось стать высококлассным специалистом.

Большим заслуженным авторитетом пользуется в коллективе мастер Либерман," - сказано в этой заметке.

... Из ныне здравствующего поколения рабочих, в среде которых трудился Виктор Александрович, осталось, может быть, всего несколько человек. Рядом с ним долгие годы работал слесарем 6-го разряда Алексей Константинович Пойдеменко, тоже участник Великой Отечественной войны:

"За последние десятилетия техника шагнула далеко вперёд, - рассказывает он, - появились более точные приборы, станки, но, по-прежнему, для работы лекальщика нужны зоркие глаза, умелые руки, знания геометрии, тригонометрии, многое-многое другое. Этими качествами в полной мере обладал Виктор Александрович. А ещё он был необыкновенно скромным человеком. Страшно не

— 76 —

любил сидеть в президиуме, хотя заслуг у него было очень много. Работал напряжённо, качественно. Его очень уважали в коллективе."

Когда Виктор Александрович Либерман окончил свою трудовую деятельность на заводе и ушёл на пенсию, они с Екатериной Михайловной купили хатёнку под Полтавой и всё тёплое время года проводили там. Ночью в окна смотрели звёзды, благоухала сирень, и запах её разносился далеко вокруг. Заливался соловей, он пел свою песню о любви, перекликаясь с невидимой подругой. Эту красоту природы очень любил Виктор.

Помните строки Михаила Дудина?

Кончается наша дорога -
Дорога пришедших с войны.

Несколько лет назад Катя осталась одна. Летом, как и прежде, бьются гроздья сирени в стекла их домика, и она ждёт, когда привезут внуков. Если находят они в цветке сирени 5 лепестков, то, значит, будут счастливы, - так считают все дети.

Пусть же растут они такими же скромными, мужественными и красивыми - в деда!

— 77 —

М. Спарбер

ЛЮБИМЫЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬ
(памяти Якова Майлиса)

Пока в рунах у нас частица времени,
Пускай оно работает для нас.

(С. Маршак)

Фото предоставлено Екатериной Яковлевной Майлис

Людям на земле присуще во что-то верить. Одним - в призрак коммунизма, который, по словам К. Маркса, уже более полутора столетий бродит по Европе, но всё ещё не добрёл до светлого будущего человечества. Другим - в Бога. Эта вера проявляется все больше. Вот и посещаемость синагог, церквей, мечетей увеличивается. Есть ещё, правда, люди, которые ещё вчера верили в коммунизм, носили на груди партбилеты, а сегодня кардинально изменили свои взгляды. Но они, почему-то, доверия не внушают.

Семья замечательного нашего земляка Якова Ильича Майлиса была набожная. Каждую субботу, по-праздничному одевшись, отправлялись в хоральную синагогу (ту, что располагалась на Б. Сретенской улице Полтавы). Здесь у них были выделены постоянные места в 7-м ряду. Дорога была недлинная - от аккуратного одноэтажного дома, сохранившегося и до нашего времени. Держась за руку отца, шагал по деревянным полтавским тротуарам маленький гимназист Яша Майлис. Этот путь к храму он запомнил навсегда. И даже тогда, когда стал старше, стал уважаемым и мудрым, пути к Богу не изменил. Еврейская тема оставалась для него небезразличной. Яков Ильич не делил людей по национальности, но всегда гордился своей национальной принадлежностью, знал язык, религию и обычаи нашего народа, прививал своим детям эту любовь.

В конце 20-х годов способный юноша окончил индустриальный техникум, затем Полтавский строительный институт. Там же, после блестящей защиты, в 1935 году был оставлен для преподавательской работы на кафедре строительной механики. Как раз в это же самое время на двери его квартиры в двухэтажном доме на углу улиц Шевченко и Розы Люксембург появилась блестящая табличка "Инженер Майлис".

Этот весёлый смешливый человек, будучи членом экспертной комиссии Полтавского инженерно-строительного института, пришёл как-то к дому, где появились трещины на фасаде, и разговор ненароком зашел о табличках на двери. Я рассказал ему,

— 78 —

как довоенные мальчишки на двери квартиры соседа-доктора Блоха дописывали мелом "бьёт с 7-ми до 4-х". Получалось, что доктор блох бьёт именно в эти часы. Домработница рано утром вытирала мокрой тряпкой "сочинение", но вечером оно появлялось вновь. Яков Ильич обследовал трещины, что-то отметил в блокноте, посоветовал "искать воду", а потом попросил пересказать эту историю с "блохами" и смеялся долго и заразительно.

Он был первоклассным и безотказным консультантом - в течение многих лет возглавлял комиссию по качеству строительства. Обычно на объекте появлялось двое: один - зав. кафедрой, профессор, доктор наук, а другой - Яков Ильич, не имеющий высоких званий. Через 3-4 дня, как правило, было готово заключение экспертов, и доводы их были решающими.

Об Я. И. Майлисе как-то один из коллег сказал: "Как Яков Ильич мог делать карьеру? Он никогда не был коммунистом и всегда был евреем."

С любовью делятся воспоминаниями о его преподавательской работе выпускники института Инна Алексеевна Ротманская, Леонид Зиновьевич Сухарь, Юрий Зусьевич Вакс.

"Если бы кому-нибудь пришло в голову провести опрос среди студентов разных поколений и специальностей, обучавшихся в строительном институте, какой преподаватель был лучше других, одной из наиболее часто называемых фамилий, несомненно, была бы фамилия "Майлис". И не столько потому, что он, один из далеко немногих, блестяще знал свое дело, а просто потому, что он был ЛЮБИМЫМ преподавателем".

Лекции он читал почти стихами. И даже если студент не питал никакого возвышенного чувства к строительной механике, даже если за окном была весна, а в "деканат" (так называли студенты бар в парке "Победа") завезли свежее пиво, он не мог пропустить лекцию Якова Ильича и, таким образом, проявить своё неуважение к нему.

При высочайшем уровне знаний в нём не было заносчивости, присущей, увы, многим преподавателям. Уважительно, на "Вы", разговаривал он с самым последним двоечником-первокурсником,

— 79 —

 как бы заранее предполагая наличие множества нераскрытых талантов и добродетелей его души, вселяя уверенность в её хозяина.

Весёлый, жизнерадостный Яков Ильич почти всегда был победителем традиционного конкурса на звание самого остроумного преподавателя, который проводился студентами-строителями в День смеха - 1 апреля. Неспроста последние годы у них была шуточная "школа смеха", в которой единицей измерения был "один Майлис".

Пытаясь научить своему предмету, он делал главное - ВОСПИТЫВАЛ. И, как дорогой, любимый воспитатель, оставался в сердцах студентов на всю жизнь.

Все, кто знал его, говорят, что он был постоянным и самым верным источником информации в вопросах истории города, его современников. Причём, информация всегда носила живой, увлекательный характер с налётом тонкого еврейского юмора. Активно участвуя в создании "Списка памятников истории и архитектуры Полтавы", он рассказывал не только о времени и особенностях создания определенного здания или сооружения, но и о его хозяевах, строителях, оживляя "картинки" минувших дней.

Однажды, возвращаясь домой от Белой беседки, где он консультировал по ходу ремонта колокольни Свято-Успенского собора, между прочим, стал рассказывать, где в Полтаве были публичные дома. Оказалось, их было немало, да ещё с профессионально-кастовой ориентацией: для солдат, для чиновников и т.д., а на спуске, напротив Краеведческого музея - "подпольный", для партийных руководителей города. И это выяснилось неожиданно, в ходе комсомольского рейда, участником которого был Яков Майлис. Характерно, что "подпольность" заведения соблюдалась так тщательно, что люди, организовавшие рейд, тоже оказались "не в курсе" особенностей "дома свиданий". Это был конфуз. Он был замят, и, к счастью, не отразился видимым образом на жизни Майлиса.

Когда грянула война, строительный институт эвакуировался в г. Уральск Западно-Казахстанской области. Вместе с институтом оставил Полтаву и Яков Ильич. На новом месте он совмещал преподавание с работой на строительстве оборонного завода.

В 1944 году Майлис возвращается в Полтаву, чтобы восстанавливать родной город.

Вспоминает его дочь Екатерина Яковлевна. На её вопрос, почему он не принял предложение переехать в Москву, отец

— 80 —

ответил так: "Полтава лежала в руинах, а я инженер-строитель. Хорош ли тот сын, который любит мать здоровой и красивой, а в болезни бросает её? Я не мог поступить иначе."

Отец, - вспоминает она, - многие годы активно совмещавший преподавательскую деятельность с практической инженерной работой, никогда принципиально не получал плату за экспертизы и заключения, сделанные по заявкам школ, больниц и детских учреждений. Он объяснял это так: "Какое право я имею брать с государства деньги тогда, когда оно лечит и учит меня и моих детей бесплатно?"

В отношениях с людьми для Якова Ильича не существовало разницы ни в социальном, ни в национальном, ни в общественном положении. Основным и главным критерием в оценке любого человека - дворника или академика - была порядочность. Это качество в людях он ценил выше всего.

До конца своих дней Яков Ильич сохранил ясный ум, прекрасную память и желание передать свои знания. Уже будучи на пенсии (а он ушел на заслуженный отдых в 1982 году), работал над словарём строительных терминов на украинском языке, над воспоминаниями о Полтаве.

Можно много рассказывать об отце, - продолжает Екатерина Яковлевна, - о прекрасном преподавателе, высокопрофессиональном инженере, блестящем ораторе, но для них, его детей и внуков, он был прежде всего наилучшим в мире отцом и дедушкой. Он знал очень много. Этимология, история, литература, спорт - это далеко не полный перечень его увлечений.

Анализируя долгую и красивую жизнь отца, она считает, что эта жизнь может быть примером не только для его детей и внуков, но и для всех, для кого такие понятия как честность, порядочность, преданность своему делу и своим идеалам, искреннее отношение к людям - не просто слова.

В июне 2001 года исполнилось три года, как ушёл из жизни этот замечательный человек, инженер, учитель сотен, а может, и тысяч людей. Лучи солнца, падая на блестящую табличку с надписью "Инженер Майлис", отражаются в глазах живых.

Друзья мои, если Вы посетите могилу близких ваших, положите цветы и на могилу Якова Ильича.

— 81 —

В. Чазова

ОН ПРОЖИЛ ТЫСЯЧИ ПРЕКРАСНЫХ ДНЕЙ
(памяти Григория Медовника)

Сколько их было, этих тревожных, переполненных горечью и болью ночей! 362... таких долгих, таких непроглядных...

Молоденькие сестрички Сибирского военного госпиталя жалели юного сержанта Гришу Медовника, шутника и анекдотчика, который днём запросто побеждал боль, отчаянье, боязнь остаться в 20 лет инвалидом; жалели, когда он с посеревшим от боли лицом, глухой ночью, полностью лишившись сна, просил: выйдите все, не тратьте попусту слова и силы, я всё понимаю...

Боль снимали воспоминания, тихо входившие в сонную палату, когда затихали стоны Коли Семёнова, солдата из Воронежа, соседа по палате...

Он чувствовал этот неповторимый запах кулис - пыль, краска, дерево и, конечно, грим - ни с чем не сравнимый волнующий запах, как увертюра к спектаклю. О, он их знал все наизусть. Сын театрального костюмера Терезы и ударника оркестра Иосифа, Гриша вырос за кулисами Полтавского театра имени Гоголя.

- Наша смена растёт, - говорили Терезе актеры. Мама заливалась краской от гордости за красавца-сына. Только связанным с театром виделось ей его будущее. А он? Его сердечко прыгало от радости, от предвкушения чего-то необыкновенного, что обязательно случится в его жизни, когда под окнами родной 10-й школы маршировала, готовясь к параду, военная рота. Он хотел стать красным командиром.

... Взрыв, столб из огня, воды и песка. Сколько фронтовых друзей взял тогда в свои холодные воды Днепр-Славутич! Могла оборваться на твоём, Днепро, правом берегу и жизнь полтавского парня - сержанта Григория Медовника, когда он пришёл на твои берега, чтобы спасти их от фашистской нечисти.

... Взрыв, столб из огня, воды и песка... Тяжёлое ранение, контузия и ... костыли рядом с койкой молодого бойца.

Он знал на потолке госпитальной палаты все чёрточки, трещины, пятна. Ночью они превращались в софиты, прожектора, и сказочное театральное освещение заливало палату.

Война. Десятиклассником вместе с театром, с родителями Григорий эвакуировался в сентябре 41-го в город Зыряновск, что

— 82 —

в Казахстане. Голод, трудности с жильём... В один из зимних дней он стал старше на десяток лет, стал кормильцем, единственным мужчиной в семье. Среди казахских имен на обелисках и крестах зыряновского кладбища есть еврейское: Иосиф Антонович Медовник.

Давай, Тереза, сына в театр, жених уже, чего дома сидеть, - посоветовал режиссёр. И в новенькой трудовой книжке появилась первая запись: зачислен в театр имени Гоголя рабочим сцены.

Долгими госпитальными вечерами он рассказывал сопалатникам о своём первом актёрском опыте. На выездной спектакль "Сватання на Гончарівці" не смог выйти на сцену актёр - исполнитель роли свата. Рабочего сцены, чубатого, стройного, как тополёк, Гришу одели в украинскую сорочку, жупан и ... выпустили на сцену. Все его реплики сводились к словам "Так-таки-так". А зал взрывался смехом и аплодисментами.

Но ждал Григория Медовника другой театр - театр военных действий. Он попадает в военное училище и через несколько месяцев сержантом отправляется на фронт в составе 223-го стрелкового полка, отправляется освобождать Украину от фашистов.

... И опять в памяти взрыв, столб из огня, воды и... потолок госпитальной палаты.

С орденом Великой Отечественной войны I степени, медалью "За отвагу", на костылях возвратился фронтовик в сожжёный, но от этого ещё более дорогой сердцу город.

Понимал: с военной карьерой покончено навсегда. С чего начать? Ни специальности, ни денег, ни, как казалось, будущего.

Помог комсомол и... прирождённый талант организатора. Григорий собирает активных, талантливых ребят в состав агитмашины областного комитета профсоюза работников совхозов. "Начальник машины" (так называлась должность Медовника) специального образования не имел, зато инициатива, энергия, организаторский талант были неистощимы. По бездорожью, в зной и холод агитмашина упрямо добиралась до самых отдалённых районов Полтавщины. Люди так ждали её приезда - ведь телевидения не было, проводное радио не везде работало в первые послевоенные годы, актёры в такую

— 83 —

глушь не заглядывали. Члены маленького коллектива агитмашины привозили самые свежие новости о жизни в стране и за рубежом, "крутили" кино, а потом аудитория покатывалась от смеха, когда начальник агитмашины читал юморески Остапа Вишни или Александра Ковиньки.

И откуда мог взяться у городского парня интерес к животноводству? Очевидно, сработала обратная связь. Он не только привозил лекции, фильмы и концерты, он общался с людьми - людьми, которые в нелегкое послевоенное время за гроши восстанавливали разрушенное войной сельское хозяйство - засевали поля, строили фермы и клубы, школы и машинно-тракторные станции. Выбор профессии не был неожиданным. Решил: поступлю в институт учиться на зоотехника. На стационар. Только там можно получить настоящие знания.

Волновало одно: как воспримет это решение Зоя - преданная, любящая жена, друг, которая умеет ждать до 2-3 часов ночи возвращения агитмашины и ни словом не упрекнуть, умеет поставить на место мужа, когда фантазии уводят его слишком далеко от реальности, которая умеет на жалкие гроши растить, учить и одевать двоих сыновей и иметь всегда дома огромную кастрюлю борща и чугун картошки "в мундирах" для семьи и многочисленных друзей этого хлебосольного даже в самые голодные годы дома...

Зоя все поняла и ... поддержала. И взвалила на свои плечи дополнительный груз. Гриша учился на стационаре, работал и организовывал художественную самодеятельность в институте.

Впервые сцена Полтавского сельскохозяйственного института презентовала бессмертную "Наталку-Полтавку". Постановщиком и исполнителем сложнейшей роли Возного был студент Григорий Медовник.

- А как же, - говорил он, - ведь именно на этом месте был в прошлом первый полтавский театр. Студенческий театр обязательно должен существовать в институте!

Даже в совхозе "Оржицкий", где Григорий Иосифович работал после окончания Полтавского сельскохозяйственного института главным зоотехником, он искал таланты и организовывал концерты. А какие вечера отдыха проводил в сельском клубе!

Фронтовые раны... Только Зоя знала, какие муки терпит он по ночам, как пронзает боль от ран все тело, как не может он забыть тот проклятый взрыв, который разорвал жизнь пополам - до и после инвалидности... А как тяжело было утром, когда нужно, забыв о боли, стиснув зубы, быть молодым и энергичным. Таким должны

— 84 —

были его видеть на работе, быть "таким" требовало его второе "я" - душа актёра.

Приговор врачей военного госпиталя, куда после очередных перегрузок на мирном поприще попал главный зоотехник совхоза, был лаконичен и суров: работа должна быть сидячей.

В Полтаве Григорий Иосифович возглавил станцию искусственного осеменения свиней при институте свиноводства, по сути, был её организатором, директором и главным зоотехником. На станции научные работники не только трудились над проблемами выведения новых, более продуктивных пород свиней. Григорий помогал внедрять новые открытия в жизнь. Как-то директор этого уникального по своему направлению, единственного в Союзе института свиноводства, доктор сельскохозяйственных наук профессор Федор Почерняев пригласил к себе молодого, инициативного, очень трудолюбивого сотрудника.

- Хватит сидеть на станции. Там работу уже наладил. Предлагаю ко мне заместителем. Нету нас должной смычки науки с производством.

- Постараюсь наладить, - ответил бывший фронтовик.

Трудовые будни... Поездки по области, по Украине, связи с колхозными, совхозными фермами, научная работа, общение с интересными людьми - всё обогащало восприимчивую натуру Григория.

Но были у него праздники души... Почти ежевечерне, после тяжёлых трудовых будней - участие в драматическом кружке Дома культуры промкооперации (КПК) и, с открытием городского Дома культуры - в Народном театре, режиссёрами которого были Михаил Заславский и Заслуженный работник культуры Яков Орлов.

- Гриня, может быть, отдохнёшь сегодня? Такой тяжёлый день был, - заводила по вечерам привычный разговор жена.

- Зоя, собирайся, Михаил Иосифович не любит опозданий, сегодня ж читка новой пьесы!

И Зоя, недовольно хмурясь, вынимала из шкафа свежую сорочку, подбирала галстук, зная, что никакие уговоры, никакая усталость не в силах удержать Гришу дома, когда в уютной комнате народного театра каждый вечер собирается 20-25 таких же увлечённых искусством театра самодеятельных актёров. Да чего греха таить, сама она ждала этих репетиций, как Мессии. Ведь все годы вместе с мужем играла Зоя Александровна в народном театре. Казалось бы - ну что за роль Дуньки-спекулянтки в спектакле "Любовь Яровая"?! А как взрывался зал аплодисментами после

— 85 —

нескольких её реплик! Острохарактерная актриса была неподражаемой Тузиковой в пьесе Салынского "Барабанщица". Кстати, именно в этом спектакле играла вся семья Медовников: Гриша, Зоя и сыновья Юрий и Леонид. Оба сына унаследовали любовь к музыке от деда: закончив музыкальное училище, поступили в консерваторию. Младший со временем избрал другую дорогу, увидев, что искусство, к сожалению, не даёт тех материальных благ, которые хочет иметь каждый.

А Юра остался верен музыке, играл в симфонических, театральных оркестрах, в последние годы на Северном Кавказе создал свой джазовый коллектив. Это было настоящее счастье - объединить единомышленников и играть джаз, любимый с детства...

Умирают не только от горя, умирают и от счастья - сердце не выдержало, Юра поднялся от рояля, чтобы объявить следующий номер и... упал. В ту минуту он был счастлив.

Гриша о смерти сына уже не узнал...

Новая роль - новая жизнь для Григория Медовника. Боженко в пьесе "Богунцы". Сколько литературы, архивных материалов переработал Григорий Иосифович, чтобы создать правдивый образ героя пьесы. Тяжело работалось над ролью Шванди в спектакле "Любовь Яровая" - боялся копировать известного актёра. И каким остроумным, весёлым, симпатичным был этот моряк, солдат революции в исполнении Григория Медовника!

В роли матроса Шванди ("Любовь Яровая")

В спектакле по пьесе Горького "Чудаки" он создал прекрасный образ писателя-либерала Константина Мастакова - натуру противоречивую, раздираемую сомнениями. Исполнители еле сдерживали слезы от волнения и радости, когда на Всесоюзном фестивале народного творчества в Горьком зал стоя аплодировал талантливым полтавским самодеятельным артистам.

Дипломы, грамоты... Победителю Всесоюзного смотра народных талантов, победителю Всесоюзного фестиваля народного творчества, лауреату областных и городских смотров

— 86 —

народных талантов, народных театров...

И был 1973 год. Народный театр после нескольких отборочных туров получил право представлять советское драматическое искусство на Международном фестивале народных театров Европы в Будапеште - столице Венгерской Народной Республики.

За подготовку спектакля взялся режиссёр. Заслуженный работник культуры Яков Орлов. После приёмки спектакля работниками областного управления культуры и, конечно, отдела пропаганды обкома партии решено было показать его московским специалистам - как-никак фестиваль-то международный! Приехал в Полтаву Григорий Паламышев - режиссёр театра Вахтангова. Решил спектакль подправить. Все актёры были освобождены от работы, и целый месяц репетиции продолжались по 10-12 часов в сутки. И уже после 12-ти ночи, когда измученный режиссер говорил: "Все, не могу. На сегодня хватит", - актёры не расходились, пешком провожали в гостиницу" режиссёра, ловили на лету каждое его слово, каждое замечание. А сколько было рассказано интереснейших историй из актёрской жизни столичного театра!

В октябре 1973 года полтавчане повезли в Будапешт спектакль по пьесе Константина Симонова "Так будет", где Григорий блестяще сыграл роль профессора Воронцова. Успех был потрясающий. Среди всех европейских народных театров, которые приняли участие в фестивале, лауреатом был признан Народный театр Полтавского городского Дома культуры.

А на очереди была новая работа над ролью графа Берли в пьесе Шиллера "Мария Стюарт". И всё таки, самым любимым персонажем был Зевс в спектакле "Энеида" по пьесе Василия Котляра.

Григорий в Роли Зевса, Зоя - в роли Венеры ("Энеида")

Кто-то из известных актёров сказал: "Можно сыграть

— 87 —

за жизнь много ролей и только однажды создать один уникальный, неповторимый образ". Таким образом был для Медовника хозяин Олимпа Зевс. Более 100 спектаклей было сыграно, и каждый раз Григорий Иосифович добавлял к образу новые черты. Полтавчане любили спектакль, ходили на него по несколько раз, и сцена "На Олимпе", где играл блестящий дуэт Медовников (Зоя Венеру и Гриша Зевса), проходила всегда под гром аплодисментов. Театр за эту работу был удостоен самых почётных наград: Золотой медали и Почётной грамоты Президиума Верховного Совета Украины. Роль Зевса была признана лучшей мужской ролью среди профессиональных работ 1969 года. Имя Григория Медовника было занесено в Книгу Трудовой Славы Полтавщины.

Сколько жизней прожито... Много! В народном театре - более 50-ти. Каждая привносила что-то своё в характер, привычки, каждая обогащала, открывала новый мир... И - забирала. Нервы, силы, здоровье, годы... Он не жалел их, потому что был счастлив. А их, лет, оказалось так мало. Ещё столько предстояло сделать в институте, столько сыграть ролей, наконец, поехать отдохнуть с Зоей, понянчить правнуков... Жизнь, казалось, вместила многое: любовь, фронт, науку, сцену. Всё равно не хватило.

С портретов на стене репетиционной комнаты Народного театра Полтавского городского Дома культуры внимательно и пристально смотрят темные, с еврейской грустинкой глаза. Надменно, как граф Берли, бесстрашно, как матрос Швандя, хитро, с прищуром, как старший на Олимпе Зевс... Он, талантливый и неповторимый, дал им жизнь на полтавской сцене. А сам ушёл... Один из героев, созданных Григорием Иосифовичем в горьковских "Чудаках", сказал: "Конечно, когда-нибудь надо будет умереть, в один из прекрасных дней. Но я столько прочитал страхов о смерти, и все они так плохо написаны, что у меня нет интереса, нет уважения к этой теме. Надо будет умереть... Но до этого я проживу тысячи прекрасных дней, тысячи! Вы понимаете... И каждый день - новые лица, новые движения души, новые цветы и - солнце..."

Он прожил тысячи прекрасных дней!

— 88 —

М. Спарбер

ТРИ ГЛАВНЫХ ДЕЛА ЕГО ЖИЗНИ
(памяти Александра Милявского)

Директор совхоза любил ранним утром, заложив бричку, поехать посмотреть, как поднимаются озимые... Весенний свежий ветер гонит по небу облака, собирая их в тучи - к дождю, теплому, обильному, как говорят в народе, хлебному дождю. Посмотришь вокруг - до самого горизонта изумрудный ковер... В благословенный час, значит, легло зерно в теплую землю, чтобы покрыть ее золотом.

С дедов-прадедов еврейская семья Милявских считала землю родной. Земля... Такая щедрая на плоды свои, она может сделать народ свой самым богатым. Но каждое столетие приносило ее народу бури и невзгоды: половцы. Золотая Орда, немецкие псы-рыцари, Речь Посполитая - всем люб, мил был этот лакомый чернозем. Словно гигантский каток проходил по лесостепи, сметая все на своем пути. А крестьянин каждую весну начинал извечную работу - сеял в землю зерно. Почему же, трудолюбивый и умелый, оставался он бедным? Почему такая щедрая земля отдавала ему лишь малую толику своего тепла и богатства?

Александр Милявский избрал не совсем обычную специальность для еврейского парня - он стал специалистом сельского хозяйства. Окончил институт, получил диплом зоотехника. В 1944 году, когда врага изгнали с украинской земли, когда в воздухе уже пахло победой, но еще обильно текла народная кровь, Александр Милявский вернулся на родину, в Полтаву.

Многое могут поведать подшивки старых газет. За их строками - будни и праздники страны, судьбы тысяч и тысяч людей. В краеведческом музее сохраняются подшивки газет за многие годы. Пожелтевшие страницы "Більшовика Полтавщини" за 21 марта 1948 года рассказывают, например, о встрече великого вождя народов СССР И. В. Сталина с руководителем Болгарской Компартии товарищем Георгием Димитровым: их выступления -

— 89 —

на всю страницу.. Заметка об успехах строителей коммунизма в одной стране... А вот находим небольшую заметку журналиста Г. Григорьева: "После Великой Отечественной войны т. Милявскому пришлось некоторое время работать в Полтавском областном тресте совхозов. Но его всегда тянуло ближе к полям, к производству. И поэтому, когда его назначили директором совхоза, он горячо взялся за работу. Совхоз "Червона Армія" - свиноводческий, а Александр Ефимович имел образование зоотехника. Когда он приходит на ферму к свиноводам, то интересуется всеми мелочами. Ничего не скроется от его глаз. Требовательность к себе и другим обеспечила совхозу урожай зерновых культур в 1947 году по 15,8 центнера с гектара на площади в 2000 га. Не отстало и животноводство: получено 18 деловых поросят от каждой свиноматки."

Эти успехи директора были отмечены страной: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 марта 1948 года за получение высокого урожая пшеницы по 31,5 центнера с гектара на площади 80 га Милявскому Александру Ефимовичу было присвоено звание Героя Социалистического Труда. 5 человек - тружеников совхоза вместе с ним были удостоены этого высокого звания.

Многие знают, что настоящий мужчина должен в своей жизни сделать три важных дела:

1) посадить дерево. Совхоз находился в степной полосе

— 90 —

Украины. Под руководством директора стали проводиться лесопосадки, влага стала удерживаться на полях. Вдоль дороги и полей ещё и сейчас шумит листва в этом благословенном уголке Полтавщины;

2) построить дом. При директоре строится жилой центр для работников совхоза, дом культуры, появляются коровник, свинарники, другие постройки;

3) вырастить сына. Профессию юриста выбрал сын Александра Ефимовича и Веры Львовны, выросший среди сельской детворы.

Хозяйство стало богатеть. Известно, что пчеловодство приносит неплохой доход, и отыскали опытного пасечника, умелого и мудрого - копию гоголевского Рудого Панька, - и уже стоят ульи, и совхозная касса богатеет.

В наше время, когда по трассам мчатся машины, грохочет по полям сельскохозяйственная техника, вопрос, как добраться в город, если управляющего вдруг вызвали на совещание, или съездить на базу, решается довольно просто: даётся поручение шоферу - готовить машину к поездке "в область". Вот и все дела. В те же годы машин или не было, или было очень мало. Поэтому закупили пару вороных лошадей. Они довезут с ветерком директора, а ещё доставят заболевшего ребенка совхозной труженицы в город, к врачу.

Для сельхозпроизводства, как и для любого другого, нужны рабочие руки, умные головы и, безусловно, опыт. Молодой директор договаривается в военкомате, чтобы совхозные парни призывного возраста получали отсрочку от службы в Вооружённых Силах. Так решается одна из сложных кадровых проблем. Пожилые люди, которые живут в посёлке Степное, вспоминают, что все из пришлых людей, оказавшихся в совхозе, оставались там жить навсегда, они строили для себя дома, обзаводились хозяйством и растили детей.

Вспоминает Мария Ивановна Шестак, работавшая в те годы бригадиром, позднее зоотехником:

"Помню, когда зайдёт Александр Ефимович в хату, заглянет и в кастрюли. - Почему пустые? - спросит. А поросёнок есть у тебя? Корм для него есть? Пойди к завхозу, возьми, что надо. Я, говорит, проверю, и чтобы варила еду каждый день. Заботился, чтобы свой садок был, свой огород."

Время было нелёгкое. Но именно в те годы поднялось село, именно тогда была создана его инфраструктура. Это хорошо помнят старики.

Были ли у директора ошибки, недостатки? Были, наверное. И

— 91 —

отношение к нему не у всех такое хорошее.

На вопрос, обращённый к Николаю Ивановичу, что он может сказать об Александре Ефимовиче, был ответ:

- Нічого хорошого.

- А якої нації був директор?

- Єврей, звичайно!

- Це правда, що директор вкрав електричний дріт?

- Звичайно. І не тільки дріт.

Такой вот вышел диалог.

В пятидесятые годы в стране расцвёл махровый антисемитизм. В жернова юстиции попал и А. Милявский. В зал суда 2 милиционера в течение нескольких дней вводили "преступника". Хорошо ещё, что металлических клеток для подсудимых тогда не было, и наручники были не в моде. "Для подведения электричества к свиноферме были закуплены незаконным путем 50 м электропровода". Были отмечены и другие финансовые "злодеяния" директора совхоза. А. Милявский приговорен "к 5-ти годам лишения свободы с отбытием наказания в лагере общего режима" - гласил приговор.

Машина с ласковым названием "воронок", куда набивались несколько осуждённых, за 3 часа доставила их из тюрьмы к номерному лагерю, где предстояло отбывать наказание бывшему директору совхоза. Открывались одни, другие, третьи ворота, он увидел голубое небо, и ветер остудил его. Милявский оказался в совершенно другом мире, где люди, остриженные под машинку, ходят в одинаковых тёмно-серых робах, спят на двухэтажных деревянных нарах в круглых бревенчатых "хазах", постель - матрацы и подушки, набиты соломой. А воздух... Воздух пропитан запахами дезинфекции и немытого человеческого тела. Это всё не страшно. Он никогда не задумывался над тем, чтобы вкусно поесть и мягко поспать. Страшно другое: оторванность от любимого дела, оторванность от своей семьи. Но так уж устроен человек, что понемногу, по капле, привыкает ко всяким бедам.

А работа - этого в лагере было хоть отбавляй. Начальник лагеря Пожарский, грузный высокий майор с пышными бакенбардами, названный зеками князем в честь своего знатного однофамильца, был наслышан о бывшем директоре, да вместе с ним в спецчасть прибыла и папка с документами. Начальник был лишён многих недостатков, характерных для военного лагерного люда: он мог постоять посреди зоны и обсудить с заключёнными и проблемы житейские, и другие вопросы. Милявскому он пожал руку, что сразу было замечено всевидящими глазами, и сразу назначил

— 92 —

бригадиром сельскохозяйственной бригады, а помощником к нему - зека Бабушку, большого, нескладного, совершенно беззубого, что придавало его лицу какое-то совершенно бабье выражение. Так и двигались они по полями вместе, наблюдали, как зеленеют капуста и свекла, картошка и лук, как всходит пшеница. Ведь в лагерном рационе всё необходимо, а также изредка, по нормам, и мясо, и молоко.

Бригадира определили жить в маленькую комнатушку лагерного художника. Над койкой висел незаконченный портрет молодой красавицы-жены начальника лагеря и графики выполняемых работ. Ночью он выходил из помещения и смотрел, как мерцают звёзды, слушал, как перекликаются на вышках охранники-туркмены, и сердце сжималось в груди от несправедливости.

Через несколько месяцев приехала в лагерь проведать мужа Вера Львовна, привезла домашние гостинцы, и был он аж на целых три дня освобождён от работы.

Друзья и адвокат, который занимался его делом, не опустили руки, они все добивались справедливости, пересмотра приговора. Да и время начало меняться к лучшему. Москва через некоторое время отменила приговор.

Больше в совхозе "Червона Армія" Александр Ефимович уже не работал. Он лишь заезжал туда.

Но такой человек не мог быть без дела: последние годы жизни Милявский работал вначале заместителем директора, затем директором совхоза в Подольском районе Подмосковья. Говорят, хорошо работал. Он был восстановлен в партии, вернули ему звание Героя, многие награды.

Там, в российском Подмосковье, далеко от ставшего ему родным совхоза "Червона Армія", и остался Александр Ефимович Милявский навек.

— 93 —

М. Спарбер

МАЛЬЧИКИ, УБИТЫЕ В БОЮ
(памяти Александра Окуня и Ефима Зайдеса)

Помню не потомков Маккавеев,
В комсомоле выросших ребят,
Тысячи воюющих евреев -
Русских командиров и солдат.
Вы пошли со всем народом вместе,
Под одной звездой, в одном строю,
Мальчики, пропавшие без вести,
Мальчики, убитые в бою.

 (М. Алигер)

10-я средняя школа. В ней учились Окунь и Зайдес

В центре нашего города, на углу улиц Пушкина и Котляревского, находится славная своими традициями и выпускниками 10-я средняя школа. На белом фасаде здания - мемориальные доски - память о тех, кто учился здесь, кто своей короткой или долгой жизнью заслужил право быть занесенным в историю: это выдающийся создатель космических кораблей В. Челомей, это Герой Советского Союза Ляля Убийвовк, которая являлась одним из руководителей групп подпольщиков, совершивших подвиг во имя Родины.

Кто сказал, что память человеческая нетленна? Проходят годы, проходят десятилетия, и в нашей памяти стираются постепенно образы людей, с которыми мы были дружны, которых знали близко.

* * *

... Худенький еврейский юноша жил на нашей улице. Звали его Шура Окунь. Отец мальчика часто сидел за столом, в тёмных матерчатых нарукавниках, и, не глядя, отбрасывал левой рукой костяшки на счётах, а глаза через стёкла очков смотрели на какие-то бумаги. Правой рукой он переворачивал их. Он работал в тресте бухгалтером и, очевидно, дома продолжал работу. Мать служила в аптеке. Это была очень дружная семья. Их жизнь была посвящена друг другу.

— 94 —

Когда говорят или пишут о каких-либо талантливых с детства людях, имеют в виду, очевидно, таких, как Шура: он прекрасно рисовал, замечательно учился в школе, играл на пианино.

В газете "Пионерская правда" как-то напечатали схему сборки частей фотоаппарата. Юноша и его друзья выпиливали, склеивали по схеме детали, а потом этим фотоаппаратом фотографировали желающих, и, знаете, неплохо получалось. Как жаль, что снимки не сохранились!

На стене квартиры Окуней висел удивительный гербарий, собранный Шурой. В то время многие юноши собирали почтовые марки, он свою коллекцию показывал всем друзьям и, не жалея, раздавал её.

Отличник с первого до последнего класса, Шура без экзаменов поступил в Харьковский архитектурный институт. Однажды он приехал и привёз проект какого-то дворца. В верхнем углу ватмана профессор кафедры архитектуры поставил "5" с двумя плюсами и приписал "отменно!".

Когда началась война, Александр ушёл на фронт. Люди, которые жили в Полтаве на нашей улице во время оккупации, рассказывали, что он бежал из плена, в изодранной форме красноармейца пришёл к своему дому. Родителей не было. В их квартире жила бывшая соседка, она работала уборщицей в гестапо и, будто бы, посоветовала, чтобы он срочно покинул город. Еще рассказывали, что пошёл он к дому, недалеко от Белой беседки, где жил раньше полтавский художник. Того уже не было в живых, его расстреляли фашисты. Видели Шуру, бредущего в сторону Диканьки, худого, измождённого.

... Недавно позвонил к нам домой доцент Полтавского сельскохозяйственного института Борис Голов. Он тоже, как и Александр Окунь, посещал уроки у замечательного художника С. А. Розенбаума. Этот учёный-биолог узнал, что в Москве проходила выставка А. Окуня. "Не его ли это, случайно, выставка?" - спрашивал он.

Нет, это была не его выставка.

* * *

Известно, что счастье и несчастье бродят рядом. Одному отпущено больше, другому - меньше. У одного - замечательная семья, у другого - в чёрном "воронке" увезли отца в ночь, и семья не знает, что увезли его на всю жизнь.

Через год - на войну

Фима Зайдес тоже окончил 10-ю среднюю школу в Полтаве. Это был красивый смуглый парень. Те, кто знал его ближе, говорили, что он прекрасно учился в школе, был хорошим спортсменом.

— 95 —

В спортивном зале, на втором этаже, стоял турник, на уроках физкультуры весь класс собирался и вслух считал, сколько Фима мог отжаться - что-то очень много раз!

В трудное довоенное время семья бедствовала. Кем быть? Для Ефима этот вопрос не стоял. Он, как и многие юноши - выпускники школ, решил поступить в военное училище, ведь, как в песне поётся, "в воздухе пахнет грозой".

В памятный субботний день 21 июня 1941 года Полтава цвела от улыбок, от пышных бантов в девичьих косах, от ярких воздушных шаров и букетов в руках выпускников. Городские школы выпускали в большую жизнь своих питомцев. Во дворе школы - смех, громкие разговоры, шутки. Радостный день и... грустный. Ребята прощаются со своими любимыми, а иногда и не очень, учителями, с классом, со школой, где прожита вся сознательная жизнь, прощаются с детством.

У молодости есть свои законы: всё видится в розовом цвете. Они, выпускники 41-го, были воспитаны оптимистами - так учили книги, кинофильмы, которые теперь кажутся даже наивнее "мыльных" сериалов... Но эти ребята ценили дружбу, свято верили в чистоту отношений, и, главное, все они были настоящими патриотами. Об этом можно судить по числу юных добровольцев, которые буквально атаковали военкоматы с требованием отправить их на фронт. Но... Это было на сутки-другие позже. А 21 июня все были веселы и беспечны.

- Ребята, гляньте, к нам пожаловал настоящий красный командир, - разнеслось по двору. Молодой лейтенант в новенькой фуражке, с двумя кубиками и двумя перекрещенными пушечками в петлицах, вглядывался в лица повзрослевших за два года одноклассников.

- Фима, давай к нам! - и он влился в эту смеющуюся беспечную толпу выпускников 10-го "Б".

Как выросли ребята, какими красавицами стали девочки! На вальс он пригласил Лилю, девочку, в которую был тайно влюблён с первого класса.

- Фима, неужели правда, что будет война? - большие голубые глаза сияли таким покоем, таким счастьем...

— 96 —

Что мог сказать молодой командир?!

- У нас мощная армия, не бойся, не подведём! Откуда было знать Ефиму Зайдесу, что Лиля через 2 месяца уйдёт на фронт, а пока, в Полтаве, она похоронит его на еврейском кладбище? (Она и сохранила его фотографию.) Откуда было знать Ефиму Зайдесу, что в 5 утра, он вместе с солдатами будет грузить на платформы артиллерийские орудия, и поезд помчит на запад, туда, где уже разгоралось пламя Великой Отечественной.

Командир батареи 45-миллиметровых пушек вышел со своими бойцами навстречу фашистским танкам. В одном из первых для него боёв Ефим был тяжело ранен: осколок попал в каску, были раздроблены кости черепа - тяжёлая контузия. Так, в каске, он был погружен в эшелон и срочно отправлен в тыл. В тыл ли?

Наш город в те дни ещё был далеко от линии фронта, и Фиму доставили в родную Полтаву. Медсестра госпиталя, который размещался в здании строительного института, рассказывала, что он лежал недвижимый, лишь изредка командовал в бреду артиллерийским огнём, звал маму.

... На еврейском кладбище, у входа направо, стоит небольшой усечённый кверху серый гранитный камень с красной звёздочкой. Есть и надпись: "Ефим Зайдес, погиб в 1941 году". Добрая душа, сестра одного из его соучеников, также сложивших голову где-то на полях войны, ухаживала за могилой Ефима. Сейчас, кажется, и её уже нет в живых.

* * *

Такие люди, как Александр Окунь, как Ефим Зайдес, могли бы, не будь войны, этого горя для всей страны, сделать великие открытия, построить прекрасные города, написать чудесные книги, нарисовать замечательные картины, украсить такую богатую и такую бедную нашу землю.

Вечная память, нашим ребятам!

— 97 —

В. Чазова

ОН ОСТАЛСЯ С ТЕАТРОМ НАВСЕГДА
(памяти Якова Орлова)

Очевидно, софиты светят слишком ярко, - промелькнуло в сознании, - иначе почему так пекут глаза от непрошенных слез?! Хорошо, что можно просто слушать реплики ведущих, стоя у кулисы, изображающей колонну. Ах, если б еще опереться! Что с ногами? Говорила Люся перед юбилейным вечером: "Выпей валерьянки..."

Актёры Народного театра Полтавского городского Дома культуры, одетые в костюмы героев спектаклей, продолжали:

А когда показали мы "Энеиду",
Специалисты, видевшие виды,
Оценили достойно труд упорный
И заявили примерно так:
"Орлов - це парубок моторний
І хлопець хоч куди козак!"

С нами стал он перспективен
И заслужен, и любим.
Посему от коллектива
Он уже неотделим.

Потому что мы, ребята,
Здесь - не в качестве гостей.
И сегодняшняя дата -
Наш с Орловым юбилей!

Ведь все творческие гены
От него - в себя вживляем
И его мы к разговору
Громким "браво" приглашаем!

И взорвался аплодисментами 800-местный зал городского Дома культуры. Очень сложно было в Полтаве достать пригласительный билет на юбилейный вечер режиссёра театра, лауреата Всесоюзных и Международного конкурсов, Заслуженного работника культуры Якова Борисовича Орлова.

... Он шагнул в яркий кружок света на сцене и... очутился как бы в другом измерении. Оказывается, темный зал, наполненный зрителями, может жить единым дыханием, может излучать

— 98 —

доброжелательность, готовность понять, простить неловкость и оценить заслуги по достоинству. А рядом на сцене - его дети, его актёры, в души которых он вложил любовь к Его Величеству ИСКУССТВУ, которых научил быть требовательными к себе, не "звездеть", научил чувствовать локоть партнёра в спектакле, научил любить театр.

Что рассказать сегодня им и огромному залу, замершему в ожидании? Все заготовки испарились мгновенно, перед глазами чистый белый лист бумаги... Прошли секунды, а он успел увидеть зелёную улицу в родных Шишаках, глечики на соседнем тыне и маму - такую маленькую, худенькую, с серебряной косой вокруг головы... Нет, такой уже она была в Полтаве, когда встречала сына-фронтовика, вернувшегося с Великой Отечественной инвалидом 2-й группы.

А тогда, в Шишаках, она была весёлой, озорной толстушкой, хохотуньей и заводилой. Она водила своего первенца в сельский клуб, где сельчане часто слушали выступления очень красивого молодого высокого худощавого человека, которого председатель представил так: "Товариш Олександр Довженко". Не знала мама, и, конечно, не знал маленький Янечка, как ласково называли Яшу соседки, что "товариш Довженко" уже известный кинорежиссер, который снимал позже свои киношедевры на полюбившейся ему шишакской земле, в селе Яреськи, где дислоцировалась Чапаевская дивизия. Довженко привлекли необыкновенной красоты закаты, щедрая зеленью земля, тихая, прозрачная, как слеза, речка и, конечно, люди, не умевшие лгать.

Трудно сейчас сказать, может быть, именно тогда попали в душу ребенка зёрна любви к искусству, к сцене... Конечно, фантастика. Но до сих пор учёные не могут с уверенностью сказать, как прорастает зерно познания, попавшее в мозг ребенка. Наука о человеке открыла нам ещё далеко не все тайны...

Он играл... Играл, выкрикивая детские считалки, когда во дворе Орловых собиралась сельская детвора, когда изображал соседского песика, уморительно морща нос, а как забавно подпрыгивал на ходу, копируя старенького почтальона...

Горько, так горько было Орловым уезжать из родного гнезда в зелёных уютных Шишаках. Провожали всем селом дружную гостеприимную еврейскую семью и долго потом вспоминали, как аппетитно пахло из маленького домика фаршированной рыбой по праздникам чужим и непонятным, как угощал Яник друзей медовым "лекахом", какие грустные песни на незнакомом языке доносились вечерами из настежь открытых окон еврейского дома Орловых.

— 99 —

Отца направили на работу в Полтаву. Большой незнакомый город показался суровым и холодным. Но надо было привыкать. Одно радовало: здесь сыновья смогут получить настоящее образование. Старшего определили во второй класс 27-й средней школы. Идти до дома было не больше 5 минут, и Яша не разрешал его водить в школу за ручку, как маленького.

... Был дождливый осенний день.

Как дойдет домой Янечка? Ботинки уже совсем прохудились, горят на быстроногом хлопчике, - волновалась мама, - не простудился бы! Уже 12, час дня - второклассника нет. Накинула шаль - и в двери. А из коридора, чуть не сбив её с ног, пулей влетел в комнату Яня.

- Мама, представляешь, меня одного из класса отобрали в драматический кружок. Я буду играть деда в сказке "Репка"!

Не знала, не знала мама, что это был знаковый день, который определил судьбу старшенького. На всю жизнь.

В театре имени Гоголя он пересмотрел все спектакли. Были школьные культпоходы, были семейные посещения театра. А чаще - зайцем. Ох, и горели уши у мальчишки, когда его, безбилетного, силой вытаскивали из театрального кресла. А потом присмотрелись и привыкли. Он так умиленно просил: "Можно? Это уже в последний раз".

"Богунцы"

"Украденное счастье"

"Вдали от родины"

А еще слабостью мальчика было кино. "Чапаева" видел 16 раз, "Цирк" - 18 (дома целый год распевал: "хау ду ю ду, хау ду ю ду, я из пушки в небо уйду, в небо уйду!"), по 10-12 раз смотрел "Мисс Менд", "Горячие денёчки". Как успевал? Вертелся и гримасничал на уроках, то пересказывая друзьям содержание фильма, то изображая учителя математики. Из класса выдворяли в первые 15 минут урока. Что делать? Не идти же домой и объясняться, почему выгнали с урока. Шёл тем же "зайцем" в кино! Знал: в школе всё

— 100 —

простят. Ведь уже тогда ни один концерт не обходился без участия Якова Орлова.

Сомнений не было: после 10-го класса - в Харьковский театральный институт. Но был 1941 год. И были сводки с фронта, и были развороченные вражескими бомбами дома на полтавском Подоле, и бомбоубежище в подвале школы, где Яша, чтобы снять напряжение у насмерть перепуганных женщин, стариков и детей, читал басни Крылова...

И был долгий путь эвакопоездом, таким ленивым, холодным и медленным, в далёкий чужой Казахстан. Яша с мамой и братом стали работать в колхозе. Главой семьи был 18-летний подросток. И, когда мама слегла от жесточайшей пневмонии, он сам варил ей похлёбку из скудных продуктов, бегал в районный центр за 8 километров за лекарствами, даже банки научился ставить, используя стаканы.

Со дня на день ждал повестки из военкомата. Все сверстники уже писали письма с фронта. А когда вошел и в их дом-землянку солдат и спросил: "Здесь живёт Яков Борисович Орлов?" - растерялся. Как же мама, младший брат? Как он их оставит?

Да, было всё: войны дыханье,
Под Сталинградом ранен был,
Прошёл такое испытанье
И не оставил, не забыл,
Не изменил мечте упрямой -
Актёром с детства быть хотел.
И той мечте, заветной самой",
Отдал, что мог и что сумел.

Это ведущие на сцене - его ребята, его актеры озвучивают и радостные, и горькие воспоминания. Ведь вечер - юбилейный!

Вражеская пуля под Сталинградом поразила локтевой нерв, раздробила кости. После госпиталя - рука на перевязи, пальцы не работают. Правая рука...

Он вернулся в Полтаву. Его дом, где знал парень столько счастья, его школа - в руинах. От театра имени Гоголя - одни стены, пугающие глазницы окон. Приехала мама, брат. Сколько радости было, когда семья получила квартиру в подвальчике одноэтажного дома по улице Новопролетарской (ныне улица Гагарина).

Куда мог пойти работать молодой парень, фронтовик, инвалид 2-й группы? А ведь надо было кормить семью. Горком комсомола направляет Якова Орлова на работу в мясомолочный техникум на

— 101 —

должность военрука. Был в те годы в каждом учебном заведении такой предмет - "военное дело".

Вскоре после освобождения Полтавы вернулся в город из эвакуации коллектив театра имени Гоголя. Как завидовал Яша им, полуголодным, полураздетым актёрам (ведь и тогда на искусство денег не хватало), работники театра получали заработную плату жалкие гроши - раз в 2-3 месяца! Но... они были счастливы, они служили Мельпомене. "Мне никогда не стать их коллегой", - думалось Яше.

Друзья советовали: рискни. Авось не заметит приёмная комиссия института инвалидности, плетью висевшую правую руку.

На "отлично" сдал все экзамены в Харьковский театральный - читал, пел, танцевал, даже "степ" отбивал. Аплодировали. Но... заметили.

- Простите, молодой человек, - пряча глаза, стараясь не замечать боевые награды абитуриента на гимнастёрке, говорил седовласый профессор, - ведь актёру нужны две действующие руки. Может быть, подлечитесь, тогда с удовольствием примем.

С удовольствием... Знал Яша Орлов, что это - навсегда, что перебитые снарядом мышцы, задетый осколком нерв не восстановить.

Но был вокруг такой светлый, такой солнечный мир, не свистели над головами пули, не падали бомбы на родной город, по-особенному улыбались девушки, и было 25 счастливых лет за спиной. Он не падал духом, он надеялся.

В первые послевоенные годы работало в Полтаве одно заведение, где проходили концерты, куда приезжали именитые актёры (даже Вертинский начал свои первые гастроли, вернувшись из эмиграции, именно в Полтаве) - клуб работников промкооперации - КПК (здание по улице Гоголя, 10, где теперь разместилась областная филармония).

Мы, полтавчане, очень любили выступления двух молодых ребят в гимнастёрках - Яши Орлова и Юры Фельдмана, которые под аккомпанемент аккордеониста Александра Корнейченко исполняли сатирические куплеты, политические частушки, опереточные дуэты. Особенно "на ура" принимали зрители сценку из оперетты "Чёрное море":

Всё, что должен знать матрос:
Майна, вира, стоп и СОС,
Кто не знает, кто не понимает -
Амба!

— 102 —

Ox, и тяжёлыми были 46-й и 47-й! Хлеб по карточкам, голодные, опухшие люди на улицах. Но когда в КПК концерт - зал полностью забит. И, как ни странно, жили весело, ждали перемен к лучшему и надеялись. Знали: выстоим, выдержим и будем жить лучше.

На старенькой полуторке концертная бригада из участников художественной самодеятельности и работников клуба выезжала в сёла. И выступать хотелось, и знали - хоть картошкой в мундирах да накормят селяне после выступления. Яша всегда привозил пару картошек маме... Она долго смаковала их, как самое дорогое лакомство.

Создали при клубе еврейский театр. Первый спектакль, конечно, "Тевье-молочник". Играли на идиш. Яша языка не знал, а играть хотелось. Он учил еврейский текст, написанный русскими буквами, и у спектакля был головокружительный успех!

Постепенно приходило мастерство. Яков пробовал себя в режиссуре. Начал с эстрадных концертов, и они превращались в своеобразные мини-спектакли со сквозным действием, номерами, связанными тематическим конферансом. В конце концов решился поставить спектакль по пьесе Евгении Бондаревой "Хрустальный ключ".

В каких только жанрах не пробовал себя Орлов! В балете "Лебединое озеро" (постановка талантливейшего балетмейстера полтавчанки Марии Краевской) он танцевал партию рыцаря Ротбарда. Как принимал спектакль полтавский зритель, изголодавшийся по искусству балета! Как одного их лучших исполнителей, Якова Борисовича наградили поездкой в Москву с коллективом художественной самодеятельности клуба КПК. В концерте, который проходил в Колонном зале Дома Союзов, он читал басню Сергея Михалкова "Заяц во хмелю". После выступления в гримерку заглянул столичный режиссёр, готовящий концерт ко Всесоюзному съезду учителей, и предложил Якову участие в торжественном вечере. Каково же было удивление, радость, и, что греха таить, гордость, когда он увидел в программе рядом с коротким "исполняет Я. Орлов" имена таких кумиров эстрады, как Сергей Образцов, Леонид Утёсов, Марк Бернес... Следующим номером после бернесовских "Журавлей" на сцене прозвучало: "Басню "Заяц во хмелю" читает Яков Орлов, Полтава". Он не помнит, как вышел на сцену, как читал, помнит только, как аплодировал Колонный зал...

И, наверное, тогда окончательно понял - нет, со сценой не покончено.

Был в Полтавской филармонии театрализованный ансамбль

— 103 —

"Заря". И Яков по приглашению дирекции, которая уже была наслышана об успешном его выступлении в Москве, поехал с коллективом по городам и весям Советского Союза. Украинские песни, танцы прекрасно принимали везде - в Вологде и Актюбинске, Рязани и Владимире, Горьком и Комсомольске-на-Амуре.

На голосистую Людмилу, Люсеньку, как называли её в коллективе, обратил внимание сразу. Бог одарил девушку не только дивным голосом, а и огромными голубыми, как майское небо, глазами, осиной талией. А ноги... Сейчас можно было бы сказать: "топ-модель". А в то время... Злился Яша, что на улице ни один мужик не пройдёт мимо жены, чтобы не оглянуться, не прищёлкнуть языком.

Свадьба была скромной - 1951-й год. Правда, песен молодым надарили огромное количество. И в подвальчик на Новопролетарской как будто чаще стало заглядывать солнышко. Вскоре родилась дочка, надо было возвращаться к оседлой жизни.

Вместе с режиссёром Михаилом Осиповичем Заславским Яков пробует ставить спектакли. И запестрели в Полтаве афиши: "Весілля в Малинівці", "Будка Черга 27", с особым успехом прошёл спектакль "Без вины виноватые", его отметили представители Министерства культуры, которые присутствовали на премьере.

Первым спектаклем в городском Доме культуры, где Яков Орлов возглавил русскую труппу театра, была "Барабанщица" по пьесе Салынского. В конце 50-х телевидение ещё не настолько завладело умами и сердцами полтавчан. Театральный коллектив городского Дома культуры пользовался у зрителей не меньшим успехом, чем театр имени Гоголя. Премьер ждали, и никогда самодеятельным артистам не приходилось играть в полупустых залах, как это случается сейчас в профессиональных театрах.

В коллективе были люди разных профессий: Николай Ахматский - инженер, Нина Белицкая - учитель, Людмила Лоик - библиотекарь, Михаил Дрибинский - слесарь, Зоя Герасименко - инженер, Григорий Медовник - зоотехник, Зоя Медовник - экономист. Режиссёр умел влюбить людей в театр, увлечь их так, что на второй план отступало всё остальное. Мы ходили на репетиции 3-4 раза в неделю, после нелёгкого трудового дня, больничные - не в счёт. Занятия часто заканчивались далеко заполночь. Не роптали. Потому, что это было счастье, это было настоящее творчество, это было интересно.

Яков Борисович был сторонником тоталитарной режиссуры. И спорить, доказывать иную трактовку образа было бесполезно.

— 104 —

Но через 2-3 дня он соглашался, хоть никогда не признавал полезности коллегиального решения мизансцен, характера героя.

Сам работал над пьесой профессионально. Перелопачивал горы литературы, критических материалов, упорно и принципиально искал вместе с художником верное решение декораций, постановки света.

- Яша, кончай работу, третий час ночи, - уговаривала Люся, - завтра допишешь мизансцены!

Всё впустую. Он не замечал времени, он творил... Он вычерчивал своеобразные графики движения по сцене, старался представить, как это выполнит тот или иной исполнитель, писал характеристики образов, рвал их, снова и снова переписывал, хватался за сердце и потихоньку от жены брал под язык валидол. Что-то оно всё чаще и чаще стало напоминать о себе то перебоями, то резкой болью. К врачам не ходил. Не любил.

А трудности были. Не хотелось признаваться даже себе (не в его характере), что всё-таки образования специального он не имел. Не помогали горы прочитанной литературы, не было фундамента профессиональных знаний. В 48 лет, еле-еле справившись с гордостью, спрятав поглубже амбиции, поступил на режиссёрский факультет Гадячского училища культпросветработников. И через 4 года в личном деле появился диплом с отличием.

1962-й год - счастливый год для театра, для его режиссёра. Вместе с хоровым, танцевальным коллективом Дома культуры поставлен славный "Сорочинский ярмарок" - яркий, веселый, с лубочными костюмами и декорациями, сочным украинским юмором, песнями,танцами. Приехавшая из столицы комиссия решила единогласно: театр может представлять украинское самодеятельное искусство в Москве. Как принимали полтавчан! Минут 15 зал Кремлевского Дворца стоя аплодировал исполнителям!

А потом была работа, тоже принёсшая огромный успех и театру, и режиссёру, - "Оптимистическая трагедия" Всеволода Вишневского.

Уже перед юбилейным вечером, который организовал городской Дом культуры, Яков мысленно, за годом год, перебирал в памяти всю сознательную жизнь. И понял: все памятные вехи - даты, тесно связаные с его детищем, его театром...

1962-й - за плодотворную работу, за разнообразный, высокохудожественный репертуар, пропаганду лучших образцов театрального искусства театру было присвоено почётное звание

— 105 —

"Народный". Коротко и просто. А сколько за этим работы! Выпуск 2-3 спектаклей в год, работа с молодёжной студией, работа с основным составом по сценической речи, по сценическому движению.

- Яков Борисович, пока Людмила будет сидеть на репетиции, я не могу играть. Пусть ходит только на свои репетиции, - это говорит одна из героинь нового спектакля... И её можно понять - на репетиции сидит дублёр, которая в чем-то лучше этой исполнительницы. Ведь театр - дело тонкое, тем более самодеятельный. Нужно иметь силу воли, чтобы заставить себя не обращать внимания на присутствие дублёра. Не каждый сможет...

Театр был нашим вторым, а у многих и первым, домом. И сюда мы несли свои радости и печали. Делились, советовались и, что греха таить, ссорились из-за ролей, ведь не получить роль, которая, кажется, написана именно для тебя - это бессонные ночи, плохое настроение на работе, отыгрыш на близких людях... Орлов старался создать нормальный микроклимат в коллективе, ведь как сыграет актёр сцену с человеком, которого ненавидит?! У нас была хорошая семья.

Как-то зимним вечером пришёл в театр журналист Василий Котляр. Шли после репетиции поздно по заснеженному городу Яков Борисович, Василий Федорович и семья Медовников. Шли долго - до 2-х часов ночи. Котляр читал строки из своего нового детища - "Энеиды" по Котляревскому. На следующий день Орлов обзвонил основных участников, и вечером уже читали пьесу. Работали активно и самозабвенно, было весело и интересно - ведь "Энеида" впервые вышла на сцену - весёлая, яркая, остроумная, до краёв наполненная народным юмором, музыкой и песнями...

Работали всего месяц вечерами и ночами... Выпустили спектакль к 100-летию со дня рождения В И. Ленина, в 1970-м году. Успех - ошеломляющий. Рецензенты признали уже после постановки спектакля в театре имени Гоголя, в других театрах Украины, что и режиссёрская работа, и работы актёрские были значительно лучше на самодеятельной сцене. За этот спектакль коллектив был награждён Почётной грамотой Президиума Верховного Совета УССР, а Орлов - ценным подарком Министерства культуры. На республиканском фестивале "Энеида" завоевала диплом I степени. Неоднократно спектакль показывало Харьковское телевидение (в Полтаве своего ещё не было), сцены из "Энеиды" украшали многие концерты.

С каждым годом репертуар пополнялся новыми полотнами:

— 106 —

"Лиха Іскра" Карпенко-Карого, "Годы странствий" Арбузова, "Тыл" Зарудного, к 50-летию со дня создания Советского Союза коллектив театра подготовил спектакль по пьесе Ивана Кочерги "Марко в пеклі". Это большое эпическое полотно получило Серебряную медаль Всесоюзного фестиваля.

В 1973-м радостное известие пришло в городской Дом культуры: Народный театр Полтавы будет представлять самодеятельное театральное искусство на Международном фестивале в Будапеште. Решили работать над пьесой Константина Симонова "Так будет". Актёров на месяц освободили от работы, и опять репетиции продолжались до часу-двух ночи.

Советский коллектив, да ещё и с произведением коммуниста Симонова вызывал немалое раздражение у хозяев фестиваля. По приезду в первый же день исчез чемодан с костюмом одной из героинь, предупредили, что спектакль должен быть продолжительностью не более часа, а у нас он шел 2 часа 45 минут.

Яков Борисович вместе с актёрами просидел над пьесой всю ночь - сокращали и тут же репетировали - ведь менялось всё: реплики, мизансцены. Наутро Полтавский театр открывал фестиваль. За минуту до начала спектакля исчез свет. И не появился, пока возле пульта не встал рядом с инженером-электриком полицейский.

Несмотря ни на что - успех, победа! Коллектив получил первое место. Диплом и Большую медаль фестиваля. Константин Симонов тепло поздравил театр и режиссёра.

Театр - не театр, если в нем не играют классику, и свою, и зарубежную. "Драма на охоте" Антона Чехова на I Всесоюзном фестивале народного творчества отмечена Золотой медалью, а постановщик - режиссёр Яков Орлов - Малой Золотой медалью и дипломом лауреата.

Была мечта у режиссёра - поставить драму Шиллера "Мария Стюарт". Понимал: произведение архисложное, с исполнителями придётся много работать и по речи, и по пластике, по умению носить платья на кринолинах, камзолы... Переворачивал горы литературы, сценический план занял 250 страниц... Полгода работы - споры с героями, слезы дублёров, недовольство администрации (часто приходилось отменять мероприятия, т.к. нужна была сцена для репетиций).

И с чем может сравниться счастье успеха твоего детища?! Головокружительный успех - медали, почётные грамоты, внимание прессы и, главное - признание зрителя...

— 107 —

- Яков Борисович, на Певческом поле будет концерт, посвященный Лысенко, вы назначены режиссёром.

- Яков Борисович, Вы не забыли, что на носу день работников сельского хозяйства? Как насчёт концерта?

Он никогда не отказывал, хоть и злился на себя за слабость характера, за сговорчивость. Иногда сам себе не признавался, какое удовольствие получает от работы на сцене...

Сердце изнашивается не только от отрицательных эмоций и перегрузок, от счастья - тоже. У него хватало творческой славы: звание Заслуженного работника культуры, Лауреата Всесоюзного и Международного фестивалей, бесчисленное количество грамот, дипломов... Вероятно, груз был достаточно велик. Оно не выдержало...

Один инфаркт, второй, третий... Врачи категорически были против работы. А он не мог. Он не мог расстаться с театром, это значило расстаться с жизнью. А так хотелось жить.. Еще столько несделанного!

Он знал, что так и будет. Не станет театра - перестанет биться сердце.

Недавно лауреату Всесоюзных, Республиканских и Международных конкурсов Народному театру Полтавского городского Дома культуры присвоено наименование "Народный театр имени Якова Орлова".

Это - наивысшая оценка работы режиссёра.

— 108 —

М. Спарбер

ПОЭТ С МОЛОДЫМ СЕРДЦЕМ
(памяти Леонида Первомайского)

Вірш починається не з великої літери,
А з великого болю, якого й не зміриш.

(Л. Первомайський)

Истина старая, как мир: человека помнят, о нём чаще всего судят по тем деяниям, которые удалось свершить ему при жизни. В бесконечном ряду ушедших есть люди, о которых помнят и тогда, когда о других меркнет память. Помнят поэтов и писателей, людей многогранно талантливых.

В украинской советской поэзии имя Леонида Первомайского стоит рядом с именами самых выдающихся её творцов, его имя - в созвездии наиболее известных поэтических имён всей многонациональной литературы. Кто он, откуда вошёл в большую литературу?

Леонид Соломонович Первомайский (Илья Шлёмович Гуревич) родился 17 мая 1908 года в семье ремесленника-политурщика. Было это в небольшом местечке Константиноград (сейчас Красноград) на Полтавщине, где и прошли его детские годы.

В одной комнате жили вшестером, и кроватью мальчику служила доска, на которой днём мать гладила белье. Всё же детства без радости не бывает. Были развлечения и дружба с такими же полуголодными ровесниками "на улице". На всю жизнь запомнил он свою родину, которая дала ему вдохновение и талант:

Я хочу бути терпким, як яблуко, Зелене яблуко з твоїх садів, Червоноградщино, де я блукав, Де я горів і цвів. Тече ріка, два миє береги, Два миє береги - одним садам. Краси твоєї ні за Америку, Ні за Австралію я не віддам.

— 109 —

Мягкий лесостепной рельєф, напоённый степными травами воздух, чистые звонкоголосые реки Орчик, Сула, Берестова - благословенная Полтавщина оставила неизгладимый след в сердце поэта.

А ещё были песни матери. Помнила их она бесчисленное количество. Она и передала сыну в наследство ненасытную любовь к народному творчеству. "Не кончается её песня, только, чем дальше она поёт, почти шёпотом, а я слышу каждое слово, слышу её дыхание и знаю, что это не песня, а сама она рассказывает, и сердится, и прощает - не прощает. Может, она сама складывала свои песни? Больше ни от кого я не слышал их никогда", - писал на склоне лет Леонид Первомайский.

Грамоте он научился очень рано, учился всюду понемногу и всюду по-разному: в начальной школе, в мужской гимназии и в советской семилетке. Много и жадно читал: эта страсть оставалась на всю жизнь и, собственно, поэтому самостоятельно получил глубокие знания.

Неизвестно, какая судьба выпала бы способному парню, если бы не революция, которая разгорелась где-то далеко в Петрограде и постепенно докатилась и до Украины. Вспыхнула гражданская война, и настали дни, "когда огонь и буря катились по степям и дорогам растерзанного края, и не было приюта и защиты тихим и щедрым сердцам. Да и сердец таких не было. Тихих сердец не было."

Были, очевидно, да не такое сердце билось у автора этих строк. Хотя, по возрасту, он не принимал участия в революционных событиях, но не надо думать, что для него не существовало дилеммы: на чьей он стороне.  Безусловно, революционные бои гражданской войны сформировали его мировоззрение. В это же время юноша пробует писать.

...Я шкрябав вірш і тягнувсь по місту В компанії патлатих хлопчаків, Обідраних, голодних і холодних:

Населення ненавиділо нас, Завзятих ворогів чужих городів, Нестиглих яблук і зелених груш.

Эти подростки, как и все их ровесники, также мечтали о чём-то необыкновенном, в особенности им нравились фильмы о жизни вымышленной и прекрасной. Проникали они в кинотеатр, минуя контролёров. Илью друзья старались  протолкнуть в таинственную

— 110 —

темноту кинозала обязательно: он потом пересказывал увиденное (и домысленное) стихами. Как-то такое импровизированное выступление босоногого поэта услышал юноша в ободранной шинели, который называл себя Спартаком. Он привёл парнишку в комсомольскую ячейку, где на стенах висели злободневные лозунги, а по углам стояли пирамиды винтовок. Юный поэт прочёл присутствующим, что мог, и услышал приговор: "Стихи должны быть не из книги, а из жизни." Ему дали задание - тут же, при всех написать стихи о баррикадах Парижа. Стихи были написаны, одобрены, после чего автору поручили выпускать стенгазету.

В 1924 году, придумав боевой комсомольский псевдоним "Первомайский", начинающий автор послал в редакцию газеты стих, который назывался "Мы". Рукопись попала к земляку Ивану Савченко, который, не задумываясь, довел её до кондиции и напечатал под двумя фамилиями. Это был дебют Леонида Первомайского в печати.

Ми молода невмируча сила,
Зоряні в небо вбиті клинки,
Піснею,
          словом,
                    плугом,
                              ділом -
Карбами краємо сонні віки!

Так звучит стих "Мы" в последней авторской редакции. Перекроить жизнь, построить новые общественные отношения, зажечь огонь революции во всём мире - вот что воодушевляло в то время творчество Леонида Первомайского.

Бунтаримо армій парад,
Вчиняємо кроком майдани,
Могутня гроза канонад
Колише моря й океани.
Стрічаємо бурю грудьми
І штурму не кажемо: годі,
Нехай закипають громи -
Ніщо нас не спинить в поході.

("Буде день")

Впоследствии Леонид Первомайский пересмотрел свои ранние стихи, от некоторых отказался, другие перестал печатать,

— 111 —

считая их наивными. Таким образом, многие из них просто позабылись - и напрасно. Читать их очень интересно. Они волнуют пламенностью, пафосом ежеминутного превращения, юмором подмеченных деталей, тонким искусством стилизации, почему-то ныне почти забытыми ("Монолог партизана Гурия", "Бабина казка").

Леонид Первомайский пытался не только писать, а и жить так, как он учил в своих стихах. В 1932 году поехал на Памир, путешествовал, встречался с пограничниками, крестьянами, привёз из Таджикистана, кроме рассказов и стихов, целую серию фотографий, которые имеют этнографическую ценность.

Водоспади музики й вогню,
Ріки молодості і пороги
Переходив я вбрід,
Щоб пройти мою молодість знов.
Крізь дороги боїв
На шляхи перемоги -
Серце, куте в остроги,
Я проносив живе
І доніс його, осьдечки - ціле воно!

Гей ви, хлопці мої,
Лежите у холодних могилах,
Безпритульні коростяві друзі,
Мовчазні продотрядники,
Суворі партійці, веселі чекісти
І в повному складі ЧОН!
Як ви вміли голодними днями звитяг
Через хмарні злигодні життя нести стяг
І ставити віхи на виднокрузі,
І невтомно йти на мости безсмертя
Крізь дроти вікових заборон!

Вместе с тем, слышна ему и другая музыка слова и чувств, она отзовётся ещё в его стихах, и как отзовётся!

Неначе флейти звук печальний,
Що, затихаючи, бринить,
Спливає сном за обрій дальній
Холодна мовчазна блакить.
Згасає день, і непрозора
Лягає тінь на мій поріг,
Вступає вечора валторна,
В симфонію звучить нічник.

— 112 —

Какой неожиданный и широкий диапазон мыслей! Да, Леонид Первомайский знал, что такое власть языка, чувствовал музыку стиха.

20-30-е годы были для него чрезвычайно плодотворными. Все тогда начинали рано, бурно, и всё таки...В 26 лет издал пятитомное собрание произведений, где были представлены и проза, и драматургия, и, конечно, поэзия. И хотя Леонид Первомайский упрекает себя в лени и недостаточной работоспособности, перед нами пример, который достоин подражания. И неудивительно, что на I Всесоюзном съезде писателей среди других делегатов присутствовал молодой Леонид Первомайский. Таким эмоциональным, требовательным к себе появился он и на трибуне съезда. Напомнил, что Шандор Петефи и Михаил Лермонтов в его годы уже сказали всё, что нужно было сказать человечеству.

"Я хочу смотреть в глаза завтрашнему дню советской поэзии. Я хочу смотреть в глаза правде... Я говорю о моём поколении, о 27-летних, о тех, кто в других условиях были бы мастеровыми и пастухами, рабами, навек прикованными каждый к своей тачке, гребцами на галерах, палубы которых сотрясает пьяный топот верхних десяти тысяч... Я не понимаю благодушного настроения тех, кого в 27 лет называют молодыми поэтами. На что они надеются? На то, что будущий год принесёт им настоящее чувство и остроту мысли, которые необходимы для написания великих произведений искусства? Неужели 27-летние поэты считают, что великие чувства и важные мысли придут к ним в порядке пришествия святого духа в то время, когда они достигнут лет апостолов?..

Нет и не было времени более героического и прекрасного, времени наиболее ярких контрастов, времени глухих взрывов и катастроф, времени творчества и великих прозрений в будущее. Мы мало дерзаем. Нам мешает самодовольность и самовлюблённость."

И вот финал выступления на съезде писателей: "Если мы упадём в будущих боях, перед которыми стоит наша Родина, и если наших тел не найдут так же, как не найдено было тело 27-летнего творца Шандора Петефи, - песни наши будут жить в сердцах грядущих поколений."

Эта тревога, предчувствие великих потрясений и испытаний пронизывают предвоенную его лирику. Наверное, высокая совесть приказывала ему брать эту тональность. Сборник 1940-го года "Барвінковий світ" завершается аккордом страшного предчувствия:

— 113 —

На світанні меркнуть зорі,
Гаснуть іскрами в золі...
Тихо в небі. Тихо в морі.
Неспокійно на землі.

И когда тревога поэта вдруг стала грозной реальностью для миллионов людей, когда упали на Киев немецкие авиабомбы, а вражеские танки поползли по нашей земле, Леонид Первомайский был к этому давно готов. И ответил не только стихами, большинство из которых стали уже украинской классикой. Он, освобождённый от военной службы из-за плохого зрения, несколько раз ходил в военкомат и добился-таки, чтобы его направили в действующую армию. Фронтовым корреспондентом прошел дорогами войны все четыре огненных года. В полевой сумке вместе с новыми стихами носил фотографию дочери, письма своего друга Мате Залки и фото довоенного Киева.

Ему, патриоту, очевидно, было необходимо месить солдатскими сапогами тяжёлую грязь отступления, в составе передовых частей идти по кольцу, которое смыкалось вокруг окружённой 6-ой немецкой армии, под Сталинградом попадать под вражеские пули, под артобстрел.

Леонид Первомайский завоевал право говорить от имени рядового участника войны, а высшей чести для писателя быть не может.

Доходило, казалось бы, до абсурда: когда даже была возможность заснуть в хате, поэт ложился во дворе, прямо на шинель, а под голову подкладывал кулак. Можно было поступить по-другому? Конечно, можно. Но не родилось бы тогда ни таких стихов, ни такого понятия, как высокое призвание поэта. "Подвиг поэта приравнивается к подвигу Александра Матросова, - мы так же прикрываем грудью от смертельного огня свой взвод, своё человечество."

Я свідчу це, бо зрозумів
Красу живих світів,
Бо наді мною прошумів
Заліза мертвий спів.

Хто не схилявсь перед життям
І не збагнув мене, -
Хай крізь вогонь перейде сам,
Тоді він все збагне.

— 114 —

Леонид Первомайский рано и сразу занял надёжное место в поэзии. Феномен поэта - в беспрерывности развития его таланта. Образ альпиниста - один из любимейших для него. Неумолимое достижение вершины - это цель его творчества.

Уже к исходу жизни он создаёт наиболее выдающиеся книги стихов "Уроки поезії", "Древо пізнання", повесть "Чорний брід", роман-балладу "Дикий мед". Как это случилось - тайна, загадка.

Казалось бы, сейчас на Полтавщине вряд ли встретишь человека, который был бы знаком лично с замечательным поэтом. АН нет! В Хеседе "Нефеш" участник Великой Отечественной войны Наум Яковлевич Боровинский отлично помнит Леонида Первомайского.

Где-то в начале пятидесятых годов работал в поселке Ирпень под Киевом учитель истории. Место славилось своими чудесными лесами и прозрачными притоками Днепра. Здесь стоял маленький домик сельского учителя. Неподалёку - двухэтажная красивая дача, хозяином которой был Леонид Первомайский.

В гости к Первомайским приезжали художники и артисты, известные писатели и поэты. Вечером, когда солнце уходило за кроны деревьев и в воздухе наступала относительная прохлада, соседи выходили за ворота своих домов. Вот и встречались: один - маститый поэт, которого знала вся Украина, отмеченный Государственной премией, другими наградами, и скромный учитель. Им было о чём поговорить, оба - и поэт, и учитель - прошли страшную войну, где Наум Яковлевич потерял руку. Леониду Первомайскому, казалось, вполне благополучному поэту в послевоенные годы, как и многим его знаменитым коллегам, особенно евреям, пришлось познать горечь и несправедливость критических разносов. Читатель, наверняка, помнит это тяжёлое для нашего народа, особенно для творческой интеллигенции, время. Оба чувствовали и понимали абсурдность обвинений, выдвигаемых поэту, ждали, когда придет "оттепель".

Леонид Первомайский, как вспоминает учитель, был очень красивый человек: негустые седые волосы зачёсаны наверх, на глазах - очки в роговой оправе, летний пиджак наброшен на плечи. Держался поэт просто, никакого чванства, зазнайства не было и в помине.

Прошло около пятидесяти лет с того времени, а Наум Боровинский рассказывает о тех недолгих встречах, как будто они были вчера, вспоминает друзей поэта - врачей Ирпеньской онкобольницы, любимую дочь Леонида Первомайского.

Прежде всего, невзирая на беды и болезни, поэт трудился денно и нощно. Как напоминание, повесил на стене своей комнаты

— 115 —

плакат с латинским крылатым выражением: "Ни дня без строчки!" Работал чаще ночью, чтобы не мешать семье, и всё же в семь часов утра уже поднимался, открывал двери в сад, варил себе крепкий кофе и снова садился за письменный стол.

К старости он глубоко и внимательно пересмотрел своё творчество, откинул то, что не отвечало его возросшим требованиям. Таким образом, он не поместил в свой семитомник множество стихов, рассказов, пьес, которые, как он считал, не смогли пережить времени.

Одной из постоянных неотложных задач, которые ставил перед собой писатель, было самосовершенствование: "Творчество - не только познание мира, а и самопознание. Несовершенство наших произведений - чаще всего наше собственное несовершенство."

Коли б, коли б же міг тепер ти
Единим помахом руки,
Немов з шкільної дошки, стерти
Свої поразки й помилки...
Ти чесно прагнеш сердцем чулим
До первісної чистоти,
Але з усім своїм минулим
Повинен у майбутнє йти.

("Минулого не перебореш")

Он всегда был молод душой.

Ще в зав'язі дрімає пізній плід,
Ще тільки в перших снах мені маячить
Гіркий, принадний, таємничий світ, -
Мені ще тільки вісімнадцять літ...
Як шкода, що цього ніхто не бачить!

("Старість")

Он был горд своим званием творца, поэта, высшего звания для него не было. Как он сам написал в стихотворении "Помирають міністри і полководці", "Я поет. Не хвилюйтеся. Я не помру."

На могиле Леонида Первомайского установлена не плита, не бюст, а три пилона, которые символизируют свитки листов бумаги, наполненные ветром, и крылья, вознесённые для полёта. И слова:

В путь вирушив я, веселий і безстрашний,
І щастям заплатив за дар пісень, -
І не забудеться мій день вчорашній,
Коли настане завтрашній мій день.

Можно удивиться и позавидовать: какая же вера водила рукой поэта, какая уверенность в том, что жизнь не напрасна, что труд его был отдан людям!

— 116 —

М. Спарбер

ХУДОЖНИК СВЕТА И ТЕПЛА
(памяти Соломона Розенбаума)

"У нас будут великолепные,
 выпускаемые сериями музыкальные
 инструменты. Но где взять музыкантов?"

(А. Сент-Экзюпери)

Старший научный сотрудник Полтавского художественного музея как-то пожаловалась, что за последние десятилетия количество поступлений в музей значительно уменьшилось и качество картин ухудшилось. Есть краски, есть холст и бумага, многим выделены мастерские, одним, правда, лучшие, другим - похуже. О таких, что и похуже, наверное, мечтали раньше очень многие художники. Сюжетов, как всегда, хватает. Жизнь наша - неисчерпаема. Но почему меньше людей посещают музеи, почему меньше востребованы мастера?

Сколько отмерено жить человеку? Кто отмерил эту дистанцию? Прошло 60 лет, как трагически оборвалась жизнь замечательного человека и художника - Соломона Ароновича Розенбаума, а он сам, его работы, обстановка, в которой он жил, не забылись.

Окна дома № 12 по Александровской (ныне Октябрьской) улице были большие, кверху овальные, во всю стену, и смотрели они на маленькие, покривившиеся строения напротив. В подвалах их тоже жили люди. Сейчас домиков нет, на их месте стоит красивое серое здание музыкального училища.

Почти вся жизнь Соломона Ароновича прошла в Полтаве, где он родился в 1885 году. Здесь окончил четырёхклассное городское училище, вместе с братом собрал чудесную библиотеку, которой пользовались многие полтавчане. Впоследствии оба брата стали известны в культурных кругах города: Соломон посвятил себя искусству. Лев - медицине.

В течение семи лет, после успешной сдачи экзаменов, юноша овладевает профессией живописца, совершенствует своё мастерство. И вот на руках у него диплом I разряда учителя рисования средних учебных заведений со всеми правами и преимуществами, которые даёт эта профессия.

Окрылённый, возвращается художник в Полтаву, но здесь ему предлагают лишь должность учителя чистописания в начальной еврейской школе. Не осуществилась и его мечта учиться в Петербургской Академии искусств - снова мешает пресловутая

— 117 —

процентная норма для евреев. И всё же художник не опускает руки, он занимается самообразованием, открывает частную студию для детей.

Важным событием в его жизни была работа в мастерской Ивана Мясоедова, где он почти ежедневно встречался с его отцом - Григорием Григорьевичем Мясоедовым - основателем Товарищества художников-передвижников. Розенбаум пишет картину "Полтавская дача Мясоедова", исполненную с большой любовью к учителю и впоследствии удостоенную Серебряной медали. Судьба этой картины необычна: она была куплена любителем на Петербургской весенней выставке в 1916 году, и вот до сего времени сохраняется в художественном музее Полтавской средней школы № 6.

Жизнь художника меняется после Октября: он усиленно работает. Так, на городскую выставку в 1926 году он представляет 52 работы, что составляет 25 процентов выставочных экспонатов. Триумфом для художника было участие в республиканской выставке в Харькове, где экспонировались его полотна "Полтавская даль", "Осень", "Детский санаторий", "Тополиная аллея" и другие.

Вот как говорил о нём известный живописец М. Г. Бурачек: "Розенбаум! Неутомимый певец Полтавщины! Великий мастер пейзажа. Просто, без формалистического кривляния, виртуозной мудрой рукой созданы эти полотна. Какие сочные, звонкие цвета! Сколько поэзии! Какой утончённый эстетический вкус! Как легко написано! Никто и не заподозрит, как это тяжело сделать. Настоящий артист!"

Сейчас, может быть, найдется кто-нибудь, кто скажет, что до войны была хорошая жизнь. Ничего подобного!.. Большой мастер, большой художник зарабатывал по 10 рублей уроками у себя дома, за мизерную плату преподавал в школе черчение, чтобы заработать деньги для семьи, чтобы купить краски, холст для картин.

В те годы полки магазинов зачастую пустовали, в очередь за маслом, за селёдкой, за сахаром нужно было подниматься в пять утра. Масло продавали в одни руки по 400 граммов; если понадобилось заказать туфли, то приходилось выстоять очередь в несколько десятков человек в ателье по улице Ленина. Номер

— 118 —

очереди писали чернильным карандашом на ладони, как будто ставили клеймо.

Такая уж натура была у художника, что многие заботы по хозяйству, по воспитанию дочери он брал на себя. И, стоя в этих очередях в магазин, Соломон Аронович наблюдал людей, их фигуры, их одежду, чтобы запечатлеть на своих картинах.

Художник ходил со студийцами на этюды, учил наблюдать природу, как бы соединяться с ней, жить на одном дыхании. "Она - природа - наша мать, необходимо больше присматриваться к ней и рисовать, рисовать. Рисуйте глазами, думайте, как бы вы подбирали цвета и краски", - так говорил Соломон Аронович, - вспоминает художник В. Павлюченко.

В Полтавском художественном музее висели полотна И. Е. Репина, В. Г. Перова, И. Н. Крамского, И. Г. Мясоедова, Н. И. Ярошенко, других знаменитых художников. И среди них картины С. А. Розенбаума. Многие его работы были посвящены Полтаве: "Старая Полтава", "Окраины города" и другие. Были представлены и портреты, жанровые картины, натюрморты.

Как-то взял он младшую нашу группу и повел в музей, где на полу была выставлена огромная картина: Чапаев на белом коне, с оголенной саблей изображал атаку на врага. Гордые, мы цепочкой проходили, как цыплята за наседкой, мимо контролера - учитель нас провел бесплатно. Когда вышли и сгрудились у входа, он расспросил нас о впечатлении, мы что-то бормотали, а он сказал, что "конь на картине не скачет, седок неживой" и добавил - "халтура". И, знаете, все стало ясно!

Часто, когда солнце начинало уходить за горизонт, и золотые купола монастыря горели каким-то волшебным блеском, Соломон Аронович ставил мольберт на Белой беседке или в начале спуска с Панянки и рисовал кривую улочку Шолом-Алейхема, весь в зелени Подол, а зимой - снегом покрытую горку у Краеведческого музея. Прохожие тихо подходили сзади, долго стояли и смотрели, как на холсте художника рождался маленький шедевр.

В этом доме долгие годы жил и творил художник

... Тридцатые годы прошлого века. В узком коридорчике возле примуса стоит миловидная женщина маленького роста, около нее девочка. Она учится в нашей школе. Аппетитный запах еды проникает и в комнаты. На пороге художник. Он среднего роста, с круглым добрым лицом. Негустые волосы зачесаны на пробор. Одет он в темную рубашку, поверх нее - вельветовая куртка с поясом. Руки у живописца большие, даже грубые - такие бывают у людей-тружеников. Почти постоянно в них кисть или карандаш. Запахи кухни смешиваются с волнующим ароматом масляных красок, и вся атмосфера квартиры какая-то необычная. Комнаты две: та, что

— 119 —

ведет прямо из коридорчика, - большая, освещенная солнцем, с круглым столом посередине; вокруг стола - стулья с высокими спинками, обитыми бирюзовой тканью; шелковая люстра такого же цвета. И еще - много стульчиков и табуреток - это для нас, мальчишек, которые приходят сюда по воскресеньям. В другой комнате, той, что поменьше, кровать, покрытая цветным покрывалом. Вся квартира увешана картинами, некоторые стоят на полу. Особенно запомнилась одна: в высоком кресле, положив белые руки на подлокотники, сидит старик с седой бородой, на голове у него кипа, шелковый талес с темной окантовкой ниспадает вниз. Из какой древней библейской истории сошел он на полотно? Скорей всего, из самой жизни. Ведь еврейская тема была близка Соломону Ароновичу. Еще он любил рисовать цветы: наивные белые ромашки, гордые калы, роскошные пионы, огромные полевые васильки. У окна на высокой круглой подставке - серовато-белый человеческий череп с круглой сквозной дырочкой в области лба (видно, в каком-то сражении от пули то ли русского, то ли шведского солдата оборвалась жизнь человека). Этот череп был подарен Соломону Ароновичу замечательным художником Г. Г. Мясоедовым, прожившим долгие годы в нашем городе. С. А. Розенбаум всегда называл его своим наставником и учителем. На письменном столике в маленькой комнате - бронзовая скульптура Льва Толстого, в руках у него раскрытая книга. Невольно возникала мысль, что блузы у художника и у великого писателя схожего покроя.

— 120 —

Было время, когда некоторые еврейские родители стремились, чтобы их дети стали знаменитыми музыкантами, особенно скрипачами, такими, например, как Давид Ойстрах или Буся Гольдштейн. И учили своих чад музыке. Другие старались, чтобы дети стали художниками, и тоже знаменитыми. В квартире художника собирались 10-15 маленьких "вундеркиндов", приносили альбомчики из сшитых листов бумаги, краски в деревянных коробках и карандаши. Соломон Аронович помогал нам снять курточки, рассаживал полукругом у стола, ставил перед нами фаянсовую птицу, и мальчишки старательно вырисовывали цветные перья жар-птицы, а художник рассказывал об истории искусств, говорил о строении человеческого тела, вводил нас в мир красок. Иногда он доставал из шкафа толстую книгу и сразу переводил текст с немецкого на русский. В этих книгах говорилось о древней живописи, архитектуре, графике. Потом переходил к одному из нас, макая широкую кисть в краску, делал несколько мазков на бумаге - и птица вдруг оживала, её перья светились радугой. Это были непередаваемые уроки рисования.

22 июня 1941 года дети с Соломоном Ароновичем пошли на дневной спектакль в театр. Он располагался в очень уютном здании (сейчас - кинотеатр "Колос"). Здесь же висели некоторые картины художника. Хотелось ему, чтоб ученики выросли интеллигентными людьми, чтоб знали не только искусство живописи, а и музыку, и театр.

Казалось, этот солнечный день не предвещал ничего страшного. Война... Повзрослевшие мальчики ушли на фронт, многие ученики Соломона Ароновича были расстреляны фашистами и их пособниками.

В запасниках Полтавского музея хранится всего несколько работ мастера, чудом уцелевших.

Полтавский художник П. Горобец, который всегда с уважением относился к Соломону Ароновичу, ценил его талант, вспоминал, что многие коллеги советовали ему уехать в тыл. Но, очевидно, Розенбаум не мог оставить свою работу, свои картины. В последние дни перед оккупацией он всё время проводил в музее, снимал с подрамников, паковал, многие ценные картины вынес к ступеням музея. Должна была прийти грузовая машина, чтобы увезти их в тыл страны. Машина не пришла.

Квартиру художника разграбили. Горел музей, медленно, будто нехотя, горели картины.

Соломона Ароновича фашисты расстреляли осенью 1941 года.

— 121 —

М. Спарбер

МОЛОДЫМ ОСТАЛСЯ НАВСЕГДА
(памяти Александра Ротманского)

Отцу Саши Ротманского, инженеру-нефтянику, вместе с семьёй приходилось часто менять города, быть там, где добывали "чёрное золото". Из них любимыми навсегда остались два города - Сочи и Полтава.

Платановая аллея, блики солнца, играющие в фонтанах, бесконечное шуршание такси по асфальту, масса нарядных, красивых, весёлых людей... А ещё - море. Ночью, когда город ненадолго засыпал, огромные светящиеся теплоходы у пирса звали юношу отправиться в плаванье, чтобы увидеть прекрасный мир. Здесь он приобрёл специальность кровельщика и, со временем, с удовольствием показывал родным и друзьям крышу сочинского санатория-дворца, к которому и он приложил руки.

Другим любимым городом была Полтава с её старинными зданиями, цветущими садами, славными добрыми людьми.

После службы в армии Саша поступает в Полтавский инженерно-строительный институт. Это были, пожалуй, самые яркие годы. Жизнь била ключом, время летело с космической скоростью. Он - неизменный участник команды КВН. Выходят ребята на сцену с плакатами "Мы из ПИСИ" (сокращенно - Полтавского инженерно-строительного института) - и в зале светлеют лица. Казалось, что Саша был в этой команде всегда. Он не сыпал градом дежурных острот, не пытался привлечь к себе внимание какой-нибудь экстравагантной выходкой, как это часто бывает в среде КВНщиков, не лез из кожи вон в борьбе за лидерство. И, тем не менее, в нём сразу угадывался настоящий лидер, умный и интеллигентный. Юмор его был мягким и добрым, как и он сам. При всей его мягкости и деликатности чувствовалась в нём какая-то внутренняя сила, светлая и лучистая. Саша был человеком гармоничным и открытым для всех, врождённый такт и чувство меры позволили ему быть сердцем команды, её совестью и идеологическим стержнем. Само его присутствие ставило надёжный барьер всякой пошлости. В команде Сашу очень любили. Да и как можно было не любить человека, который сам так и светился любовью.

Успешно защищён диплом, и Александр Ротманский с группой однокурсников оказался по распределению в засекреченном

— 122 —

"Красноярске-26". Работа была интересной и успешной, не заставило себя ждать повышение: он стал старшим архитектором, потом руководителем группы архитекторов. Казалось бы, прекрасное начало карьеры. И быт обустроен - отдельная благоустроенная квартира. Но покоя не давали мысли об отце и маме, которые в Полтаве терпеливо и преданно ожидали возвращения сына. Его влекла та же нежная и безграничная любовь, что десять лет назад заставила их спешно продать дом на Джигитской, в центре Сочи, и переехать в Полтаву, чтобы быть рядом с сыном, только что ставшим студентом.

Отец, Лев Яковлевич, решил посоветоваться с самым, как ему казалось, компетентным специалистом - главным архитектором города, о возможностях Сашиного трудоустройства в Полтаве. И ему повезло. Эту должность занимал в это время Олег Леонидович Скрипко, умный и неординарный человек. Он не отказал в приёме, терпеливо выслушал и направил совершенно незнакомому молодому парню письмо с предложением работы... своим заместителем. Более того, в день возвращения в Полтаву Олег Леонидович нанёс ему визит с предложением завтра же приступить к работе.

Вот таким чудесным образом в 1977 году Саша оказался на столь ответственном посту и, надо сказать, не подвёл ожиданий Скрипко. Через всю жизнь он пронёс глубокую благодарность Олегу Леонидовичу за интуитивное доверие.

Александр стал не просто его способным помощником. Всё чаще приходилось исполнять работу главного архитектора города. Особенно в напряжённое время подготовки и проведения Олимпиады-80. Вы помните, какого масштаба работа была выполнена на пути так называемой "эстафеты олимпийского огня"? Это была первоочередная забота партийных органов и городских служб.

Задание выполнили на "отлично". И когда в 1981 году Олегу Леонидовичу пришлось уйти с работы, ни у кого из городского начальства не было сомнений, кто унаследует его должность. Ротманского об этом официально известили, ждали только утверждения "сверху".

Но вот "сверху"-то партийный лидер, не знавший молодого архитектора, разглядел 5-ю графу в его личном деле и выразил своё неудовольствие, в результате которого Саша остался "замом". Им выполнялась всё та же крупномасштабная серьёзная работа, но под именем другого человека, назначенного в соответствии с "партийными нормативами".

— 123 —

И тогда Александр подал заявление об увольнении. Его не отпускали полгода, настойчиво советуя передумать. Конечно, он мог остаться, "пересидеть". Как это делали и делают сплошь и рядом. И ведь "досиживаются"! Но это было противно его характеру, и он настоял на своём, заявление было подписано.

Александр Львович стал главным специалистом-архитектором в институте "Укржилремпроект", где успешно творчески работал в течение 10 лет.

И, надо сказать что на работе управления архитектуры его уход тоже отразился не лучшим образом.

Параллельно с основной работой много времени архитекторы посвящали работе полтавской творческой организации Союза архитекторов.

Это было время "перестройки". Всех волновал некий ветер перемен. Хоть полтавская организация имела уже солидный возраст (в 1990-м году мы отпраздновали её 50-летие), состав омолаживался. Поменялся и состав правления организации, в котором Ротманский стал заместителем председателя, а потом председателем. Жизнь Союза была наполненной и интересной. Творческие встречи, экскурсии, участие в конкурсных проектах. Стало обычным частенько собирать коллег за чашкой чая в Доме архитектора. Пожилых, ограниченных в передвижении, а значит, и в общении, навещали дома. При этом, учитывая скудную "архитектурную кассу", по инициативе Александра Львовича, цветы и подарки покупались на свои деньги. Так, собственно, было и с юбилярами, о которых он никогда не забывал, заранее подготавливая каждому индивидуальное поздравление от центрального правления из Киева.

Организация набирала не только численность, но и авторитет в городе.

Второй раз пришел Ротманский в управление архитектуры не менее интересным, хотя и более сложным путём.

В 1990 году он был избран депутатом городского Совета по одному из центральных округов Полтавы. Вообще, депутатский корпус того созыва был хорош. Это были первые достаточно демократичные выборы в Украине. Вскоре новоизбранный председатель горсовета А. Т. Кукоба предложил Ротманскому участвовать в конкурсе на замещение должности главного архитектора города.

Конкурс должен был состояться в начале 1991 года. Александр Львович сам своим неожиданным шагом отсрочил его почти на год.

— 124 —

А дело было в том, что в январе того года события с советскими танками в Прибалтике потрясли мир. Как это ни пытались скрыть партийные власти, истина стала известна. Молодой архитектор со своим прямолинейным характером не мог поступить иначе - недолго думая, явился в горком и положил свой партбилет, заявив о выходе из партии, осознавая, чем это может для него обернуться. И, действительно, он оказался в цейтноте. Уже поговаривали, что конкурс не состоится.

Но в августе случился "путч". Компартия была запрещена. Украина стала независимой. "Позорный" поступок теперь назвали героическим. И дело сдвинулось.

В октябре ему позволили выехать в Штутгарт для переговоров об участии во Всемирной выставке садоводства, потом состоялся конкурс, и 22 ноября 1991 г. в свой день рождения он вышел на работу в качестве главного архитектора Полтавы.

Это был "звёздный час" не только для Александра Львовича. По его просьбе главным художником города стал В. Н. Батурин. Это была легендарная личность. Значение его для нашего города ещё недостаточно освещено. И хоть поработал он всего два года, вклад его в возрождение и развитие Полтавы бесценен. Их дружба не была случайной. Они дополняли друг друга, удваивая успех общей работы.

Батурин умер от инсульта в ноябре 1993 года. Это была первая большая утрата.

Ротманский был постоянно в окружении людей различных возрастов и профессий. Он комфортно чувствовал себя в любой ситуации, быстро приноравливаясь к особенностям характера и степени образованности собеседника. Был удивительно предан родным и друзьям.

В рабочей обстановке Александр Львович был неизменно бодр, доброжелателен, как-то празднично элегантен, рабочие перипетии мало отражались на его ровном настроении. Практически никто не знал тогда о его трагедии: на глазах угасала его жена Тамара. Позже друзья узнали ещё одну деталь: когда он женился, то уже знал о её беде. Через неделю после свадьбы сам отвёл её в онкодиспансер на операцию. Все последующие пять лет, что были отведены ей судьбой, Александр Львович надёжно поддерживал её своей любовью и заботой. Тамара умерла на его руках.

Всё оставшееся время своей жизни он не оставлял своим вниманием мать Тамары и её сына.

1992-1993 годы - самые плодотворные за всё время работы

— 125 —

городской архитектурной службы. Была проделана огромная работа по возрождению истории нашего города, воскрешению в памяти сотен замечательных земляков и событий. Архитекторы занимались памятниками, церквями, возрождением монастыря, городским благоустройством. На основе исторических документов был выполнен проект мемориального парка на месте расстрела евреев и военнопленных (к сожалению, оставшийся на бумаге). И всем этим высококвалифицированно и тактично руководил Ротманский.

В феврале 1993 года сессия народных депутатов утвердили сразу четыре основополагающих градостроительных закона, представленных Ротманским: об охране памятников истории и архитектуры, об историко-заповедной территории Полтавы, положение об историческом гербе города и правила застройки города.

Всем нам хорошо знаком герб Полтавы - это воскрешённый первый, магистратный герб времён Магдебургского права, которым обладала Полтава уже в первой половине семнадцатого века. Изображение его было найдено Батуриным в архиве музея Котляревского.

Германия. Штутгарт. А. Ротманский с немецкими коллегами.

В этом же году состоялась Всемирная выставка садоводства и народной архитектуры в Штутгарте, участие в которой Полтавы было инициировано Ротманским и Батуриным.

Это событие стало воистину исторической вехой не только для Полтавы, но для всей Украины, поскольку полтавчане, по сути, представили миру новое, неизвестное доселе, государство. За основу экспозиции была взята идея Батурина создания уменьшенной копии гоголевской усадьбы в окружении "вишнёвого садка". Всё получилось настолько мило и экзотично, что это не замедлило сказаться на результате - серебряная медаль. Александр Львович был в составе рабочей группы (он, в частности, расписывал стену главного фасада), а Батурин был членом международного жюри.

Зародившаяся в Штутгарте искренняя и щедрая дружба продолжилась во взаимных визитах. Наши немецкие друзья

— 126 —

признавались, что получают тут эмоциональный заряд общения, которого, к сожалению, им недостаёт на родине.

Летом 1994 года Ротманский организовал празднование "серебряной свадьбы" директора выставки Диттера Пантке, которую тот захотел отметить именно в Полтаве. Всё было очень здорово: и "брызги шампанского" в Корпусном саду, и катание в конном экипаже по полтавским улицам, колокольный перезвон и бал в Краеведческом музее. Завершилось всё двухдневным пикником в посёлке Головач. Тогда же случился неожиданный драматический инцидент.

С "молодожёнами" приехала престарелая мама Диттера. Поначалу она была явно озадачена всей этой затеей своего сына. Кроме того, оказалось, на Полтавщине в войну погиб её муж. Это несколько смущало.

И вот, невольно приняв участие во всеобщем празднике, ощутив и обдумав всё происходящее, эта чопорная фрау во время прощального ужина, поклонившись, торжественно попросила прощения за страдания, причинённые войной, от имени немецких матерей. Все были ошеломлены.

Международные связи налаживались и с Америкой. Неким активным посредником и помощником в том стала основанная в Киеве украинско-американская фирма "Падко". Специалистов её удалось привлечь в Полтаву и заинтересовать осуществлением важной и практически бесплатной работы по так называемому зонингу - широкой программе развития и совершенствования городской среды. Эта эксклюзивная работа велась в двух городах Украины - Чернигове и Полтаве.

Параллельно, летом 1995 года Агентством USAID и на его средства Ротманский с группой главных архитекторов Украины был приглашён для усовершенствования образования в Гарвардский университет, где обучался и получил соответствующий диплом.

Может быть, Вы смотрели фильм, не раз демонстрировавшийся по полтавскому телевидению, "Америка глазами полтавского архитектора", мастерски созданный Аллой Батуриной после этой поездки. Киносъёмка, на основе которой фильм был смонтирован, была выполнена архитектором ручной кинокамерой, причём это был дебют. Но фильм интересен не только красочными видами Кембрижда и Нью-Йорка. Не менее интересен рассказ об образе жизни американцев, с его выводами и практическими предложениями в пользу жизни в нашем городе.

К сожалению, несмотря на видимую целесообразность его предложений и попытки внедрения их на практике, инициатива не была поддержана.

— 127 —

Вся эта огромная работа была практически свёрнута одновременно с увольнением Романского из исполкома 22 ноября 1996 года, в день его рождения.

Он ушёл, как пришёл - ни дачи, ни машины с гаражом, ни вкладов в банках. Однокомнатную квартиру на Леваде он заработал до работы в исполкоме (потом, правда, поменял поближе к родителям). Согласитесь, "странный" человек.

Бесполезно искать причины, кого и почему Александр Львович не устроил на посту главного архитектора города. Для него это была большая трагедия. Хуже всего, что это случилось, практически, после тяжелейшей операции, которую, впрочем, он перенёс очень мужественно, стремясь поскорей вернуться к любимому делу.

Физическая боль оказалась "ничто" по сравнению с душевной.

Он был сражён.

Некоторое время после ухода ещё сотрудничал с "Падко", но и эта фирма вскоре вынуждена была свернуть свои благотворительные дела на Украине.

Ротманский оказался не у дел, и этот нервный стресс, несомненно, обострил его болезнь.

Оставшись без работы, архитектор пытался заполнить время всякого рода деятельностью: много помогал коллегам, занялся созданием оригинального интерьера квартиры, в которой всё было сделано его руками - от кирпичной кладки, облицовки стен и покрытия пола до собственноручно изготовленной оригинальной мебели.

Но ему было мало работы "для себя", он хотел быть полезен другим.

И рука помощи была протянута Анатолием Моисеевичем Мучником, предложившим ему организовать работу Полтавского Хеседа "Нефеш".

Хесед стал его последней святой любовью. К нему вернулись вдохновение, смысл жизни, он готов был бессменно и бессрочно отдать себя делу благотворительности.

Увы, срок его жизни уже был отмерен.

До последнего дня он думал о других.. Очень беспокоился о своей маме: "Извини, я уже ничем не могу тебе помочь..."

Уже будучи смертельно больным, спешил закончить проект памятника расстрелянным евреям, несколько раз переделывая детали макета.

За две недели до кончины, ценой невероятных сил, отправился в Хесед. Он прощался. Уже в бреду он звал: "Пойдем, надо же картошку старикам, лук..."

Умер он 27 августа 1999 года, на 54-м году жизни, когда полтавские "куранты" били 6 утра, напоследок тихо улыбнувшись.

— 128 —

М. Спарбер

ОТЕЦ И СЫН
(памяти Абрама и Владимира Халфиных)

Самые отважные солдаты
Были те, что не пришли домой.

(С. Орлов)

... Спит Полтава, спит наш город...

Тиха украинская ночь, Прозрачно небо. Звёзды блещут. Своей дремоты превозмочь Не хочет воздух. Чуть трепещут Сребристых тополей листы...

Кто чувствовал эту красоту? Может, влюблённые, взявшиеся за руки, медленно бредущие по спящему городу?

Окончено тяжёлое дежурство в областной больнице. Теперь надо подняться вверх из полуподвала, где размещается пункт неотложной помощи, вдохнуть полной грудью чистый пьянящий воздух. Кажется, нет на свете большей красоты и покоя. Надо дойти до двухэтажного дома, это совсем недалеко, где живут родные люди: жена, дочь, сын, и уснуть ненадолго.

Дом этот сохранился после войны. Сейчас здесь по утрам в магазин привозят молоко, прямо на улице - кафе "Калина", расставлены столики, и люди пьют коктейли, едят мороженое.

А утром, когда лучи солнца освещают город, Абрам Григорьевич идёт по улице Гоголя мимо памятника писателю в отолярингологическое отделение, где он работает уже долгие годы. Как будто видишь его сегодня: небольшого роста интеллигентный человек в тёмно-синем костюме, золотом пенсне. Идёт, чтобы выполнять каждодневную работу - лечить людей.

Когда студент, будущий медик, по толстым учебникам хирургии изучает топографию и этапы операции на черепе человека - кажется, всё просто: в твоих руках скальпель, долото, распатор, дрель и пинцеты, многое другое. Ты режешь, сверлишь, пилишь, отслаиваешь ткани, и вот она - опухоль. Тебе кажется, что ты всё сделал! Но если всё это не на фантоме, а на живом человеке, и, если от любого неверного движения зависит жизнь и здоровье твоего пациента - это огромная ответственность, ведь операция на высшем деянии природы - мозге - доступна людям знающим, одарённым, смелым, бескомпромиссным. Уснул на операционном столе под наркозом человек, и ты должен выйти победителем в этой борьбе за жизнь!

— 129 —

В середине тридцатых годов в областной газете "Більшовик Полтавщини" была напечатана статья: погибал молодой парень. И в Харькове, и в Киеве не смогли ему помочь. Кандидат медицинских наук А. Г. Халфин провёл в Полтаве редкую операцию, связанную с трепанацией черепа, удалил опухоль. Операция длилась много часов. Чем измерить, сколько здоровья, нервов, сил затратил врач за это время?! Но и после операции - не менее ответственный период - период выздоровления. Сколько дней провёл врач у постели юноши, пока тот не поправился!

В статье сказано, что пациент А. Г. Халфина после столь сложной операции даже служил на флоте. Об этом случае известно из газеты. А сколько можно было рассказать о повседневном труде в отделении! Так уж заведено в медицине, что после всего проделанного за день ещё надо подробно описать этапы лечения в истории болезни. Говорят, что они пишутся "для прокурора" - это тоже важно. Но чувство исполненного долга охватывает настоящего врача, когда в конце рабочего дня можно в пухлом документе истории болезни твердо написать: "Больной выписан из стационара по выздоровлению".

Год 41-й, Война... Она принесла столько бед и страданий, столько смертей! О войне написаны десятки тысяч книг, живые ещё и сейчас делятся воспоминаниями о ней. Но разве можно в книге, в кино, в театре изобразить этот ужас? Не родился ещё такой Лев Толстой, чтобы хотя бы частично воспроизвести эти огненные годы. Да и вряд ли появится.

Среди десятков тысяч медиков, с первых дней войны поменявших гражданскую одежду на военную, был и Абрам Григорьевич. С фронтовым госпиталем военврач второго ранга отправился на поле брани.

Он спасал жизни многим бойцам. Высокий профессионализм медика позволял в условиях полевого госпиталя, при крайней необходимости, проводить довольно сложные операции. В каждом пареньке - молодом, неоперившемся, но уже воине-солдате, он видел своего Володю, своего сына. О его гибели он уже не узнал. Разорвавшийся возле госпиталя снаряд унёс жизнь нескольких бойцов и медиков, среди них и жизнь военного врача А. Халфина.

О сыне Абрама Григорьевича Володе вспоминает его соученик Аркадий Спарбер.

"О Володе можно рассказывать долго. Мы вместе учились в одной школе, в одном классе. Когда на уроке физкультуры нас строили в шеренгу, то стояли мы почти в самом конце. Он прекрасно учился, был отменным спортсменом. Как-то гостили мы в селе Белики под Полтавой. В "борьбе" за сердце пятнадцатилетней длинноногой красавицы Верки сельские

— 130 —

парубки напали на Володю, разбили ему губу. Крепко досталось от него сельским кавалерам. Мы поехали в Полтаву и отец его наложил на губу несколько швов. Кровотечение было остановлено. "Это твоё первое боевое крещение," - сказал Абрам Григорьевич сыну.

Володя добровольцем ушёл на фронт, хотя студенты Московского авиационного института, куда он, как отличник, был зачислен без экзаменов, имели бронь.

Я, молодой лейтенант, разыскал его, благо наши части стояли недалеко. Он стал высоким, худым; на голубых погонах десантника - две лычки сержанта. Мы встретились, выпили по 100 граммов фронтовых, помянули Абрама Григорьевича.

- Я, - сказал Володя, - обязан отомстить за гибель отца. - Как тебе служится? - спросил я.

- Трудно, друг, - сказал Володя, - потом и отчество у меня неблагозвучное - Абрамович.

Мы вспомнили школу, где вместе проучились 10 лет, своих соучеников, учителей, нашу замечательную Полтаву. Больше мы не виделись."

Говорят, что последний бой - самый трудный. Последним для Володи был бой в тылу врага, куда он вместе с несколькими десантниками был заброшен. Погиб один, другой, третий... Он остался один, вокруг враги. Ствол автомата разогрелся, устанавливается последний диск. Затем пошли в ход гранаты.

В том бою, о котором писала газета "Красная Звезда", погиб Владимир Халфин. Вокруг валялись десятки убитых гитлеровцев. Этот бой был в Венгрии, до конца войны оставался 1 месяц.

... Каждый человек уникален. Но всё же, всё же, почему война так часто забирает лучших?

* * *

Этот небольшой очерк год назад был опубликован в нашей полтавской газете "Атиква". Не знаю, уж каким путём газета попала к Фаине Абрамовне Халфиной. Профессор, доктор медицинских наук, она давно уже проживает в Израиле. Раньше она работала в харьковской клинике.

Не так давно вечером у меня дома раздался телефонный звонок из Израиля: Фаина Абрамовна была тронута тем, что не забыта память об её отце и брате, благодарила газету, которая напечатала этот материал, желала благополучия, счастья всем на родине.

— 131 —

М. Спарбер

ПОЛТАВСКИЙ АДВОКАТ
(памяти Лазаря Цукермана)

Строки из письма жителя Воронежа Петра Васильевича Андреева: "С Лазарем Бенюминовичем Цукерманом мы были земляками, проходили военную службу в одном стрелковом полку, были дружны. Ели солдатскую кашу из одного котелка, укрывались, как говорят, одной шинелью, вместе тянули тяжёлую солдатскую лямку.

В довоенные годы наркомом обороны был Маршал Советского Союза С. М. Тимошенко. При нём был девиз: "Тяжело в учении - легко в бою". Солдатам приходилось совершать броски по 50-60 километров в сутки, в тяжёлых ботинках, со скаткой шинели за спиной, с винтовкой и сапёрной лопаткой, ещё и с противогазом. Считалось, что предполагаемый противник может начать химическую войну, вот и тащили противогаз в придачу. В бою оказалось всё гораздо тяжелее.

Вожди наши считали, что надо научить солдат быть готовыми к любым испытаниям... Не подготовились, не научились воевать... Лишь потом пришло умение, пришёл опыт. Но какой большой кровью он дался!

Когда началась эта проклятая война, наш отдельный стрелковый полк попал в окружение. Со всех сторон строчили фашистские пулемёты, ухали мины. Отдельными группами мы пробирались к своим. В этом бою я был ранен в ногу осколком мины, истекал кровью, временами терял сознание.

Лазарь перевязал мне рану, и, хотя он не отличался ни высоким ростом, ни крепким телосложением, тащил меня на себе несколько километров, пока мы не выбрались из огненного кольца, соединились со своей дивизией, которая не была в окружении. Здесь, в медсанбате, мне удалили осколок, подлечили. Я снова стал в строй.

Цукерман был для меня больше, чем родной брат. Уже после войны я иногда приезжал к нему в Полтаву, был хорошо знаком с его семьей, с его друзьями. Память о нём осталась в сердце навсегда!"

Это лишь один эпизод из фронтовой жизни Лазаря Бенюминовича Цукермана.

Конец тридцатых. Прощальный школьный бал. Начало взрослой жизни. Казалось, всё продумано, всё решено, мечта стать

— 132 —

хирургом обязательно осуществится. Нелёгкие вступительные экзамены в Харьковский медицинский сданы блестяще.

Каждое утро Лазарь бежал во двор старинного институтского здания - смотреть списки зачисленных. Как далеко в алфавите буква "Ц"! Уже известны 150 поступивших, неужели провал?!

Всю жизнь он вспоминал прелесть сентябрьского утра - прохладного, солнечного, когда умытый нежным дождём Харьков казался торжественным и праздничным, когда все прохожие были необыкновенно красивы.

Первокурсников собрали в большой аудитории, и седовласый профессор Эммануил Иосифович Вишневский, портрет которого висел в аудитории рядом с портретами других фундаторов Харьковского медицинского института, вручил ему студенческий билет со словами "Будь верен нашей профессии, мальчик!"

Вот он передо мной - этот студенческий билет, который должны были в 1946-м обменять на диплом врача-хирурга. Но был огненный 1941-й. И был неравный бой, и наибольшую ценность, которую имел солдат Красной Армии Лазарь Цукерман, пробила вражеская пуля. Может быть, именно он замедлил движение осколка к сердцу, может быть...

Солдат пронёс его через войну. Студент-юрист сохранил в студенческие годы. Он хранился среди документов адвоката всю жизнь. Сейчас мне показали его, как драгоценную реликвию, дети Лазаря Цукермана.

Тот, кто прошел дорогами войны, знает, как трудно было подчас партийным работникам, особенно в стрелковых частях. Поэт Борис Слуцкий пишет о себе, но как эти строки подходят к Лазарю Цукерману! Его, как воина храброго, грамотного, назначают парторгом роты.

Я был политработником. Три года -
Сорок второй и два еще потом.
Политработа - трудная работа.
Работали ее таким путем:
Стою перед шеренгами неплотными,

— 133 —

Рассеянными час назад в бою,
Перед голодными, перед холодными,
Голодный и холодный.
Так! Стою.

Политработникам на войне трудно. Не тем, конечно, которые находились при больших штабах, писали сводки куда-то выше, и, подчас, получали военные награды.

Здесь, на фронте, Лазарь сводки не писал, но получил первое офицерское звание, был награждён медалью "За отвагу". Кстати, эту награду ценил больше многих других, а их было немало: два ордена Красной Звезды, два ордена Отечественной войны, много медалей.

Однажды, в перерыве между боями, когда война ушла с границ страны и двигалась, всё ускоряя бег, на Запад, самодеятельный фронтовой художник Кудрявцев на небольшом куске картона нарисовал Гвардии капитана Цукермана.

А кровопролитные бои продолжались. Ведь годы какие долгие и тяжёлые - 1941-1945!

На пути 3-го Белорусского фронта стояла, как казалось гитлеровцам, неприступная крепость Кенигсберг, эдакий последний оплот немецких войск в Восточной Пруссии.

Вот выдержки из воспоминаний Маршала Советского Союза А. М. Василевского: "В середине марта командование фронта тщательно проанализировало и приняло за основу план штурма Кенигсберга... 6 апреля установилась ясная погода. После мощной артиллерийской подготовки начался штурм. Пехота и танки под прикрытием сокрушительного огневого вала атаковали противника, во всю силу начала действовать и наша авиация. Враг упорно сопротивлялся, перебрасывая пехотные и противотанковые части. Однако, уже в течение первого дня боёв, наши войска, продвинувшись на 3-4 километра, заняли и блокировали несколько фортов, очистили ряд населённых пунктов и перерезали железную дорогу Кенигсберг - Пиллау".

С грохотом рушились железобетонные укрепления,

— 134 —

вспыхивали пожары. Обречённый враг бешенно сопротивлялся, переходя в контратаки, но в пламени, дыму и пыли советские солдаты шли напролом. Лишь к концу 4-х суток эта крепость прусских королей пала.

Гитлер не мог примириться с потерей города, объявленного им лучшей немецкой крепостью за всю историю Германии и "абсолютно неприступным бастионом немецкого духа". И в бессильной ярости приговорил коменданта крепости генерала Лаша заочно к смертной казни.

В этих кровопролитных боях, когда гитлеровцы потеряли 100-тысячную армию, майор Цукерман уже в 4-й раз был ранен особенно тяжело. Был убит командир части, истекал кровью комиссар...

Когда пишут о человеке, которого вынесли с поля боя раненым, вспоминают почему-то молоденькую девушку-санинструктора. Лазарь помнил, что до повозки его донёс на себе пожилой солдат, он же и наложил жгут выше того места, где вражеский осколок раздробил ногу.

Имени и фамилии своего спасителя он так и не узнал. В медсанбате, на тюфяке со следами крови, его заставили выпить полный стакан водки, и он, потерявший много крови, забылся тяжёлым сном.

Здесь, в Восточной Пруссии, для него закончилась война. Лазарь слабо помнил, как на ПМП (полковом медицинском пункте) врач в перевязочной обрабатывал рану, вводил вокруг раны новокаин. Как он в первые дни оказался в военно-полевом хирургическом госпитале. Ему выписали картонную "карту раненого", где было подчёркнуто, что дальше его перевозить надо "в состоянии лёжа".

Лежит на койке в санитарном поезде 25-летний майор, мелькают за окном полустанки, проплывают перелески и домики, покрытые черепицей, потом - уже сгоревшие хаты, разбитые трубы заводов, и тяжёлые мысли одолевают его: как жить дальше, как перебороть немощь инвалида. Здесь, на войне, он видел столько изуродованных людей, столько горя, несчастья! Ясно, что с мечтой довоенных лет - хирургией - покончено.

Мужественные солдаты, много выстрадавшие, много раз раненые, изувеченные и духовно, и физически, требовали и в мирной жизни защиты. И вот тогда начала вызревать сначала потихоньку, затем всё сильнее и сильнее мысль - стать юристом, адвокатом. А способностей ему было не занимать.

В Харьковский юридический институт Лазарь Бенюминович

— 135 —

был принят без проволочек. Студент-фронтовик, весь в орденах, он вызывал интерес молоденьких девчонок-студенток.

Их, вернувшихся с войны солдат, на курсе было немного. Одна из девушек, особенно милая и нежная, активнее других поддерживала его, когда надо было спускаться с институтских лестниц. Звали её Вера. Зародилась любовь, создалась молодая семья, прошло 4 года учёбы, и по окончании института они уехали на работу в Управление Сталинской железной дороги. Первые трудности для семьи - нет жилья... Лазарь с Верой переезжают в Полтаву, где живут родители жены.

Это были тяжёлые послевоенные годы. Росли бандитизм, спекуляция. Голод, нищета вокруг. Для адвоката, а позднее заведующего юридической консультацией Киевского района нашего города, дел всё больше и больше.

С древнейших времен Фемида устроена так, что в решении судеб людей участвуют, кроме судьи, прокурор - обвинитель, а также адвокат - защитник. Каждый, кто преступил закон, нуждается в защите. Слово-то какое ёмкое - "защита". Роль защитника не меньшая, а подчас и большая, чем обвинителя: ведь он обязан найти не только смягчающие обстоятельства, но и отыскать причины, которые привели человека к преступлению.

Вряд ли Полтава знала более популярного и знающего адвоката, чем Лазарь Бенюминович. Тот, кому приходилось присутствовать на процессах, замечал, наверное, как зачастую судья во время слушания какого-то дела листает бумаги, что-то пишет, переговаривается с заседателями. Создаётся впечатление, что речь адвоката остаётся без внимания. Но когда выступал Цукерман, затихал зал, судьи внимательно слушали его. Бытовало даже мнение, что некоторые прокуроры не очень-то любят участвовать в судебных заседаниях вместе с ним, настолько грамотными и аргументированными были его выступления.

В здании областного суда по улице Гоголя, напротив нынешнего здания филармонии, слушалось негромкое дело о краже: несколько учащихся железнодорожного училища и их уличных приятелей, 13-15-летних голодных пацанов, взломали замок и ограбили машину, заполненную ещё горячими буханками хлеба. Здесь же, так сказать, не отходя от места преступления, каждый "уничтожил" по одному "кирпичику", остальной хлеб унести далеко не удалось. Доблестные стражи порядка быстро разыскали преступников. И вот мальчишек заводят в зал суда. Худенькие, плохо одетые, стриженые головы, торчащие уши - сидят пацаны за барьером, и среди них - наш дворовой приятель Борька Савченко...

По делу выступал прокурор, он обосновал весь путь падения

— 136 —

мальчишек, который привёл к преступлению: 10 лет заключения предложил он для каждого. Затем было предоставлено слово защите. Подтянутый рыжеволосый лысеющий человек, опираясь на палку, говорил пламенно, так, что, ей-богу, судья, опустив голову, тяжело вздыхала; у женщины-заседателя были полные глаза слез; и лишь второй заседатель оказался на высоте - невозмутимым. И хотя приговор был суров, Лазарь Бенюминович ездил с кассационной жалобой в Киев, и через 3 года юноши вышли на свободу.

Уважали его и многие из тех, кто отбывал срок заключения в лагерях. Однажды, - рассказывал адвокат, - он получил письмо: "Дорогой Лазарь, - фамильярно писал какой-то из его бывших знакомых, - мы узнали здесь, что фраер снял с вашей уважаемой головы шапку. Вся наша шарага возмущена этим неблагородным делом. Из "зоны" трудно найти его, но люди стараются. Знаем только, что он не из нашей общаги. Выйдем - найдём."

Л. Цукерман никогда не терял связь с армией: он часто выступал перед молодыми солдатами и будущими воинами. Однажды мне пришлось быть свидетелем, когда во дворе горвоенкомата, который размещался по улице Сенной напротив того здания, где сейчас находится областная администрация, на бесконечных скамейках сидели мальчишки, ещё не одетые в военную форму, и внимательно слушали выступление Лазаря Бенюминовича. Оно было насыщено такими интересными, поучительными примерами, что застыл со списками дежурный офицер, седой военком полковник Павел Кошкаров перестал курить, высыпали во двор члены медицинской комиссии в белых халатах. А лекция всё продолжалась...

Лазарю Бенюминовичу предлагали сесть на стул, ведь трудно на протезе выстоять долгие полтора-два часа, но он, как настоящий солдат, так и провёл эту лекцию стоя. Лекцию? Нет! Задушевную, интересную, поучительную беседу.

Выросли, улетели из родного гнезда дети. Последние годы Лазарь Бенюминович тяжело болел, но, как и прежде, оставался защитником несправедливо обиженного человека. К нему шли люди. И он не отказывал никому в добром совете.

Прошедший большой и сложный путь, знающий войну от первых и до последних залпов - последний, почетный залп не слышал.

— 137 —

М. Спарбер

СУДЬБА УЧИТЕЛЬНИЦЫ
(памяти Марии Яровинской)

Есть в Великобагачанском районе на Полтавщине село Остапье. Ещё задолго до Октябрьской революции несколько еврейских семей нашли в нём свой приют: кто лавчонку держал, кто приторговывал молоком и сыром. Был даже еврейский кузнец, который мастерски умел подковать лошадь. Трудились эти бедные люди на богатой украинской земле, но богаче не становились. Лишь в субботу затихали удары молота по наковальне - в субботу отмечался шаббат всеми.

Недалеко от сельской церквушки стояла небольшая хатёнка, покрытая соломой, маленькие оконца смотрели на окружающий мир, на густую шелковицу, покрытую чёрными мягкими ягодами, от которых рты у детворы становились синими-синими, а на губах долго оставался приторный вкус. А ещё кусты вкусного крыжовника - его ягоды, покрытые желтоватой пыльцой, хрустели на детских зубах.

Семья Яровинских была бедная, а вот на детей - богатая. У Ицыка и Нехамы их было одиннадцать. То ли мать одарила всех восьмерых девочек красотой - глазами с поволокой и косами иссиня-чёрными, то ли красота дивной украинской природы сыграла свою роль, но дочери были одна лучше другой.

Большая дружба соединяла жителей этого маленького украинского села, а разговаривали они на какой-то смеси еврейского языка с украинской речью, а дети - те вообще не разлей вода с семьёй бедняка. Церковный батюшка Иннокентий часто заводил разговоры с Ицыком Дувидовичем, не сосватать ли сына своего, красивого парня, с одной из дочерей Яровинских. А когда наступали церковные праздники, то дочери объедались дарами богатой земли: куличами, яйцами крашеными, яблоками...

Заканчивалась гражданская война. На попутных подводах, а то и пешком, возвращались из немецкого плена двое солдат-евреев. Их фуражки выгорели от палящего солнца, сапоги истоптались от дальней дороги. А вокруг была такая красота: берёзовая роща золотится осенней листвой, и речка чистая, как слеза, моет косы наклонившихся верб.

Зашли солдаты в хатёнку, откуда доносился запах свежевыпеченного хлеба. Понравилась очень Лёве старшая дочь

— 138 —

Яровинских Рива, и попал он уже в другой плен - плен девичьей любви. Забрал он её в родную Полтаву, а за ними собралась и вся семья Яровинских. Задёшево продали двух коз, хозяйство роздали соседям, и замолкла хатка без юных голосов. Лишь сын Абрам ещё некоторое время оставался здесь жить.

В Полтаве Ицык Дувидович без конца отрывал листики из блокнотов курительной бумаги, слюнявил махорковые самокрутки, кашлял и читал священную Тору. Нехама стучала крышками кастрюль, варила небогатый обед. А дочери - те разлетелись по большой стране, все находили суженых, все начинали трудиться. Вырастали внуки, они приходили в однокомнатную квартиру по улице Пушкина, чтобы поздравить деда и бабушку с праздником Хануки. Дед доставал спрятанные между страницами книг купюры синего цвета с портретом Ильича и дарил детям, а иногда ещё прятал деньги под подушку, где их было легко найти, и отсыпал внукам из круглой зелёной коробки леденцовые конфеты.

Старший сын Яша стал военным, служил в Ленинграде. Абрам работал в колонии, которая стала колхозом. Он приезжал в город к родителям, привязывал кобылку к столбу и доставал из повозки кринки со сметаной и маслом, спрятанные в соломе. Лея стала инженером, во время войны возглавила цех оборонного завода. Бетя избрала профессию торгового работника. Люба - мастера на швейной фабрике, Циля работала в колхозе; другие воспитывали детей, занимались домашним хозяйством.

Счастье еще сопутствовало им. М. Яровинская с мужем В. Хайло. 1935 г.

Все дочери взяли фамилии мужей, лишь Маня осталась Яровинской. Она поехала на Донбасс, окончила педагогическое училище, вышла замуж за молодого специалиста-инженера Василия Хайло, часто писала письма, присылала фотографии. На одной из них - на фоне высокого красивого здания санатория "Красные камни" стоят Василий и Маня, внизу под фотографией вязью выведено "Кисловодск". На другой - Василий возле комбайна, под аркой с надписью "Машинно-тракторная станция". Это фото из Казахстана, куда коммуниста Хайло назначили директором МТС. А вот шуточный снимок: Маня в мужской кепке, Василий в

— 139 —

театрально расстёгнутой рубахе, с трубкой во рту, хотя и не курил никогда. Как хорошо у них всё складывалось!

А потом пришел 37-й год. Василий, вначале в товарном вагоне, где можно было лишь стоять - так много было набито несчастных, а потом по реке с красивым названием Лена "отправился" на золотые прииски. Помните, в песне поётся: "Лучшая дорога, в трудах, где дела много - на близкий и любимый, на Дальний Восток"?

Бросилась Мария в Москву выручать мужа, пыталась даже попасть к самому Всесоюзному старосте Михаилу Ивановичу Калинину. Но знала ли она, что у того свои беды, свои печали? На приём, конечно, не попала, но в приёмной ей сообщили, что высшая мера наказания - расстрел - "врагу народа" по печально известной 58-й статье заменён ссылкой на 10 лет. Пришлось Марии Исаевне вернуться домой в Казахстан.

В Уральске она работает учителем в школе. Её труд был отмечен многими почётными грамотами. Когда началась Отечественная война, некоторые сестры с семьями направились в эвакуацию к Марии.

... Какая длинная дорога! Товарные вагоны, наполненные людьми, медленно движутся на восток. Ночью в открытые двери вагонов смотрят звёзды, дурманящий запах степных трав разносится вокруг, стрекочут цикады, и, кажется, нет никакой войны, и ты будешь всегда счастлив в этом большом необозримом мире.

Но почему так долго стоит поезд посреди степи? Нигде нет ни семафора, ни огонька вокруг. Потом впереди ухает негромко, и тяжёлые вагоны начинают качаться: где-то фашисты сбросили бомбы, повредили путь. Проходят долгие часы, дни, и опять стучат колёса на стыках, мелькают полустанки, рельсы сходятся и расходятся.

В каком-то городке взбираются в вагон военные и начинают проверять документы. Люди спешат, роются в сумках, чемоданах. На верхней полке высокий юноша Володя становится объектом внимания старшего лейтенанта и двух красноармейцев. Его мать доказывает, что сыну только в пути исполнилось 17 лет, но военные неумолимы, и Володя вместе с ними выпрыгивает вниз из вагона. Мать вдогонку грозится, что будет жаловаться, военных накажут. Но куда и кому жаловаться? Войне?

А поезд продолжает свой бег. В открытые двери видны кажущиеся маленькими солдатики с ружьями наперевес, они бегут и кричат "ура-а!". Их, очевидно, учат наступать. Хотя до того часа, когда они будут наступать, ещё так далеко!

— 140 —

Опять день сменяется ночью. Прощай, родная Украина! Степь уже не та, она какая-то ржавая. Остановка у вокзала крупного города. Приносят буханки ещё теплого хлеба и конское молоко - кумыс. К двери вагона подходит старенький казах с редкой бородёнкой, его халат перехвачен женским платком. Куцая лошадка понуро стоит рядом. Он что-то быстро говорит, но улавливается слово "Уральск". Значит - конец трёхнедельному пути. - Здесь живет Маня.

Ещё когда семья собиралась в дорогу к Марии Исаевне и в спешке укладывала пожитки, старые Яровинские прихватили два тяжеленных мешка, очень беспокоились за их сохранность всё время долгого пути. Как оказалось, оба были набиты исписанными школьными тетрадками и учебниками на украинском языке. Старик говорил: "Воно все потрібно Мані". Довезли, слава Богу!

В этом небольшом городе Уральське Западного Казахстана, с его одноэтажными домиками-мазанками, с песчаными бурями летом и сильными морозами зимой, стал строиться в 41-м году номерной завод. До войны здесь находились какие-то мастерские. И вот из осаждённого Ленинграда стали срочно поступать станки, оборудование, уникальная документация, приезжали опытные рабочие и служащие: завод должен был начать выпуск морских мин и торпед.

Хлопья снега залетали под незаконченную кладку стен, тарелки над электрическими лампами раскачивались от ветра и бились о крышу. Огни электросварки слепили повсюду. Уже через несколько месяцев, под покровом ночи мощные грузовики начали выезжать из заводских ворот и везти запакованные изделия куда-то на Северный флот - это трудом питерских мастеров, местных женщин, а также безусых 13-14-летних рабочих, эвакуированных из городов Украины, Белоруссии, создавалось оружие, нёсшее смерть фашистам.

Мария Исаевна приходила к этим ребятам на завод, беседовала, давала задания.

Из здания педагогического института, превращённого в военное училище связи, уходили на войну офицеры-мальчики, подпоясанные солдатскими ремнями (командирских просто не успевали изготовить).

Учительница Мария после занятий в школе вместе с сестрой Ривой наловчились наносить заветные две звёздочки на полевых погонах толстой шёлковой нитью, и вчерашние курсанты вытаскивали из вещмешков-"сидоров" буханки хлеба и банки мясных консервов, отдавали мастерицам за труд. Не щеголять же

— 141 —

молодым офицерам звёздочками, вырезанными из белой жести! Да и потом, зачем им пищевое довольствие, когда там, на войне, не нужны никакие карточки, и всё будет выдаваться бесплатно, как при коммунизме?!

Военный оркестр в городском парке играл задушевные танго, молоденькие девушки оставляли свои адреса, обещали ждать ребят с победой, а потом, под звуки "Прощания славянки", шли поротно молодые офицеры на вокзал, и мчали поезда на Запад, на войну.

Три долгих года живут сестры с семьями вместе с учительницей. Там, в Уральске, ушёл из жизни старый Яровинский.

Закончилась война, возвратились семьи в родную Полтаву, вместе с ними и Мария Исаевна.

Однажды утром постучался к ней муж Василий, признанный после 12-ти лет заключения невиновным. Худой, измождённый, заросший седой бородой, он кашлял сгустками крови. Страшно было слушать, как он отзывался о кремлёвском душителе и кровопийце. Прожил в Полтаве у неё совсем немного, может, месяц-два. Здесь она и похоронила его.

Мария Исаевна работает в 4-й средней школе. Известно, что в сутках двадцать четыре часа, но она посвящает школе все двадцать пять. Утром набивает портфель и сумку варёной картошкой, хлебом и несёт своим ученикам. Время было голодное, после занятий мальчишки приходили в её полусырую квартиру, делали уроки. Для них всегда была наготове тарелка горячего супа. Обычно дети стесняются брать еду у своих учителей, а у неё - нет, не стеснялись. И бесконечная проверка тетрадей. Электрический свет горел не всегда, значит, проверялись стопки и стопки тетрадей при керосиновой лампе.

Так было не год и не два - так было долгие годы. Она была удивительно добрым человеком, и, хотя не познала счастья материнства - её детьми стали десятки мальчишек 4-й мужской средней школы.

В 50-60-е годы учительницу наградили двумя орденами: сначала орденом "Знак Почёта", позже - орденом Трудового Красного Знамени. Весь коллектив школы радовался за неё, просили даже: "Мария Исаевна, наденьте ордена хоть на праздник". Так ордена и лежали в коробочках. Помните?

Летят путями звездными,
Плывут морями грозными
Любимые твои ученики.

— 142 —

Многие её ученики, как и она, стали учителями, есть инженеры, бухгалтера, военные. Есть даже академик. Как правило, все - порядочные, честные, достойные люди.

В преклонном возрасте Мария Исаевна стала хуже видеть, операция не помогла. Но до последних дней она посещала свою школу.

... Добрый зелёный глаз светофора приглашал прохожих в безопасный путь через перекрёсток. Учительница была человеком доверчивым. Мария Исаевна, которая воспитывала законопослушных граждан, не могла предположить, что за рулём шикарной машины сидит человек, для которого время - только деньги, а люди... так, пыль при дороге. Время поджимало, и он рванул с места на своём "Опеле". Быть может, он и услышал последний крик женщины, сбитой его машиной. Но он спешил. Ведь время - деньги. Быстрей, вперёд, умчаться от чужого горя, от проблем!.. Может быть, в те далёкие голодные годы тарелка горячего супа в маленькой квартире учительницы согревала его Отца... Может быть...

Хочется верить, что когда Хесед "Нефеш" откроет свои двери в новом, хорошем помещении, в его музее будет и экспозиция, посвящённая нашим землякам, которые прославляли и прославили Полтавскую землю. В нём должно найтись место и для наград Марии Исаевны - знаков больших заслуг скромной учительницы, прекрасного воспитателя, замечательного человека.

— 143 —

О КНИГЕ "ЧТОБЫ ПОМНИЛИ" И ЕЕ АВТОРАХ

Каждое поколение, уходя, оставляет свой след на земле. Добрый и не всегда. Но каждое, уходя, оставляет, как ценнейшее наследство, свои достижения, свой опыт, и, к сожалению, свои ошибки. Ведь у каждого есть чем гордиться, есть что вспомнить о своих деяниях и, что греха таить, есть то, что не хотелось бы оставлять потомкам, а спрятать в дальний ящик и... забыть.

Поколение, которое уходит от нас, много вынесло на своих плечах. Они, рождённые в первые десятилетия прошлого века, в последние позапрошлого, в большинстве своём были оптимистами, верили в светлое завтра, верили, что лишения терпят ради блага своих внуков, правнуков, будущих поколений...

Они строили города и организовывали колхозы, писали книги и создавали советское бесплатное здравоохранение, социалистическое искусство. Они считали, что работают во имя будущего. Жизнь расставила всё на свои места. Правда, переписывать, перелицовывать историю, подгонять под современные мерки находится много охотников.

Авторы книги член Союза журналистов Украины Вера Чазова и член Попечительского совета Хеседа "Нефеш" Михаил Спарбер самой жизнью героев очерков хотят показать вклад евреев-полтавчан в развитие Полтавщины, в развитие социальной структуры, в духовную культуру.

Каждый герой этой книги распорядился своей судьбой, своей жизнью сам, конечно, в силу обстоятельств. К счастью, есть среди нас люди, оставившие памятный след на земле - то ли в материальных, то ли в духовных сферах.

Многих из героев очерков знало нынешнее поколение - они жили среди нас, ходили по тем же, что и мы, улицам, дышали одним воздухом, любовались цветением лип на Октябрьской, встречали рассвет на Белой беседке... Они шагнули в вечность потому, что были лучшими. О таких писал Лев Толстой:

— 144 —

"Делай только то, что духовно поднимает тебя, и будь уверен, что этим самым ты более всего можешь быть полезен обществу".

Во многих очерках герои прошли страшными дорогами Великой Отечественной и подарили нам мир на многие годы, некоторых фашистские нелюди лишили жизни только за то, что они евреи... Их пепел жжёт сердца потомков.

Мы благодарны авторам за их благородную цель, за их любовь к землякам-единоверцам, которых нет среди нас, за уважительное, бережное отношение к истории жизни каждого героя книги.

Надеюсь, современникам будет интересно познакомиться с биографиями людей, которые жили, трудились, творили рядом, а потомкам - понять многое из истории поколения XX века.

Председатель Еврейской общины
 Полтавской области
 А. Мучник