История Полтавы

Биографический очерк жизни Ивана Петровича Котляревского

• 

Подробности

Просмотров: 1739

Степан Стеблин-Каминский. Биографический очерк жизни Ивана Петровича Котляревского.

Матеріал надано Полтавським літературно-меморіальним музеєм І. П. Котляревського.

Переведено з копії рукопису у текстовий формат Вітою Сарапин і Богданом Сторохою.

Степан Стеблин-Каминский

Биографический очерк жизни
Ивана Петровича Котляревского

Прошло только 22 года со времени кончины Котляревского, а в Полтаве осталось уже немного лиц, знавших, помнящих покойного автора «Энеиды» на малороссийском языке. Самое имя ветерана поэта не часто слышится в обществе, которое он когда-то одушевлял своею живою беседою. Сочинения его исчезли, полузабыты; трудно достать «Энеиду». Домик, в котором родился, провел большую часть жизни и умер Котляревский, приходит в совершенное разрушение. Скромный памятник, поставленный на могиле его одним из близких друзей, почти разваливается, и редко, редко кто знает, где лежит прах украинского певца Энея, только играемая иногда на сцене превосходная опера его, «Наталка-Полтавка», оживляет память о Котляревском. Грустно, а надобно, правду сказать, современное нам общество Полтавы равнодушно к дорогому для каждого украинца имени Котляревского, приобретшего большую популярность и известность в былое время. Может быть, Полтава изменилась много к лучшему; украсилась замечательными зданиями; в ней возникли новые учебные заведения, улицы вымащиваются камнем; с переводом Ильинской ярмарки процветает ее торговля, жителей стало несравненно больше; свет цивилизации проникает во все слои общества, даже в местную корпорацию перекупок, все это прекрасно, что и говорить! А как-то жаль старого, доброго времени, когда Полтава была маленький губернский город, замечательный только тем, что возле него —

Тече Ворскла - ричка невеличка
Де швед погиб головою,

да непроходимою грязью в ненастье и провинциальным бытом своих граждан, не стыдившихся говорить по-малороссийски.

В среде небольшого тогдашнего общества жил один человек, любимый, уважаемый всеми, принятый во всех домах, занимавший скромное место, но стоявший по уму и сердцу выше многих, посещаемый заезжими путешественниками и литераторами, любимец полтавской публики, веселый рассказчик, душа дружеских компаний, обожаемый дамами, чтимый мужчинами за свою приветливость, радушие и открытый характер, известный в массе народа оригинальными созданиями на родном украинском наречии, созданиями, которые тогда читались всюду, и в богатых домах, и в бедных хатах — с одинаковым восхищением, переписывались, выучивались наизусть — одним словом — Иван Петрович Котляревский.

Как теперь помню эту привлекательную личность: наружность его была истинный тип малоросса; лицо, хранившее заметные следы натуральной оспы, несмотря на то, было приятно, энергично; волосы, черные, как смоль; зубы белые, нос римский; моложавость долго сохранилась в его чертах, почти до преклонных лет; рост имел высокий, стан стройный, глаза живые, проницательные, улыбка не сходила с его уст. Обыкновенный костюм его отличался простотою: черный сюртук или фрак, белые жилет и галстук; а в парадные дни являлся он в армейском мундире прежнего фасона, в брюках с красными лампасами и треугольной шляпе с черным султаном. Жил Котляревский в небольшом отцовском домике, перестроенном им по собственному вкусу. Домик этот стоял на самом видном месте, позади городского собора, вблизи бывших укреплений, на крутом взгорье, отсюда живописные окрестности Полтавы видны были за рекою, как на ладони; в доме было не больше пяти комнат вместе с кухнею; из крошечной передней дверь налево вела в маленький кабинет, там же и спальня; на перекладине потолка сохранилась вырезанная надпись: — «создася дом сей во имя Отца и Сына и Святаго Духа аминь року 1705» (год означен церковными цифрами); кровать, письменный стол и шкаф с книгами едва помещались в уютном кабинете.

Библиотека Котляревского состояла из нескольких латинских авторов, французских книг псевдоклассической эпохи и философов XVIII века, Вольтера и др. русские книги были большею частию романы: Август Лафонтен, Жанлис, Каттен, Радклиф, Дюкре, Дюменила, которые тогда были в большом ходу и Котляревский любил перечитывать их в часы досуга и снабжал ими своих знакомых; были тут и «Жиль Блаз» Лесажа, и знаменитые похождения кавалера Фоблаза, все старинные издания, впоследствии времени число книг умножилось переводными романами Вальтера Скотта и присланными от издателей (gratis) альманахов и некоторых других сочинений, в знак уважения к автору «Энеиды». Из периодических изданий покойник любил выписывать Благонамеренный, Вестник Европы, потом Северную Пчелу, Сын Отечества с его литературными прибавлениями и в последние годы Библиотеку для Чтения.

Из передней другая дверь вела в гостиную, довольно просторную и светлую комнату, из которой был особый выход на крылечко с балюстрадой; с этого крылечка открывался великолепный вид на заречную сторону. Здесь любил просиживать целые часы Котляревский со зрительною трубою и наблюдал въезжавших в город по прилегающей дороге поселян, которых говор долетал до его слуха, а некоторые происходившие живые сцены давали пищу его уму. Весною его приятели собирались к нему любоваться разливом реки и выслушивать подмеченные им с натуры народные анекдотические сцены.

В гостиной мебель была самая простая: канапе, обитое кожей с медными гвоздиками, в таком же роде несколько кресел, стульев и два, три ломберных столика. Стены были украшены портретами Александра I и самого хозяина, работы местного маляра, еще две картины фламандской школы той же неприхотливой кисти; одна изображала смеющегося испанца, держащего в руках рака, а другая — голландскую торговку живностью; еще две-три картинки в золоченых рамках, — помнится гравюра, представляющая слепого старика с сыном и портреты Князей Репнина и Кочубея, вместо иконы в углу висела копия известной Марии Магдалины, (кажется, Лампи); — подле двери старинные стенные часы, на которых изображены были Адам и Ева подле дерева познаний добра и зла, и змей-искуситель вертелся на дереве под качание маятника. Таково было скромное жилище поэта.

В первые лета своей службы в Полтаве Котляревский был фаворитом Малороссийского Генерал-Губернатора Князя Якова Ивановича Лобанова-Ростовского, в семействе которого был близким человеком и часто участвовал в спектаклях, игранных в доме Князя; играли преимущественно комедии Княжнина, Котляревский исполнял комические роли с особенным искусством. Князь Николай Григорьевич Репнин, бывший после Лобанова Малороссийским Военным Губернатором, еще больше любил и ласкал Котляревского и даже сам иногда посещал его; для К. Репнина Котляревский написал «Наталку-Полтавку» (в 1819 году), хотя некоторые утверждают, будто она написана по желанию К. Лобанова еще в 1816 г.

Жил Котляревский очень скромно, любил часто бывать в обществе и у себя принимал небольшой кружок гостей: он курил и нюхал табак, любил хороший стол из национальных блюд и доброе вино, употреблял по вечерам пунш. Обыкновенно на масляной он бывал у своих знакомых на блинах, а к себе приглашал избранных приятелей в понедельник Великого поста на постные блины; как он выражался, — пополоскать зубы — и тут подавались больше малороссийские кушания: пампушки, буханцы, блинцы с луком, осетрина, вьюны, кныши и пр. все это орошалось обильными возлияниями наливок, и к концу завтрака осушивали не одну дюжину венгерского любимого его вина, которое он всегда предпочитал шампанскому. В обыкновенные дни у него собирались два, три приятеля на бостон, и главное угощение состояло в пунше, а иногда в превосходно приготовленной варенухе.

Бывая в гостях, Котляревский сосредотачивал на себе внимание всего общества замечательными рассказами о виденном и слышанном, а видел и слышал он на своем веку довольно; он не прочь был от игры в карты, обыкновенные игры его были: бостон, вист, мушка, пикет, а после ужина, навеселе, закладывал маленький банчик (рублей в 5), называв его, не знаю почему, курочкой. Когда же общество больше состояло из дам, то, как поклонник прекрасного пола, занимал дам остроумными рассказами, анекдотами, прибаутками, которые у него текли рекою, к концу сберегая такой анекдот скандального содержания, от которого разбегались в стороны все его чопорные слушательницы.

В памяти людей сохранились весьма немногие из его рассказов: ибо я знал Котляревского в моем детстве и до 22-летнего возраста, и хотя часто он бывал в доме моего отца и сам я бывал у него в доме; но вслушиваться прилежно по молодости моей не мог — и к сожалению — ничего не записывал слышанного.

В тогдашнее время во всех семействах Полтавского общества свято соблюдаем был обычай праздновать дни именин членов семейства — званым обедом или вечером; сюда-то являлся Котляревский как самый желанный гость; он приезжал обыкновенно на паре вороных или буланных лошадей, в шинели горохового цвета, со множеством воротников, и при входе был восторгаем единодушными радостными восклицаниями: «Иван Петрович! Иван Петрович!» Любимые дома Котляревского были: Графа Ламберта, Генерала Белухи-Кохановского, Лукьяновича, Есипенковых, Сплитстессера и Стеблина-Каминского, моего отца, с которым он был особенно дружен до последней минуты; отец мой питал к нему неограниченную любовь и преданность, закрыл ему глаза, распоряжался его похоронами и поставил над прахом его надгробный памятник. Часто Котляревский бывал у нас запросто — один; иногда мать моя просила его привезть и прочитать тогда еще неизданные 5-ю и 6-ю части «Энеиды»; трудно соглашался Котляревский на эту просьбу, однако в один вечер привез рукопись и прочел обе части «Энеиды»; читал он превосходно.

Припоминаю, что при описании одного прихода Венеры к Зевсу — у Котляревского было довольно циническое выражение: «Вона до пупа піднялася». Мать моя заметила, что слишком высоко; автор улыбнулся и сказав, а потому слишком низко, вымарал этот стих.

Обладая обширной начитанностью, человек бывалый, Котляревский много рассказывал любопытных случаев о знаменитых личностях: Суворов, Потемкин и др. и о событиях Екатерины II и Павла 1-го.

Он был членом Масонской ложи, существовавшей в Полтаве до 1825 г., и знал даже тайну престолонаследия, ибо в тот самый день, когда присягали Константину Павловичу, вечером сказал моему отцу: «Сегодня мы присягали Константину, а через неделю будем присягать Николаю» и когда это предсказание совершилось, признался, что давно знал от Новикова, бывшего правителем Канцелярии Малороссийского Военного Губернатора и членом тайного общества, о существовании известного акта об отречении К.П. от престола.

Рассказы Котляревского, блиставшие остротами, пересыпанные солью юмора, и отличавшиеся уменьем вести разговор — привлекали к нему общее внимание, само собою, что большая часть анекдотов была взята из быта Малороссии, из родной ему сферы; иногда он сам выдумывал анекдоты, вставляя в них даже французские слова и фразы; но всегда почти действующими лицами были малороссы. Он знал наизусть бездну пословиц, поговорок и песен малороссийских, некоторые из последних помещал в периодических современных изданиях.

К сожалению, в бумагах его, доставшихся моему отцу, не осталось никаких записок, писем и заметок; все его рукописи были: черновая «Энеиды» с помарками и переписанный его рукою набело перевод Евангельских размышлений на тексте от св. Луки, перевод с французского, труд огромный, в 8 частях, предпринятый им по поручению Княгини Варвары Алексеевны Репниной, попечительницы и основательницы Полтавского Института Девиц, вероятно, с целью назидательного чтения для воспитанниц Интситута; оба эти манускрипта переданы матерью моей (в 1858 г.) через посредство Г-на Терещенко, автора Быта Русского Народа, в Императорскую публичную библиотеку, и о получении их имеется официальная бумага от Директора — Корфа; из рассказов же матери моей знаю, что часть бумаг Котляревского и портрет его взяты двоюродным братом его, помещиком Полтавского уезда Скоробогачём, которого место жительства, имя и самое существование теперь — мне неизвестны. В заключение общей характеристики Котляревского привожу несколько анекдотов, какие только мог припомнить.

1) Однажды помнится, в доме графа Ламберта просили Котляревского рассказать что-нибудь малороссийское смешное. И.П. улыбнулся, закрыл на минуту глаза, обыкновенная его привычка перед началом разговора, и начал: «Жінка журила свого чоловіка, почему он никогда не ходит в церковь: «Як таки тобі не сором, Мусію, що ты николи не підеш до церквы; ну, хоч би теперічка в мисте, пішов колы-небудь, а як в шинок — щодня шкандыбаеш» — Мусій задумавсь. — Ну, жінко, добре, завтра вже пиду. И в самом деле пошел. Был ли он в церкви или нет, неизвестно. Но в обед жінка его спросила: «А що, Мусію? Був в церквы? — Та був же, був. — «А що ж там служылось? — Та що? Звисно: часивня, часы, служба и службасы. — «А белебень був?., спросила жинка. — Этот неожиданный вопрос сбил Мусія. — «Белебень! Який белебень? — Тютю, дурный, хиба не знаєш, що на конци буває белебень? (Молебень) — Ага! — Отвечал Мусій: Та стояло щось биля дверей в шкурупійці, може — той белебень». (Этот ответ оставил жинку в подозрении, что муж ее не был в церкви.)

2) Вот другой — в подобном роде: Мужик хотів просыть свою жинку и не знав, як би принятысь за неі. — Вот в день крещеній, когда обыкновенно вырубливают на прудах проруби, в которых святят воду, мужик повел свою жинку к такой проруби на соседнем пруде, — когда там уже никого не было. — Ну, жінко, беры свячену воду!» Жинка бросилась к воде с глечиками, а муж, взявши порядочную лозину, давай стегать ее, приговаривая: «не товптесь! Не товптесь!» (Так обыкновенно случалось, когда толпа устремится к проруби, но тут толпу создавала одна его жинка.)

3) Когда-то хохлы, донцы или запорожцы, заехали в Русскую церковь и вздумали отслужить молебен, они предварительно щедро заплатили священнику и особо диакону; последний, желая чем-либо отличить старшого из них, стоявшего смиренно в углу церкви, возгласил на ектений: «О всех хохлах, о всех чубах и о том хохле, что стоит в угле, миром Господу помолимся!..»

4. Когда императрица Елисавета Петровна проезжала Киеве через Малороссию, навстречу ее поезду попались проезжие поселяне, и между ними и ямщиком царского экипажа состоялся следующий лаконически разговор: «А кого це пруть на Парасках? — Её саму. — А як її звуть? — Ледвисопе (Елисавета)».

Были у Котляревского анекдоты, касавшиеся местных личностей, припоминаю два, три: 1) Князь Лобанов отличался вспыльчивостью характера, однажды, рассерженный на комиссара (земского исправника) Значко-Яворского князь в досаде сказал ему: «Я с вами служить не хочу!.. — Так подавайте, Ваше Сиятельство, в отставку!» отвечал невозмутимый малорос, считавший себя правым, — и князь расхохотался.

В другой раз тот же Генерал-Губернатор гулял по городу с тем же комиссаром, и подходя к дому, спрашивал у него: чей это дом? Исправник, говоривший с примесью малороссийских слов, сказал: Се Руденка. Идут дальше. «А это чей? спросил опять Князь. — Се Руновской. — Тьфу! Что за мерзкие фамилии, заметил Лобанов, не подозревая наивностью ответа исправника».

Во время одного приема чиновников Князь был сильно взбешен, топал ногами и заставил всех удалиться из залы, тогда какой-то приезжий чиновник, ничего не знавший, тихонько отворил дверь в комнату, по которой шагал сердитый начальник, — и выставил голову в двери. — Ты что за птица?.. Вскричал Князь. — Горобец, Ваше Сиятельство!.. — Вон!.., и князь прогнал смущенного чиновника, а в самом деле фамилия была его Горобец.

Когда государь Николай П., еще в сане Великого Князя, в 1817 г. посещал Полтаву, Котляревский был при нем в качестве адъютанта, сопровождал Его Величество при осмотре шведской могилы и некоторых заведений города. В больнице Богоугодного Заведения В.К. обратился с вопросом к врачу (Матвееву): много ли больных и выздоравливают ли они? Врач поспешил отвечать: Слава Богу, выздоравливают, — но стоявший близ него Котляревский подсказал на ухо оробевшему врачу — «прибавьте и умирают», врач повторил внезапно: и умирают, В.В.! В.К. подметил уловку Котляревского и долго смеялся.

Привожу несколько анекдотов, от которых разбегались щекотливые слушательницы. 1) Когда-то во время войны 12-го года, донской козак гнался за французским полковником, последний, вынув кошелек из кармана — и показывая его издали козаку, кричал: L'avie, L'avie! (Лови, лови!). — Бачу, сучий сыну, говорил догонявший козак: ще й дразниться: ловы, ловы! Постривай, пиймаю же тебе!.. И в самом деле догнал француза и начал бить его канчуком; опасаясь за свою жизнь, бедный француз повторял было: Pardon, pardon! — «Отто! Якый брыдкый, ще й пердуном ластуе», — говорил козак, связывая пленника.

2) Когда Дидерот посетил Петербург, он был с особенным почетом принят при дворе русском и обласкан Императрицей Екатериной II; ему велено было показать все редкости Эрмитажа и диковинки северной столицы. При отъезде Дидерота придворные спросили у него: что ему больше всего понравилось в Петербурге? — Ловкий француз-философ отвечал в двух словах: Екатерининский канал! (Понять нетрудно).

3) Император Александр I^й, по возвращении в 1814 г. из Парижа, пожелал видеть гробницу Генерала Моро, похороненного в католической Петро-Павловской церкви в Петербурге, подле гробницы последнего Польского Короля Станислава Понятовского. Император приехал в собор и, рассматривая в лорнет обе гробницы, заметил на одной из них записку, снял и прочел на ней два следующих стиха:

«Ту лежит два здрайца:
Един крону стервец, другой ноги по яйца»

Государь, при всей своей серьезности, не мог не улыбнуться справедливости остроты. Замечу, что подобного рода анекдоты Котляревсий не досказывал вслух, при дамах, а передавал на ухо ближайшему из слушателей, — и смех, как электрическая искра, пробегал по всему кружку, меж тем как сам рассказчик лукаво усмехался.

Вот все, что я мог вспомнить; некоторые из рассказов автора Энеиды помещаю в своем месте, в нижеследующей биографии Котляревского, написанной мною еще в 1838 году, а теперь только несколько измененной и дополненной новыми фактами.

1. Иван Петрович Котляревский родился знаменитом 1769 году, когда родились великие люди: Наполеон, Гёте, Гумбольдт, Вальтер Скотт, — 29^го августа, в Полтаве, в отцовском домике, в котором суждено было и умереть ему 1838 года, 29^го октября. Предки его с отцовской стороны были природные малороссияне: отец служил в Полтавском городовом магистрате канцеляристом, дед был дьяконом соборной полтавской церкви; о звании прадеда не говорится в бумагах, но из них видно, что он имел в окрестностях Полтавы недвижимую собственность, доставшуюся внукам его — отцу и дяде Котляревского; сам И.П. не был женат, а от дяди И.П. осталось потомство с фамилией Котляревских — и живет ныне в Кременчугском уезде. Котляревский имел в последствии благоприобретенных 4 душ мужского пола и 4 женского — в прислуге, при доме, и владел небольшою сенокосною лукою подле города, которую подарил ему Князь В.П. Кочубей.

Лука эта досталась по духовному завещанию покойного — матери моей и ею уже продана в другие руки. Когда Виктор Павлов. Кочубей, бывший еще Графом и Министром Внутренних дел, приезжал в свое поместье в Диканьку, Котляревский был очень ласково принимаем им. Граф нарочито присылал за ним и любил слушать его рассказы: Котляревскому хотелось выпросить у Графа подгородный луг, принадлежавший Графу, и вот за обедом Котляревский подучил одного из сыновей графа, бывших тогда детьми, сказать отцу: «Подари, папа, Ив. П-у, луку». Но сынок не совсем понимал слово, однако обратился к отцу и просил подарить И.П. луку. Граф догадался в чем дело и исполнил желание И.П. Рассказ этот я сам слышал от Котляревского.

2. Учился Котляревский в Полтавской духовной семинарии, бывшей тогда в самой Полтаве, в числе его младших соучеников был и знаменитый в последствии переводчик Иллиады Гомера Н.Ив. Гнедич. Еще в юном возрасте Котляревский имел особенную страсть к стихам и обладал нарочитою способностью подбирать ко всякому слову остроумные рифмы, за что товарищи прозвали его рифмачом, название, данное, может быть, в насмешку, послужило после к славе нашего поэта. (Обстоятельство это слышал я от протоиерея Золотоношской Соборной церкви Иакова Насветова, который был некоторое время сотоварищем Котляревского и живет, кажется, доныне в Золотоноше). Изучив латинский язык и обладая совершенным знанием французского языка, на котором объяснялся свободно, хоть и с заметным малорусским акцентом, Котляревский мог назваться — по тогдашнему времени — хорошо образованным человеком. Особенно полюбил он Вергилия. Кто знает, не в эти ли ранние годы заронилась в нем первая мысль о переложении Энеиды на малороссийское наречие, но смело можно сказать, что пламенная привязанность к римскому поэту положила прочное основание этой мысли, так удачно выполненной в последствии.

По окончании курса наук в Семинарии, Котляревский несколько времени занимался в частных помещичьих домах воспитанием детей; проживал больше в Золотоношском уезде, в самом центре Малороссии, здесь-то и в этот период жизни, по словам старожилов, бывал он на сходьбищах и играх простолюдинов, и сам переодетый нередко участвовал в них, прилежно вслушиваясь в народный говор, записывал песни и слова, изучал язык, наблюдал нравы, обычаи, обряды, поверья украинцев, как бы подготовлял себя к предстоящему труду. Время показало, что это было прямое внушение поэтической деятельности, для удовлетворения которой Котляревский избрал поэму Вергилия и решился переложить ее на родное наречие в своеобразном оригинальном рассказе. Такой выбор классической поэмы, конечно, был следствием полученного им воспитания в семинарии и господствующих идей того века.

Расскажем прежде кратко примечательную службу Котляревского. Первый избранный им шаг была служба военная; по примеру многих молодых людей своего времени, полных заветных преданий войнолюбивого казачества, и он увлекся общим направлением и променял мирные занятия педагога, на гром оружия, перо на шпагу, не забывая, впрочем, своего призвания, не изменяя задуманному плану; ибо сколько нам известно, первые 3 части Энеиды были написаны им около 1803 года, когда он служил в армии; списки поэмы ходили по рукам в Украине и достигли даже до Некрасовцев — за Дунай. Мнение это основываем на следующем характерическом рассказе автора Энеиды. Когда он в компанию 1806-1807 годов переправлялся на ладье через Дунай, то гребцами были два некрасовца, всматриваясь в лицо Котляревского, тогда еще молодого, они признали в нем малоросса и спросили его прозвище (фамилию). Когда Котляревский назвал себя, то оба гребца, переглянувшись, спросили его: Чи не той, що скомпоновав Энеиду? — Той самый. — Так це ты, батьку наш!, вскричали некрасовцы, бросились к ногам Котляревского и целуя его руки «Иды, батьку, до нас! Мы тебе зробим старшым!»

В службу вступил Котляревский в Сиверский карабинерный, после бывший драгунский, а потом конно-егерский полк — кадетом 1796 года Апреля 1^го. В этом полку произведен в Аудиторы Июня 1^го того же года, переименован в прапорщики 1798 г. Апреля 9, пожалован в Подпорутчики 1799 Январь 8, в Порутчики 1800 Февраля 5, Штаб-Капитаном 1806 г. Апреля 12. В 1806 г., по вступлении Русских войск в пределы Молдавии и Бессарабии, был при захвате Турецкой крепости Бендеры; при крепости же Измаил находился во многих сражениях с турками с 11 Декабря 1806^го года и через всю компанию 1807 года и за что удостоен два раза монаршего благоволения. В продолжение той же кампании, как отличный и благонадежный офицер, в звании адьютанта Корпусного начальника, был употреблен Генералом от кавалерии бароном Мейендорфом для склонения Буджатских татар быть приверженными к России и за успех в этом поручении и приведения от улусов татарских Всемилостивейше пожалован кавалером ордена святой Анны 4^й степени (на шпаге). В отставку вышел капитаном с мундиром 1808 года Январь 23.

В промежуток времен до 1810 года Котляревский побывал в обеих столицах и окончил 4 части переложения Энеиды. Вскоре, по возвращении его на родину, в Полтаву, он был приглашен на службу Малороссийским Генерал-Губернатором Князем Лобановым-Ростовским и определен 3^го июня 1810 года надзирателем Полтавского дома воспитания бедных дворян ^(х)

(х) Заведение это было под наблюдением Полтавского Приказа общественного Призрения, и в самом деле оправдывало свое название; бюджет его был очень беден и средства весьма скудны; из него в 1841 г. образовался Благородный пансион при Полтавской гимназии и тогда оно отошло от Ведомства Приказа в ведение Губернской Дирекции училищ. В этом доме Воспитания бедных дворян жили многие лица, учившиеся или в Гимназии, или в Уездном училище, которые верно еще помнят своего незабвенного начальника Котляревского.

Быв в сей должности, в 1812 году имел от начальства поручение сформировать Полтавский пятый казачий полк, поручение, исполненное им с желаемым успехом, так что, 2^го Сентября полк выступил в поход в надлежащей исправности, за что Котляревский удостоился Монаршего благоволения. В 1817 году, в котором блаженной памяти Государь-Император Александр 1^й посетил в числе прочих полтавских заведений и Дом Воспитания бедных, за улучшение этого заведения и вообще за отличную полезную службу Котляревский награжден чином Майора, из кабинета Его Величества бриллиантовым перстнем и по смерть пенсионом в 500 р. ас. сверх получаемого жалования.

Три награды сразу. Рассказывают, что император, обратясь лично к Котляревскому, хотел произвести его в следующий гражданский чин Коллежского Ассессора, но Котляревский смело сказал Государю, что он лучше выйдет в отставку, чем расстанется с военным чином. Тогда Государь благодушно улыбнулся и тут же произвел его, вопреки общим положениям, в Майоры.

В 1827 г. Августа 25. Котляревский, сверх должности Надзирателя Дома Воспитания Бедных Дворян, принял к себе обязанность Попечителя Полтавского Богоугодного Заведения и обе должности исполнял неуклонно до самой последней возможности, так что по выходе в отставку (с полным пансионом сверх прежде пожалованного) 31^го Января 1835 года, публика более не видела Котляревского.

Он уже не мог, по слабости сил и здоровья, выходить из дому, редко кого принимал у себя, быстро одряхлел, потерял слух; в это время, именно в 1838 году, я видел его в последний раз в августе, в день его Ангела. Это был уже седой старик, говоривший невнятно, угрюмо; он вырастил себе усы (которые прежде не носил) и живо напоминал чертами лица известный портрет наказного гетмана Полуботка.

В продолжение долговременной гражданской службы, Котляревский деятельностью, усердием и благоразумием обращал на себя особенное внимание местного начальства, неоднократно удостаиваем был Высших благоволений Монархов, а в 1832^м году Августа 22 Всемилостивейше пожалован Знаком отличия беспорочной службы за XXX лет.

Но было для него другое, высшее признание, назначенное не каждому, призвание литературное, и в нем Котляревский умел выбрать совершенно новый путь. По долгом, обдуманном приготовлении, он решил одарить Украину самобытным трудом — переложением Энеиды Вергилия на малорусское наречие. Из собранных сведений известно, что первые три части Энеиды написал он вскоре по вступлении в военную службу, не позже 1803 года. Так сильно было его влечение к поэтической деятельности, что никакие новые заботы не помешали совершению прекрасной идеи — оживить народный говор родными звуками украинской речи.

Первые три части Энеиды ходили в списках и были похищены у Автора, напечатаны без его ведома под чужим именем, (кажется в 1807 г.) с большими ошибками и пропусками. Издания этого нам не удавалось видеть. Исправив 3 части и написав 4^ю, Котляревский посвятил свой труд Полтавскому помещику Семену Михайловичу Кочубею, иждивением которого напечатана была Энеида, в 4^х частях, в С.Петербурге, в 1809^м году, с добавлением к ней краткого словаря малороссийских слов. Замечательно следующее обстоятельство: лицо, напечатавшее без соизволения автора, был некто Пурпура, помещик Черниговской губернии. Остроумный поэт, в справедливом негодовании за такой поступок, в описании ада в 3^й части Энеиды поместил прибавочную строфу, которая очень ясно указывает, на кого метил Котляревский. Вот эта строфа:

«Якусь особу Мацапуру (Парпуру)
Там шкварылы на шашлику.
Гарячу мідь лыли за шкуру
И розпынали на быку.
Натуру мав вин дуже брыдку,
Кривив душею для прыбытку,
Чужее оддавав в печать;
Без сорома, без Бога бувшы,
И Восьму заповідь забувшы,
Чужим пустывся промышлять.»

Представляя критический разбор Энеиды и других произведений Котляревского более привычному перу и человеку ближе и глубже знакомому с украинской литературою и языком, я только вкратце высказываю свое посильное мнение, как оно сложилось под впечатлением былого времени. В оригинальном переложении своем Котляревский далеко превзошел забытую пародию Осипова, под названием: Перелицованная Энеида на русском языке. Наш автор не везде следовал латинскому тексту, а больше, заимствуя одну канву содержания, изображал с подробностями житейский быт малороссов — в свободных игривых строфах, легким и звучным языком, правда, не народным метром, а классическим четырехстопным ямбом. Комизм его Энеиды неподражаем, везде дышит самая непринужденная сатира, блестящая неподдельною веселостию и остротами, без колкости, наблюдательного ума. Указать, оценить многочисленные красоты Энеиды могут, конечно, только те, которые хорошо понимают малороссийский язык. С особенным искусством автор перемешивает мифологические и другие имена с чисто малорусскими, это придает живой местный колорит всей поэме, в доказательство приводим одну строфу, где поэт исчисляет, кого нашел в аду Эней, при посещении царства теней:

«Знайшов з Троянцив ось кого:
Педька, Терешка, Шелифона,
Педька, Охрима и Харька,
Леська, Олешка и Сизёна,
Пархома, Йиська и Феська,
Стецька, Оныська, Опанаса,
Свырыда, Лазаря, Тараса,
Булы Денис, Остап, Овсій —
И вси троянци, що втопылысь,
Як на човнах з ным волочылысь,
Тут був Вернигора Мусій»^(х)

(х) Этот Вернигора Мусій был сапожник, шивший обувь Котляревскому и утонувший в Ворскле.

Достоинство Энеиды в том, что она равнодоступна и человеку развитому, и простому грамотному только селянину; вот почему мы думаем, что Энеида, при новом издании, может легко распространиться в массы народа, (если доступна будет по цене) и сколько бы удовольствия принесла она с собою в кружок украинских простолюдинов, сколько уроков опытности нашло бы в них сельское население благословенной Украины. Конечно. Есть некоторые места, перемешанные с латинскими словами, но их немного, и они легко могли бы быть истолкованы в народе даже дьячком. Недавно я сам был свидетелем, когда один лакей здешнего помещика заплатил за Энеиду кровные 5 р. сер. и не отставал от книги. Когда вышло 1^е издание Энеиды в 4^х частях, оно быстро разошлось; Украйна с восторгом читала чудное произведение могучего пера: легкость рассказа, верность красок, тонкие шутки, живые эскизы нравов, образов, полные светлого сочувствия к народной жизни, оттененные глубоким юмором, были в полной мере очаровательны. Может быть мы увлекаемся и преувеличиваем достоинства Энеиды; но мы повторяем только то, что было перечувствовано многими в былое время. Открываю теперь наудачу 5^ю часть, где Венера просит Вулкана сковать оружие для Энея, описав, как ловко Венера умела подделаться к мужу и успела в своей просьбе, автор прибавляет следующую меткую заметку:

«А щож, не так тепер буває
Про меж жинками и у нас?
Колы чого просыты мае
То добрий одгадае час.
И к чоловику прыгниздыться,
Прыщулыться, прыголубыться,
Цилуе, гладыть, лоскотыть,
И вси сустави розшрубуе,
И мизком так завередуе,
Що сей од жинкы все творить»

А превосходная картина да и сражений; но я удалился бы от своей цели, ели бы захотел представить красоты Энеиды Котляревского, чувствуя такой труд себе не по силам. Списывая с натуры свои картины, автор нигде не погрешил против истины: народность отражена в его поэме, как в зеркале, тут есть и строгая мораль и свойственная племени циническая простота и высокое изящество сердечного чувства. К сожалению, Котляревский долго медлил окончанием поэмы, продолжение обещано; но обязанности службы и другие обстоятельства препятствовали автору самому обновить Энеиду новым, полным изданием; написав 5 и 6^ю части около 1824 и 1825 годов, он только незадолго до смерти , значит в 1837 году, передал право издания всех 6^ти частей Энеиды Надворному Советнику Волохинову, уроженцу Полтавы и приятелю его. Волохинов напечатал Энеиду в Харькове, в 1842^м году, спустя 4 года по кончине Котляревского. Издание это последнее и сделалось очень редким. Отрывок из 6^й части, впрочем, был помещен в Утренней Звезде, альманахе, изданном Петровым в Харькове, в 1834^м году. Отрывок этот доказал почитателям Котляревского, что дарование его неизменно.

В 1819^м году для существовавшего в Полтаве вольного театра, которым управлял Котляревский несколько времени в качестве Директора, написаны, им были две небольшие малороссийские пьесы: Наталка-Полтавка, опера в 3^х действиях и Москаль-Чаривник — вроде водевиля в 1^м действии. Художественные достоинства единственной в своем роде Малороссийской оперы признаны всеми, а мотивы пленительной музыки малороссийских арий, верность народным типическим характерам, особливо умного выборного и хитрого возного и других выведенных на сцену лиц, выхваченных прямо из народного быта Украины и другие капитальные достоинства пьесы возвышают Котляревского на степень истинного поэта, и жаль, что он не подарил нас другими подобными Наталке-Полтавке бессмертными созданиями. Заметим здесь кстати, что великолепный комический талант М.С. Щепкина обязан первым развитием своим влиянию Котляревского; для него именно была написана роль Выборного, ибо тогда Щепкин был в числе актеров Полтавского театра. Содержание Наталки-Полтавки взято автором из местного предания, и теперь в Полтаве есть Мазуривка, где жила Терпилиха с дочерью: это подле Никольской церкви. Москаль-Чаривник гораздо ниже Полтавки, сбивается несколько на фарс, но характер Чупруна очерчен верно и самый сюжет не без скрытой цели — указать народные заблуждения и исправить их.

Передав обе пьесы для напечатания Г-ну Срезневскому, жившему тогда в Харькове, автор незадолго до смерти видел Наталку-Полтавку напечатанною в Украинском Сборнике Срезневского, кажется в 1837 или 1838 г. вышедшем в Харькове. Москаль-Чаривник, сколько мне помнится, не был еще напечатан; портрет Котляревского литографированный, но мало схожий, был помещен в альманахе Молодык, изданном Бецким в Харькове, около 40^х годов. (Об этом альманахе я только слышал от имевших его, а сам не видал.).

Кроме главных сочинений Котляревский занимался собранием малороссийских песен и помещал некоторые из них в повременных изданиях, которых названий за давностью не припомню. Существует еще в списках, довольно редких — послание его к Князю Куракину, первому Малороссийскому Генерал-Губернатору, которое я слышал в отдаленном детстве, но содержание не вспомню.

В бумагах покойного не нашлось ничего нового на малороссийском языке, а оказался обширный труд: Евангельские размышления на текст от Св.Луки, перевод с французского.

Знания Котляревского в истории Малороссии и вообще во всем, касающемся до народного быта Украины, были весьма обширны; многие из писателей русских, при составлении сочинений, относящихся к малороссийскому краю, входили с Котляревским в переписку и получали от него полные и верные сведения и объяснения на свои вопросы. И Бантыш-Каменский указал на это в предисловии к первому изданию своей Истории Малой России. Котляревский первый умел возбудить в образованных соотечественниках своих любовь к нициональной украинской поэзии и мы уже видели достойных его последователей в лице Грыцька Основьяненко (Квитки), Гр. Максимовича, Срезневского, Гребенки, Тополи, Маркевича, Шевченка, Кулиша и многих других. Сохранением и собиранием прекрасных памятников народной поэзии Украины обязаны мы тому светлому стремлению к основательному изучению любопытной жизни и нравов малороссиян, которое сообщил Котляревский многочисленным свои преемникам. Вот истинная заслуга, оказанная Котляревским возникающей литературе родного ему края. Вот права его на титло малороссийского поэта-ветерана. Может быть, зоркий глаз критика найдет некоторые недостатки в его произведениях, но кто не без недостатков? По крайней мере, мы верим в живучесть его Энеиды и в обаятельную прелесть его Наталки-Полтавки.

Изложив службу и литературные занятия Котляревского, нельзя не упомянуть в общем очерке о частной его жизни, о личном его характере, не как писателя, а как человека.

Тем более считаем это нужным, что, как слышно, об нем составилось невыгодное и совершенно ложное мнение, будто он был вольнодумец и безнравственный человек.

Под скромною простотою украинца, в Котляревском скрывалась самая возвышенная душа, доступная всем благородным чувствованиям и редкое, доброе сердце. Если он имел слабости, общие всем людям, то выкупал свои заблуждения строгим исполнением человеческих обязанностей.

Он был ревностный христианин и набожный без ханжества, неуклонно выполнявший все постановления церкви, соблюдал посты, часто посещал Богослужение, никогда не кощунствовал над святынею, хоть и трактовал Вольтера; больше с поучительной целью для других, зараженных ересью вольнодумства. Будучи основателен во всех поступках, давал прибегающим к нему полезные советы и оказывал по возможности средств своих вещественную помощь бедным, покрывая все действия своей благотворительности сумраком тайны. Нередко был заступником пред начальством в тяжебных делах бедных козаков, обращавшихся к нему, как к верной опоре. Любил общество и был сам уважаем и любим во всех кружках, обладал прекрасным даром рассказывать умно, часто серьезные вещи, весело шутил, без всякой насмешливости употреблял в разговоре аллегории, всегда кстати и с замысловатостью приводил пословицы, разные места из книг, умел чрезвычайно увлекательно рассказывать прочитанное, иногда целый роман; имел превосходную память. Знал основательно священное писание и приводил из него тексты, цитировал многих писателей. Разговор его оттенялся природным акцентом, но был жив, плавен, прост и ясен. Наружные черты лица имел некрасивые, но приятные, выразительные, внушающие доверие; оригинальная улыбка всегда играла на его устах. Видом своим был радушен, гостеприимен, жил не роскошно, но прилично. Все почти жители Полтавы знали его лично, и при встрече с ним кланялись ему; посещавшие Полтаву путешественники и литераторы бывали у него (припоминаю Свиньина, Погодина, Маркевича), в подобных случаях он говорил не много, но все сказанное им было полно живого интереса и светлого ума. Несвязанный семейством, (у него были побочные дети, которых он обеспечивал и выводил в вольное состояние) Котляревский заблаговременно до кончины выпустил на волю своих крестьян, домик свой завещал с движимостью жившей у него домоправительнице, а имущество некоторое и недвижимость роздал дальним родственникам и приятелям; (часть книг досталась моему отцу — большей частию романы В. Скотта и Нарежного). Словом, в земной жизни своей, как храбрый воин, как заботливый надзиратель за воспитывающимся под его надзором юношеством, как усердный слуга Царю и отечеству, справедливо стяжал почетное имя полезного гражданина, а как народный писатель приобрел более редкое титло первого поэта Украины. С редким терпением и кротостию переносил он тяжкие страдания удручавшего его около 3^х лет жестокого недуга (подагры) и с христианской покорностию тихо угас на 70^м году жизни, в 1838 году, 29^го Октября в два часа пополудни. Смерть его извлекла искренние слезы у друзей и всех знавших его. Отдавая последний долг уважения скончавшемуся, начальник губернии присутствовал при выносе тела его в церковь, и сделал распоряжение, в следствие которого при отпевании похорон предстояли гробу его воспитанники заведения, 25 лет бывшего под его попечительным управлением, некоторые из граждан Полтавских, движимые чистыми чувствами признательности и дружбы к покойному, приняли участие в денежных расходах при его погребении, для большей торжественности была приглашена военная музыка и почетнейшее духовенство города. Несмотря на бывшую тогда ненастную погоду, множество чиновников всех ведомств и целые толпы народа проводили к могиле своего достойного согражданина, чувство незаменимой утраты было общим и искренним не для одних только друзей его, но для всех жителей родного ему города.

На южном углу полтавского кладбища, вблизи проходящей из Кобеляк дороги, по указанию своего Котляревского положен его прах под сенью развесистого тополя.

Мир душе твоей, муж добродетельный, человек почтенный, писатель незабвенный! Жизнь твоя, озаренная кротким сиянием чистоты сердечной и блеском истинного таланта нескончаема. Вся Украйна с уважением поминает Котляревского, каждый малоросс из глубины души вздохнет об нем! Отрадно думать, что драгоценное имя творца перелицеванной Энеиды и Наталки-Полтавки сохранится надолго в памяти народной подобно звуку родимой песни, подобно преданию незабвенной старины!

Заключим мыслию, что если рука времени и движение общего прогресса сглаживают разнородность областных национальностей, то поэтический элемент их, переживет века и труды литературных деятелей подобных Котляревскому, никогда не утратят своего глубокого местного значения.

Степан Стеблин-Каминский

1860 года
Апреля 7^го дня.
Полтава

Вот два рассказа Котляревского о Павле Первом. Когда императрица Екатерина II скончалась, известие о смерти ее прибыло Павлу в Гатчину, одним обер-офицером. Павел I, услышав радостную для него весть, снял у себя с шеи орден Св.Анны 2^й степени, всегда им носимый, и надел на вестника. На замечание последнего, что он по малому чину не имеет права носить такой орден, Павел тут же произвел его в Майоры.

По восшествии на престол Павел издал манифест, где упоминал о Царях Израильских и вздумал как глава Церкви сам служить обедню во дворцовой церкви. Уже были пошиты архиерейские богатые облачения для этого случая; но Платон Митрополит отговорил Государя от странного его намерения, указав ему на церковный закон, по которому положено, что двоеженец да не вниидет в алтарь (Павел был уже женат на 2^й жене).

За достоверность этих анекдотов не ручаюсь, а передаю, как слышал их от Котляревского.