История Полтавы

Домик с декорациями (Историческая быль)

• 

Подробности

Просмотров: 18222

М.Н. Шереметев. «Домик с декорациями» (Историческая быль) // Журнал "Военная быль". Издание Обще-кадетского объединения. Париж. № 118. Июль 1972 г. Стр. 1-4

Были тридцатые годы прошлого столетия. Император Николай Павлович, занятый вопросом обороны южных границ империи, посетил Киевскую и Полтавскую губернии.

В Киеве решено было заложить крепость. Инженер по образованию, Император сам давал указания относительно сооружения фортов, их расположения и вооружения. Было намечено два главных форта «Печерский», возле Киево-Печерской лавры, и «Лысогорский», на Лысой горе, где, по поверью киевлян, по субботам собирались на шабаш все киевские ведьмы.

В Полтаве Государь осматривал остатки рвов и валов, на которых русский гарнизон оказывал сопротивление всей шведской армии. Но теперь, как крепость, Полтава не могла иметь значения и Государя заинтересовало не это. Его удивило почти полное отсутствие памятников прошлого, которое оказывалось почти забытым. В нескольких верстах за городом был высокий, неправильной формы курган с деревянным крестом на нем — могила убитых в Полтавском бою — вот и все.

Видя интерес Государя к полтавской старине, по слухам и преданиям, стали вспоминать, где что было, — и оказалось довольно много: и та церковь, в которой жители принесли присягу не сдаваться шведам, и тот дом. где Царь Петр остановился при въезде в Полтаву, и нашли даже то место, где он был встречен комендантом. Были и легенды, но не очень фантастические, а скорее романтические. Касались они, главным образом, дубов: где только оказывался сколько-нибудь значительный дуб, — там либо отдыхал Карл XII, либо Мазепа целовал Марию. Других дубов не было, а так как этих было множество, то оставалось только удивляться, как не уставал Карл отдыхать и когда, за множеством свиданий с Марией, Мазепа успел изменить.

Но, в конце концов, один дуб все-таки признали за «настоящий», — уж очень верное и трогательное было свидетельство. Один из полковых шведских священников еще до решительной схватки понял, что их дело пропало. Опасаясь за бывшие при нем церковные сосуды, он закопал их в лесу. Через час-два времени, шведы были разбиты, а священник взят в плен. Спустя несколько лет, получив свободу, он отправился не на родину, а в Полтаву, чтобы найти церковные сосуды. Трудно было ему найти место, когда все вокруг уже значительно изменилось, однако, он нашел без ошибки. Он ориентировался от того дуба, под которым в тот памятный день лежал его раненый король. Припомнив, как и кто где стоял, он взял направление, отсчитал шаги и нашел то что искал (Эти священные предметы теперь хранятся в Шведском Королевском музее). Но во время поисков священник был не один, и вот от свидетелей и пошло предание о королевском дубе. Предание было достоверное, да и дуб поражал своими размерами и формой.

Однако Императору Николаю Павловичу всего этого было недостаточно. Воля Полтавского Победителя была краткая и ясная: «На поле Полтавской битвы основать «монастырь мужеский» и поставить «Его Величества персону конную». Не было сделано ни то, ни другое. Не было ни энергии, ни предприимчивости, не хватало знания и, конечно, не хватало денег. Единственно, что сделали — поставили небольшую церковь возле могилы, но за отсутствием прихода в ней почти и не служилось.

Николай Павлович, всегда решительный и краткий в резолюциях, приказал: «Приписать церковь к монастырю», а монастырь действительно был, но только совсем в другом месте. Но раз церковь к ним приписана, монахи должны были смотреть за ней и совершать свой «иноческий подвиг».

— А это что такое? — с улыбкой спросил Государь, указав на маленький домик, одиноко стоявший на огромном пустыре.

Домик действительно был смешон. Деревянный, очень пестро раскрашенный, он был еще убран флагами по случаю прибытия Его Величества и издали был похож на какую-то фантастическую декорацию. К тому же было это у самого города. Государь так и подумал, что это нарочно сделано «для веселости взора», но оказалось, что домик настоящий и живет в нем некая вдова маляра, выкрасившая свое наследство всеми оставшимися после мужа красками, чтобы их не забрали кредиторы.

— Домик с декорациями, — пошутил Государь к общему удовольствию всех окружающих.

Перед отъездом Государя в Дворянском Собрании был чай, на котором Государь еще раз высказал свое желание о «вящем увековечении» славной Полтавской битвы и сказал, что по прибытии в Петербург он об этом подумает. Среди благородного дворянства об этих словах Государя вскоре, впрочем, позабыли, отнеся их к числу так называемых «общих фраз».

Но не таков был Николай I. «Общих фраз» у него не водилось, и полтавские дворяне очень скоро это узнали.

Прошло мало времени с отбытия Государя и вдруг было получено повеление: «В ознаменование и сохранение в потомстве великих дел Императора Петра Первого учредить в городе Полтаве кадетский корпус и наименовать его Петровским». Для дворян суть этого повеления заключалась в том, что им предлагалось «изыскать необходимые средства». Выражалась уверенность, что Полтавское дворянство, «всегда отзывчивое, щедрое и бескорыстное», подаст достойный пример и другим классам населения и таким образом память Великого Преобразователя России будет славиться в веках и в юных душах будущих защитников Отечества, вкушающих от плодов наук под сенью нового рассадника просвещения».

Едва дворяне разобрались в этом, как были присланы и «штаты» — 450 дворянских детей в возрасте от десяти лет, доброго здоровья и похвального поведения должны были числиться в корпусе. Науки те же, что и в существующих корпусах, то же обмундирование и та же пища, по расписанию, на каждый день разная, вплоть до субботы, а в субботу гречневая каша с маслом и порка «за всякую провинность», по 10, 15 и 20 ударов, а «кого совсем выгонять — тем по двадцать пять ».

Засуетилось, зашевелилось полтавское дворянство. Все еще были под впечатлением Высочайшего посещения, помнили красивый облик Царя, Его статную фигуру, как бы еще слышали его милостивый голос, а он сам, тут как тут, хотя и на бумаге, но такой же решительный, как и на устах. И вот — в самый кратчайший срок были найдены крупные тысячи. Кто говорил о сотнях, а кто называл и все полмиллиона.

Да дело не в цифре. Дело в том, что сумма оказалась достаточной для постройки не только корпуса, как учебного заведения, но и целого городка при нем, с квартирами служащих и обучающих, с конюшнями, с погребами, с игральными площадками и целым земельным угодьем с рекой для летнего времяпрепровождения. Отозвалось полтавское дворянство! Но так уж по-русски водится: если не делать — то ничего не делать, а если уж делать — то удержу нет!

Стали шуметь, что корпусу нужен сад, что нужен не только сад, но и площадь для военных экзерциций, что нужно и то и другое, что нужно, наконец, спросить Его Величество, — где повелит строить корпус ? И в самом деле, — раз только Его Величеству благоугодно было повелеть об учреждении корпуса, то ему лишь одному и пристало указать, где именно его строить. «Мы выберем, начнем строить, а вдруг у Его Величества окажутся на сей предмет какие-либо Высочайшие соображения. Ведь, в данном случае, не просто учебное заведение, а памятник!».

И после обсуждения решено было верноподданнически обратиться к Его Величеству и просить дать указания относительно места постройки корпуса. Соответствующим образом была составлена соответствующая бумага и с фельдъегерем послана в Петербург — на неделю горячей скачки.

Дежурный генерал-адъютант досадливо пожал плечами, перед тем как представить полтавскую бумагу на рассмотрение Его Величества.

— Эти полтавские хохлы думают, что Государь должен знать их город как свои пять пальцев. Я сам там был, но что я помню?..

О средствах уже было известно. Государь остался доволен и сам составил рисунок люстры для будущей церкви будущего корпуса.

— Не рассердился бы теперь?

Но нет. Государь не рассердился. Он быстро положил на бумагу резолюцию и затем заговорил о подарке, который следовало бы сделать корпусу в ответ на щедрость дворянства, детищем которого он будет. Можно было бы подарить картину академика Шебуева «Полтавский бой». Колоссальнейшее полотно! Все офицеры в натуральную величину, да еще небеса, а в небесах — нимфа, богиня Победы, с лавровым венком. Вот только эта нимфа уж слишком... Ну, да картина велика, малыши снизу пожалуй и не рассмотрят. А затем еще портрет Петра Великого. Единственный в России! Писан с самого Петра в Голландии, в 1711 году. Кроме того, кадетам на погоны Петровский вензель. И Владыке Преосвященному на мантию тот же вензель (за церковь, что к монастырю приписана), ну а полтавскому дворянству — Высочайшее благоволение.

Когда генерал-адъютант, отметя все это, выходил от Государя и взглянул на полтавскую бумагу, он прочел резолюцию:

«Построить корпус на месте домика с декорациями».

* * *

Обратный фельдъегерь из Петербурга как был, в пыли, и в грязи, с гремящим палашом, явился к предводителю дворянства доложить, что от Канцелярии Его Величества на имя дворянства доставлена бумага и сдана господину Градоначальнику. Фельдъегерю дали водки и огурец, а предводительского мальчишку Данилова, что трубку подавал, послали в людскую к губернатору, на всякий случай, узнать что и как.

Но губернатор не томил долго, и вскоре было собрание для заслушания Высочайшей резолюции.

— Какой домик ?.. Какие декорации ?...

Никто ничего не понял, но — написано ясно. Стали вспоминать, где был Государь? Был там, был там, но что же это за домик с какими-то декорациями ? ! ! !...

Ведь разговор-то о «домике» был на площади, слыхали два-три человека, а кто именно?... Вот в том-то и беда... Ну, а кроме того (скрывали это) было конфузно: уж не шутка ли это? Не изволит ли Его Величество смеяться, что вот, мол, сколько их там, а сами места выбрать не умеют... Громко, конечно, не скажешь, но мало ли что можно подвести под понятие «домика с декорациями»?

В Полтаве, на Театральной улице была почта, а на Почтовой, — в здании Духовной Семинарии, театр. Там поэт Котляревский свою «Наталку-Полтавку» ставил. Может быть там декорации?

Положительно, дворяне стали в тупик, и неизвестно, решительно неизвестно, что было бы если бы не предводительский мальчишка Данилов.

Когда дворяне, ни к чему не придя, вышли к закуске и там уже более свободно высказывались о разных домиках и бывающих декорациях, то мальчишка Данилов, метавшийся с графинами и тарелками, улыбнулся их словам как чему-то знакомому.

— Ты что?... Чего зубы скалишь?.. — рявкнул один дворянин из числа наиболее «отзывчивых» не только на жертвы, но и на чужие зубы.

— Да как же... Весь город смеется...

— Чего смеется? С кого смеется?

— Да с этой самой малярихи. Потому как Государь увидел ее домишко весь во все краски вымазанный, да еще флагами и русскими и турецкими обвешанный, так возьми да и скажи вот это самое не наше слово. Как потом дошло до нее, так ей обидно стало... А люди смеются.

Дворянин бросил вилку, тарелку и закричал:

— Ура!!! Ведь я же говорил! Ведь я же знаю!

— Что, что? Домик?

— Ну, конечно, домик! Настоящий домик с настоящими декорациями, а вовсе не с чем-нибудь таким...

Честь дворянства была спасена. В резолюции Государя не было ни шутки, ни насмешки. В ней было указано действительно наиболее подходящее для кадетского корпуса место. Отыскались и те, которые слышали слова Государя. Из ассигнованной суммы первый расход был сделан на уплату вознаграждения владелице «домика с декорациями», а самый домик был снесен и 6 декабря 1840 года, в высокоторжественный день тезоименитства Его Императорского Величества был положен первый камень в основание Петровского кадетского корпуса.

* * *

Странно иногда случается на свете. Вот был какой-то мальчик Данилов, который в случайном разговоре разрешил сложный вопрос о месте постройки корпуса, и с этой минуты, во всю свою жизнь, он оказался в неразрывной связи с корпусом. Как только началась стройка, он поступил на работу подносчиком кирпичей. И с тех пор он остался при корпусе навсегда.

Я помню его тихим, благообразным стариком на девятом десятке лет его жизни. У корпусных ворот стояла деревянная будка. В ней, как ночной сторож, он спал по ночам, а днем — у себя в комнате, данной ему от корпуса. Когда ему исполнилось 80 лет, ему подарили золотые часы. Мы, кадеты, в особенности маленькие, любили таких стариков. Это ничего, что от них пахло немножко водкой, немножко махоркой, но зато сколько всяких историй мы слышали от них.

Вот и эту историю я слышал от самого Данилова и потом, на поверку оказалось, что в общем она соответствует истине.

Данилов, до самой своей смерти числившийся унтер-офицером, умер при мне. Его отпевали в корпусной церкви, и директор сопровождал гроб до могилы.