История Полтавы

Сотник-протопоп. Эпизод из малорусской церковно-уряднической хроники начала XVIII века

• 

Подробности

Просмотров: 7947

Иван Павловский. Сотник-протопоп.

Публикуется по изданию: Сотник-протопоп. Эпизод из малорусской церковно-уряднической хроники начала XVIII века. // Полтавские епархиальные ведомости. Часть неофициальная. – 1880. – № 4. – С. 177-197.

Перевод в html-формат и адаптация к современному языку - Борис Тристанов.

— 177 —

СОТНИК-ПРОТОПОП.

Эпизод из малорусской церковно-уряднической
хроники начала XVIII века ^*)

Административный строй малороссии за время гетманской булавы не отличался сложностью форм. Правителем целого края был гетман, соединяя в себе военную или гражданскую власть. В качестве помощников гетмана при нем находилась генеральная старшина: обозный, судья, писарь, есаул, хорунжий и бунчужный; но звания эти не соединяли с собой заведования какими-нибудь определенными частями; исключение в этом отношении составлял один только генеральный писарь. Каждому из помянутых чинов гетман назначал дело по своему усмотрению; каждый из них исполнял всякую нужную службу. — Затем край делился на полки, которыми заведовали полковники на том же основании, на каком гетман правил целым краем; около полковника стояла полковая старшина, — теже: обозный, судья, писарь, есаул и хорунжий (бунчужного не было, потому что бунчук был только у гетмана). Полковая старшина находилась в полной зависимости полковника и служила службу преимущественно по его указаниям и распоряжениям. Полки делились на сотни; ими управляли сотники, имея при себе атамана (ведавшего казаков), войта (ведавшего мещан), писаря и хорунжего. Сотня

^*) Архив Малороссийской Коллегии №№ 342 и 211. — "Русский Архив", издан. 1873 года, столб. 341-343, 345-348, 350, 352, 354 и 356-368.

— 178 —

заключала в себе сотенный городок (так называемое место) и несколько сел; казачье население каждого из этих сел составляло курень под заведованием куренного атамана. В этом перечне чинов наибольшей властью и значением пользовались гетман, полковники, и сотники; эти три чина были главными властителями в Малороссии, имевшими почти неограниченное влияние на подначальный народ, который других властей, кроме гетмана, полковника и сотника, не знал, так как остальные чиновники непосредственного влияния на народ почти не имели. Сила власти этих трех чинов была такова, что каждый из них видел в себе первого "пана" в своем округе: ясновельможный пан гетман, вельможный пан полковник и пан сотник — все они представлялись и народу не иначе, как "панами", потому что они действительно пановали, т. е. господствовали над населением своего округа. Формы административного устройства Малороссии взяты были из Запорожской Сечи, которая до конца XVII века оставалась для казацкой Малороссии образом не только военного, но и гражданского устройства; правитель Малороссии и писался не иначе, как гетманом войска запорожского, которое управлялось "вольностями и правами запорожскими". Основанием вольностей и прав войска запорожского было выборное начало, в силу которого все войсковые уряды, т. е. должности, подлежали замещению не иначе, как по выбору самого войска, т. е. народа. Все гетманы от Хмельницкого до Мазепы, строго говоря, были выбраны самим народом, хотя и при помощи разных интриг. Полковники тоже выбирались, но уже под сильным влиянием гетманов, из которых Самойлович и Мазепа полковничьими урядами открыто наделяли своих родичей и приближенных. Сот-

— 179 —

ничий уряд долее оставался выборной привилегией народа собственно потому, что урядов этих было много. Правом выбора себе сотника народ в особенности дорожил: сотник был ближайшей к нему властью, к защите которой, при тогдашнем смутном понятии о праве вообще, народу приходилось постоянно обращаться. О положении сотничьей власти в XVII веке не много известно; но во всяком случае положение сотника в XVII веке было не то, каким оно стало в следующем веке. Сотник XVII века более чувствовал свою зависимость от выборщиков и в отношениях своих с избирателями не смел ставить на первом плане личные интересы. Но к началу XVIII века Мазепа успел на столько деморализовать войсковых урядников, что с этого времени и сотничья власть является уже в таком положении, которое не могло не привлекать к себе всех тех, кто хотел с помощью этой власти устраивать свое личное благосостояние. Сотники вышли из прежней своей роли и стали "пановать". Еще большему усиленно сотничьей власти помогли порядки, наставшие в Малороссии после Мазепы. Петр I на измену Мазепы смотрел, как на протест всего края, тогда как в мазепинском деле выразилась интрига лишь незначительной части малороссийской старшины, имевшей при этом в виду одни личные свои интересы. Народ не принимал в мазепинской измене никакого участия; масса хорошо понимала, что у нее не может быть общих интересов с той старшиной, которая пользуясь своей властью уже с конца XVII века стала эксплуатировать народное благосостояние в личную свою выгоду. — Заподозрив край в враждебных отношениях к правительству, Петр думал обезопасить последнее, сузив у народа право свободного выбора

— 180 —

урядников. С этой целью издан был в 1715 году закон, по которому на свободные уряды полковой старшины и сотников полковая рада (полковник, его старшина и сотники) выбирала двух или трех кандидатов из людей "заслуженных к не подозрительных в верности" к посылала их к гетману, который и назначал достойнейшего. (Записки Марковича, прил. I, 497). Этим законом назначение урядников поставлено было в полную зависимость от милости гетмана и его приближенных. Установив этот закон Петр кроме того стал иногда сам назначать чиновников на влиятельные уряды, которые получив власть из рук самого царя становились в исключительное положение, не признавали над собой контроля местной старшины и гетмана; а как другого контроля на месте не было. то назначенные чиновники стали злоупотреблять своей властью, как хотели. Первый из назначенных Петром сотником сотник Новомлинский (Сосницкого уезда Черниг. губ.) Шиткевич (грамота о том — в Русской Старине, издан. 1876 года, том XV, 624) открыто не признавал власти гетмана. На заявление одного казака, — которого Шишкевич обидел, — что "есть у нас зверхнейшая власть — гетмана", он отвечал: "не оборонит тебя от меня гетман! Не по его ласке я сотникую, а с ласки светлейшего князя" (Меньшикова) (Архив Малороссийской Коллегии № 410). На основании этой ласки Шишкевич безнаказанно бесчинствовал в сотне. Когда он умер, то сотняне в виду домогательств сына его занять отцовский уряд писали Полуботку, в то время наказному гетману: "Слышим мы, что сын покойного Шишкевича Иван старается получить в нашем городке сотничий уряд; но довольно и того, что его отец починил нам; столько было обид и разорений, что

— 181 —

много казаков из нашего городка в другие сотни порасходились от его несказанных напастей; все это хорошо было известно и самому покойному "ясневельможному" (гетману Скоропадскому). — Другой сотник, одновременно назначенный с Шишкевичем, Потап Назаренко (в Воронеж Черниг. губ.), также как и тот не признавал над собой гетманской власти. Один из куренных атаманов Воронежской сотни в своей жалобе на Назаренка между прочим говорить: "... не успел я вымолвить это, как сотник крикнул: "разве ты не знаешь, кто я такой?" — знаю, что ты сотник, такой же как и другие сотники. — "Нет, не такой я, знаешь, что меня сам царь поставил, а не ваш гетман! Я вас всех запроважу в Сибирь, я теперь что захочу, то с вами и сделаю" (Архив Малороссийской Коллегии № 361). Насилия со стороны Назаренка сотнянам побуждали последних жаловаться гетману. В прошении своем от 1715 года казаки и посполитые люди всей Воронежской сотни между прочим указывают, что "мы и прежде просили ясневельможность вашу освободить нас от его (Назаренка) немилостивого здирства и непорядочного на том уряде управления".

Самый резкий пример, до каких размеров могли простираться насилие и самовластие назначенного сотника представляет собой новгородсиверский сотник Федор Лисовский. До получения сотничества Лисовский, будучи двоеженцем, занимал несколько лет протопопство в г. Гадяче. Подробные сведения об этом протопопе-сотнике, не лишенные значения для характеристики малорусской церковно-общественной старины, к месту будет перенести на страницы нашего епархиального органа.

Федор Лисовский по происхождению был стародубский казак. Оставшись сиротой, он взят был на воспитание черниговским есаулом Красовским и первую

— 182 —

молодость прожил у него. Здесь Лисовский украл у своего воспитателя 50 талеров и присужден был к лишению всего своего имущества в пользу Красовского. Оставшись за тем не причем, Лисовский, чтобы поправить свои дела, задумал жениться на дочери богатого стародубского казака Степана Улизка, имевшего двух дочерей-невест, Катерину и Пелагею; по достаткам отца они были завидными невестами. К старшей из них Лисовский и стал было присватываться; но Улизки отказали ему, как "нецнотливому сыну". Лисовский повел дело иначе: свел знакомство с младшей невестой — Пелагеей и подговорил ее бежать с ним и обвенчаться тайно. Ночью Лисовский подошел к окну Пелагеи; та подала ему свои очень ценные пожитки, а попотом вышла и сама. Это было в 1704 году. Когда возникло дело о двоеженстве Лисовского, о чем речь впереди, Лисовский рассказывал, что долго ходил будто бы по селам и монастырям, отыскивая священника, который бы согласился повенчать его с Пелагеей; но все зная суровый нрав старого Улизка, отказывались. Наконец священник села Крапивны Новозыбковск. уезда повенчал Лисовского за "штуку штамету". После венца молодые отправились в Стародуб к сестре Лисовского; их сопровождала дочь крапивенского священника. Улизко на другой же день узнал, что дочь его вернулась уже обвенчанная и пошел в магистрат просить суда. Силевич, тогдашний стародубский судья, сейчас же приказал Лисовского взять "на армату", а молодая арестована была дома. Вскоре потом она была отправлена отцом на житье "за польскую границу, в Ханчинь, в Ветку, к тетке ее, жившей там в раскольничьей вере". Над Лисовским начался суд при духовных депутатах. Лисовский утверждал, что брак его не действителен, раз потому что поп, будучи пьян, не докончил вен-

— 183 —

чального обряда, и другое, что Пелагея осталась "безгрешной". И не могли в магистратском суде — говорит Лисовский — нас рассудить; а забивши меня в колодку послали вместе с Улизком в Чернигов к преосвященному Иоанну Максимовичу ^*); преосвященный по челобитью Улизка не позволил мне взять Пелагею за жену, а уволил меня, давши свой лист очистительный, чтоб я везде был от того непорочен; да наложил на меня епитимию, которую и держал я чрез весь пост в почепском монастыре. Так рассказывает Лисовский; но дело было иначе, как окажется впоследствии; между прочим брак его признан был действительным, и Лисовский бросил Пелагею только потому, что Улизко отобрал у него захваченное приданное. "За тем — продолжает Лисовский — возвратившись из монастыря в Стародуб и явившись в суд и к о. протопопу, я получил свободу и пошел в украинские города (южная Малороссия) пробавляясь дьячеством и другими службами. А когда я пристал в местечке Варве (Лохвицкого уезда) сотенным писарем, то судьбами Божьими сочетался законным браком с Ксенией Лисеневичевною. А вскоре затем и в священство был поставлен архиереем Ясинским ^**). А потом за верность мою к царскому величеству пожалован в Гадяч протопопом". Вот рассказ самого Лисовского; какие мытарства им пройдены. Он не поясняет, в чем заключалась его "верность", за которую получил он

^*) Архиепископ черниговский и новгородсеверский, хиротонисан 10-го января 1697 года из архимандритов черниговского елецкого монастыря; с 11-го марта 1712 года — митрополит сибирский.

^**) Метрополит киевский Варлаам Ясинский. Хиротонисан 31-го августа 1690 года, из киево-печерских архимандритов; умер 22-го августа 1707 года.

— 184 —

от самого царя, гадяцкое протопопство, а прибавляет только, что это случилось "в измену Мазепину".

Получив власть в свои руки, Лисовский сейчас же показал гадячанам, что за пастыря нажили они в нем. Летом 1709 года Лисовский был назначен протопопом, а в декабре все девять сввщенников гадяцкой протопопии писали киевскому митрополиту Иоасафу Кроковскому, что "пречестный отец Феодор скоро (только что) наехавши в Гадяч, стал мыслить не о управлении церквей Божиих и не о священнодействии, ниже порученные ему овцы начал пасти кротостью, добрым пастырям свойственной;_: но как волк стал разгонять собранное стадо лютостью и злостью, тиранством и грабительством: иным власы одирающе, иным кровопролитие многое творяще и заключением темничным язвяще; иных светских нещадно биюще розгами; духовным же тия розги предуготовляюще без малейшего по истине, преступления. Многим и тяжким соблазнам подаде образ: первое, заводя споры со многими; другое, посреди градов, под час ярмарок, драками, как с духовными, так и со светскими; третье, всех вывешать похваляется; всех изменниками блядословит, говоря при этом: что с Батурином сталось, то сотворю и вашим городам ^*). Каковые его тиранства и похвалки претяжкой болезнью ложатся на наш народ; ибо еще каждый по шведской руине ограбленный, оборванный и в здоровьи зараженный (вслед за нашествием шведов в Малороссии появилась чума) не может в себя прийдти; а он хуже неприятеля погибель вещает. А при этом еще хвалится: как бы я не был посвящен, то конечно за мои заслуги был бы уже гетманством или

^*) Батурин 1-го ноября 1708 года был обращен Меньшиковым в груду развалин. По народному говору в нем остались тогда в целости только три дома.

— 185 —

княжеством пожалован. Или — если бы не имел жены, то и киевскую митрополию вскоре бы получил; а теперь имея жену, нечем мне быть иным, как только протопопом не только гадяцким, но и зеньковским и опошнянским, ибо мне давано протопопство в Москве в соборе, да я не захотел, А с вами я буду поступать, как захочу, ибо на то я и поставлен". — Далее священники говорят, что у них нет более сил терпеть насилия Лисовского; что все они, оставив приходы, принуждены будуть бежать, "ибо ежели за четверть года много уже настроил зол, то как же им дальше с ним жить? Изми нас от человека лукава и от мужа неправедна и льстива избави нас! Яви милосердие от благоутробия твоего над нами и не подаждь нас в лютейшее фараоновой работы пленение отца протопопа"! Так заключают записку свою гадяцкие священники, обращаясь к митрополиту Иоасафу. Записка эта, столь живо обрисовывающая личность Лисовского, осталась гласом вопиявших в пустыне; митрополит мог только передать ее гетману Скоропадскому; а гетман тоже ничего не мог сделать человеку, который хвалился, что он "не ради протопопства единого в Гадяч прислан, но ради всех управлений и постереганья и преследования измены". — В Гадяче держал тогда полковничий пернач Чарныш. Он был один из замечательных малороссийских старшин первой половины XVIII века по своему уму и по той ловкости, с которой он обделывал свои дела. Воспитанный в школе Мазепы (в молодости он был "господарем батуринского замка") он впоследствии стал известен своей стяжательностью. Полковник Чарныш пробовал было писать к гетману, что не только Гадячу, но и окрестностям его нет житья от Лисовского; но письма эти оставались без ответа. Вот одно из них, писанное в 1712 году.

— 186 —

"Не раз уже перед сим доносил я вашей ясновельможности и письменно и словесно по требованию всей гадяцкой громады, что богомолец наш (Лисовский) не перестал мучить людей всяческими истязаниями, но ясно, явно без стыда и страха Божия в горшая преуспевает, никому не даюче пощады: один бичь над людьми невинными, аки во Израиля Фараона себе поставляет. Не имея уже сил терпеть дальше, ибо за три года натерпелись довольно, под благоразумный панский влагаем рассудок и покорно просим всемощную рейментарскую власть ходатайствовать у кого следует, дабы свободилися мы такого доброго до коней и волов чужих богомольца, воспели град со людьми: лютые работы избыв Гадяч и безмолвен поживе"! Но тщетно было красноречие хитрого полковника. Убедившись, что всемощная рейментарская власть оказывается пред Лисовским безсильной, Чарныш стал действовать иными путями: он поднял вопрос о незаконности второго брака Лисовского с Ксенией, урожденной Лисеневич. Эта уловка так хорошо удалась, что в 1714 году Лисовского потребовали в Петербург для расследования вопроса о двоеженстве. Не сказав ничего о законности второго брака Лисовского, там только решили, что он не может иметь духовного сана. Сложив с Лисовского протопопский чин, Петр пожаловал его Новгородсеверским сотником, при чем подарил ему саблю. — По поводу деградации Лисовского к месту здесь сказать, что известный политический памфлет "История Руссов", автором которой совершенно поносно считали Георгия Конисского ^*), о протопопстве с совместным

^*) А. Н. Пыпин полагает, что "История Руссов" появилась в тридцатых годах и принадлежит если не бывшему малороссийскому военному губернатору князю Н. Г. Репнину (1818-1835 г.г.), то кому либо из его кружка (см. "Историю Славянск. литератур").

— 187 —

сотничеством Лисовского передает следующую небылицу: при вступлении Карла XII в Малороссию Лисовский, будучи тогда новгородсеверским протопопом помог вместе с сотником Журавком Петру I взять этот город, за что произведен был тамошним сотником, "и сей, с приписью протопоп, по воскресеньям служил в церкви в епитрахили, а в прочие дни присутствовал в сотенном правлении при сабле, но бороды однако не брил и судя людей тяжущихся вместе их и благословлял". Н. А. Маркевич повторил эту сказку, прикрасив ее еще и от себя (История Малороссии, том втор.).

В марте 1715 года Лисовский явился на свой уряд в Новгородсеверск без бороды и при сабле. Сбрив бороду, Лисовский почему-то хранил ее; она показана в описи его имущества, составленной уже после смерти его. Бывший протопоп на сотничьем уряде вызвал повсюдное удивление в Малороссии; тогдашние летописцы занесли в свои "кронички" небывалое дело — назначение расстриженного протопопа сотником. Гетман Скоропадский до того удивлен был этим назначением, что нарочно посылал в Петербург разузнать, как это случилось. А между тем он поспешил отставить прежнего Новгородсеверского сотника Гарященка, и корогва (сотенное знамя) была вручена Лисовскому нарочно для того ездившим в Новгородсеверск генеральным есаулом Жураховским. Вместе с сотничьим урядом Лисовскому отданы по-видимому в собственность два села под Новгородсеверском — Бугриновка и Голубовка. Переменив рясу на саблю, Лисовский стал действовать еще резче. Через два года после назначения его сотником новгородчане подали гетману "пункта немилосердных действ Федора Лисовского, сотника новго-

— 188 —

родского, бесчеловечных мучений и грабительств, в Малой России, неслыханных", из которых следующие отрывки отчетливо характеризуют и Лисовского и его время. 1715 года марта 10-го, когда приехал Лисовский на сотничество, то взял городских денег 20 битых талеров, будто бы для его милости пана генерального Есаула за вручение корогвы, но денег этих Есаул не взял, а Лисовский так их у себя и оставил. Обычай дарить за вручение знамени был весьма обыкновенен; но Есаул для Лисовского, видно, и от обычая отказался. — Марта 22-го, как отъезжал в Гадяч за женой своей, "в самую весняную резолюцию", тогда забрал с собою в Гадяч несколько пар лошадей обывательских и войсковых арматных, а тех лошадей войсковых не только сотники но и полковники "на свою оказию" никогда не требовали. Тогда же "для гордой своей ассистенции" много взял с собой казаков знатных и всех их целый пост держал там в Гадяче. — Вымогая у знатного мещанина ситника несколько тысяч денег (требовал решето грошей), истязал его в тюрьме, но тот дал ему только два червонца и за то наслал Лисовский на двор Ситника Есаула Пашинского вместе с своей челядью и взял еще две бочки водки. — Едучи в Кролевец на ярмарку и не имея денег "для справованья непреличных своей сотницкой особе четвертных поездов и дорогих сукон", вынул у ктитора — церковных 180 золотых, за что "обещал дать на церковь извести, но и до сих пор недал". — Когда Назаренко, Воронежский сотник (о нем шла речь выше), брал "в стан Малженский" за своего сына дочь Новгородсеверского войта, тогда Лисовский не только многих на той свадьбе гостей чествовал не полюдски, но еще приказал насилием взять из под жени-

— 189 —

ха лошадь и саблю женихову, в сребро оправленную, отвязал, требуя себе 10 талеров "за куницу". "Куницу" брали обыкновенно державцы от каждой свадьбы своих крестьян грошей по 10 и 20. Требуя "куницу", Лисовский смотрел на своих Сотян, как на подвластное поспольство. — Царское пресветлое величество, Государь наш — писали новгородчане — милосердствуя над народом Малороссийским, во время Мазепиной измены указал, дабы аренд отнюдь более в Малой Руссии не было; а Лисовский устроил во всех ратушных ^*) селах тягчайшия аренды паче древних Мазепинских; для этого он раздает по шинкам свою водку, назначая при этом и цену еще высокую; также во многих селах устроил жидов, которые не только в домах крестьян, но и у казаков запечатывали водку, — В прошлом 1715 году последовал монарший указ о высылке казаков для строения Киево-Печерской крепости. Из новгородской сотни следовало выслать 120 казаков; но Лисовский желая воспользоваться этим случаем для извлечения выгод, показал, что требуется большее число казаков и с многих брал большие окупы", деньгами, водкой и овсом, увольняя их от похода будто по своей ласке. — По смерти священника села Лесконог, прихожане по давнему обыкновению выбрали одного из своих селян и хотели просить архиерея о его посвящении; но Лисовский, взявши "мзду довольную" от другого, силовал лесконожцев дать голос за своего кандидата; а когда те не соглашались, то он тяжко избил знатного и заслуженного казака Сыченка. —

^*) Ратушные села "прислухали", как тогда говорилось, к ратуше полкового или сотенного города (ратуша — тогдашний земский центр) и отбывали все земские повинности.

— 190 —

Выписок этих достаточно, чтобы получить понятие о насмеях Лисовского, который как видно, ничем не стеснялся, опираясь на свое назначение. В ответ на "пункта" Скоропадский мог только написать Лисовскому, что так делать не годится. Сотняне, увидев, что от гетмана помощи им не дождаться, решились жаловаться самому Царю. Мера эта имела больший успех, хотя и не так скоро. В августа 1718 года русскому министру-резиденту при Гетмане, Протасьеву, пришел Царский указ такого содержания: "Били челом войска нашего Малороссийского знатные войсковые товарищи, Данило Кутневский да Парфен Пекальницкий, что сотник новгородский Федор Лисовский це только протопопу тамошнему, но и им, многим той сотни казакам и посполитым людям чинит великия и неудобосносимыя обиды, разорения, грабительства, побои и мучительства; и хотя по многим людским жалобам были ему, сотнику, от Гетьмана Ивана Ильича Скоропадского и от полковника Стародубского претительныя письма, однакож Лисовский не только Стародубского полковника, но и самого Гетмана заочно честь испражнял и испражняет". В пояснение последних слов нужно заметить следующее. Народная молва между прочим передавала, что Лисовский проиводил разные чары, чтобы извести Скоропадского; для этого он резал антиминс в церкви села Рыкова, чаруючи гетмана,, что подтверждал и Рыковский священник. — Далее, царский указ предписывал Протасьеву произвести о действиях Лисовского следствие и на это время выслать его в другой город. Протасьев прислал для следствия капитана Глуховского гарнизона Хрипунова; результатом следствия оказалась одна только "ассекурация", данная при этом Лисовским, что на будущее время он обязывается "Нов-

— 191 —

городским обывателям без проступства и винности обид самовольных, здирств и всякого излобления не чинить". Вслед за тем Лисовский писал Гетману: "Следствие уже кончилолось; а когда оно началось, у меня отобрана была корогва и помещена в церковь, а Новгородская поручена была наказному сотнику, И вот уже семь месяцев, как я остаюся вне уряда, а в грамоте царского величества, которая была передана мною вам, написано чтоб его царского величества указу, меня из той сотни не переменять"; на этом основании Лисовский просил возвратить ему сотенное знамя. — Нужно заметить, что власть сотника по старинному казачьему обычаю тогда только была действительна, когда сотенное знамя было при нем; если бывало, выбранный сотник и утвержден уже Гетманом в этом уряде, но действительной власти он все таки не получал, пока не передана была ему корогва. Точно также, когда над сотником назначалось следствие, то суд над ним по обнаруженному преступлению мог чиниться тогда только, когда по Гетманскому приказу у сотника отбирали знамя, которое в таких случаях помещалось в церкви. Словом, власть сотника находилась в теснейшей связи с нахождением сотенного знамени у него в доме; как только знамя отбиралось, то сотник, не теряя своего уряда, лишался всякой власти, которая на это время переходила к сотнику наказному, временному. — Скоропадский, получив письмо Лисовского, привезенное в оболочке речи нынешнего времени, немедленно же выдал универсал, по которому Лисовский снова вступил в управление сотней. Но чрез несколько месяцев Гетман снова стал получать жалобы на Лисовского. На этот раз Скоропадский, вероятно на основании ассикурации, решился сам назна-

— 192 —

чить следствие над Лисовским, которое и поручил произвести в июле 1719 года Бунчуковому товарищу Полоницкому. От Лисовского снова отобрали корогву, а сам он выехал в свое село. Следствие Полоницкого раскрыло множество всяческих злоупотреблений Лисовского, между прочим что ратушный суд был почти уничтожен им; — что он запрещал мещанам собираться в ратушу для обсуждения общественных дел и постоянно приказывал, чтобы судиться приходили к нему во двор. Жестокости Лисовского, открытые следствием, по однообразному их характеру нечего перечислять; большей частью он расправлялся собственными кулаками; а когда не надеялся на свою физическую силу, то мучил людей пытками. Одного заслуженного казака Лисовский обвинил в покраже кунтуша своей жены (который та потеряла, идучи домой пьяной) и когда обвиняемый не сознавался, то сотник решил — повесить его. И повесил бы, если бы не был остановлен квартировавшими в Новгородсеверске солдатами. А что терпели от Лисовского как "державцы" его "подданные"-посполитые, это можно видеть из "Суплики", поданной следователю Полоницкому от крестьян села Голубовки. "Мы громада села Голубовки, с кровавыми слезами падши под стопы ног вашей милости пана и добродия, крайнюю нужду, неудобосносимые утиски и разорение, нам учиненные от немилосердного Лисовского объявляем; — который, яко волк похитивше нас под свою державу, не яко иные державцы отечески но яко немилосердный тиран с нами поступает битьем смертным, что иного от побоев и черви съели; или грабежом нищить нас в работу другим людям запродает, как и теперь запродал нас за четыреста золотых. А те арендаторы по данному Лисовским

— 193 —

дозволении, тяжкими работами нас утесняют; такого малослыханного немилосердия не могучи понести все почти из села порасходились, дома и грунта свои покидая и так из тридцати дворов слишком, как Лисовскому мы достались, остается нас только шесть дворов из можнейших. Да и мы жития место все оставивши мекаем утекати к иншим державцам". — На все возводимые обвинения Лисовский отвечал, что он Гетманом не судим, почему и розыск Полоницкого не признает действительным. Однакоже по возвращении ему корогвы, он точно смеясь над Гетманом, заставил своих сотнян послать Скоропадскому такое заявление: "за возвращение на власть Федора Лисовского от которого мы и прежде, во время его сотничества, не терпели никаких насилий, благодарствуем; для предупреждения же смятения в народе на будущее время просим ясневельможность вашу не давать более засим никакой веры доносам на нашего сотника". Следователь же Полонский, остававшийся еще в Новгородсеверске, вслед за этим заявлением, подписанным всеми более почетными сотнянами, писал Гетману от 27-го июля, что как только Лисовский в город из своего села то снова "великия людям починил обиды и разорения": шлет казаков на свои сенокосы, грабит с чужих полей сжатый хлеб, атамана наказного сотника, грозит на смерть убить ^*). Гетман послал

^*) Подобные явления можно в значительной степени объяснять духом тогдашен поры... Особенно при сопоставлении с тождественными фактами, имевшими место даже в шестидесятых годах в Сибирском, напр., казачьем войске. Здесь проезды по станицам командиров наводили на все население панику. За дальнейшими подробностями отсылаем к сборнику газеты "Сибирь" том. перв. 345-9.

— 194 —

универсал, требуя Лисовского в Глухов; Полоницкий уведомлял, что тот и не думает ехать. А новгородчане в след за благодарностью послали Гетману новую жалобу, заключая ее так: "дальше Бог ведает, что с нами будет; боимся на рынок (на "место") выходить, всегда в печали будучи; не беспечны здоровья своего пребываем и одного часу отрадного не имея; должно быть прийдется не одному смертью пострадать; а умаление здоровья своего от рук его многие уже узнали". Скоропадский решительно не знал, что ему делать. Но в это время, в начале 1720 приехал в Малороссию князь Меньшиков. Гетман встретил его в селе Шептаках, под Новгородсеверском; сюда же явились и новгородчане просить милости еще у светлейшего. Вероятно по разрешению последнего у Лисовского снова отобрали знамя, а он на этот раз написал царю длиннейший донос на Скоропадского. В этом доносе Лисовский между прочим писал, что Скоропадский обвинял его и сотников новомлинского Шишкевича и воронежского Назаренка в чародеяниях, вследствие чего все они трое хотели ехать в Петербург жаловаться; — что приехав за подорожной для этого в Глухов, он Лисовский был схвачен по приказанию гетмана и заперт в его покои; "и велел Скоропадский — продолжает Лисовский — меня обухами бить смертельно; в яком бою претерпел великие раны; и так немилосердию бьючи меня приговаривал господарь ясневелможного, перекрест-жид (Даровский), да швагер его гетманский Конзеровский (женатый на сестре гетманши), который был у Мазепы за хлопца, — "вот тебе московская верность и пододорожняя до Санктпитербурху"! И мордовали меня не по христиански восемь человек и убивши меня, не помню, как отнесли под караул". —

— 195 —

Не в характере Скоропадского вообще были такие крутые меры; а Лисовского он просто боялся, может быть, не меньше Меньшикова. Видно, что Лисовский всю эту сказку выдумал, рассчитывая, что слова о "московской верности" произведут свое действие. — Между тем совершенно неожиданно для Лисовского, явилась в Глухов первобрачная жена его Пелагея, урожденная Улизко и подала жалобы гетману и министру-резиденту Протасьеву, что Лисовский вызвал ее к себе хутор под Новгородсеверском, жил там с ней, как муж с женой, а потом прогнал. Узнав об этих жалобах, Лисовский писал гетману, что он спешит в Глухов объяснить дело; однако же не ехал. Тогда брошенная жена, вероятно наученная Скоропадским, поехала в Москву бить челом на мужа. В начале 1721 года вызван был туда и Лисовский. Подняли вопрос о его двоеженстве. По следствию, произведенному черниговским архиепископом Антонием Стаховским ^*), оказалось, что брак Лисовского с Пелагеей был признан архиепископом Иоанном Максимовичем дествительным, но что Лисовский скрыл это обстоятельство и на Ксении Лисеневич женился противозаконно. В 1722 году архиепископ Иродион Жураховский ^**), преемник Антония, писал в генеральную канцелярию, что

^*) Первый профессор и префект в черниговском коллегиуме, потом архимандрит новгородсеверского спасского монастыря и с 20-го сентября 1713 архиепископ черниговский; с 1-го марта 1721 года митрополит сибирский. Антоний известен некоторыми сочинениями церковного содержания ("Обзор духовной литературы" том втор., 17-18).

^**) Хиротонисан 6-го мая 1722 года из киево-межигородских архимандритов; в 1734 году уволен туда же на покой.

— 196 —

по решению Синода второбрачную жену Лисовского Ксению повелено было с ним разлучить, оставив сыновей у отца, а дочерей отдать матери, "которого указу, за скорою того Лисовского смертью, немощно было в действо привести, ибо он, при выслушании того указу, при упоре ставши, второбрачной жены своей не хотел от себе отпустить, а первой — принять; за что отдан был там в Москве в Св. Синод под крепкий караул и оттоль отослан в некоторых важных причинах к следованию в Преображенский Приказ, где вскоре и живот свой окончил".

Так неожиданно Скоропадский и Новгородсеверск избавились от неуемного сотника-протопопа.

В сведениях о Лисовском остаются не заполненными года его священства, от сотенного писарства в местечке Варве до протопопства в Гадяче. Оба эти пункты — в Полтавской губернии. Вторая жена Лисовского принадлежала к фамилии Лисеневич, и доселе имеющей своих представителей в здешней губернии. Нужно полагать, что Лисовский "священствовал" в каком либо приходе нашей же епархии. Но никах сведений на этот счет нет. В тех малочисленных хрониках Полтавской епархии, которые оглашены в местном духовном органе, упоминания имени Лисовского, сколько ведомо, не находится. Если помянутые сведения будут открыты волей случая или кропотливым изысканием исследователя, — они должны быть подобраны на страницы "Епархиальных Ведомостей". Лисовский — личность с значением вполне историческим.

Следует отметить, что Лисовский оказывается не единственным сотником, причастным духовному чину. Отец епископа воронежского и за тем черниговского Кирилла Ляшевецкого (1758-1770) был сначала сот-

— 197 —

ником, а потом священником в местечке Опошне Зеньковского уезда (Воронежские Епарх. Ведомости, издан. 1879 года; вып. XIII, 570). — О других отечественных иерархах, числом до шести принадлежащих по родопроисхождению к войсковой старшине местной нынешней Полтавской губернии, указание было сделано в Воронежских Епарх. Ведомостях (издан. 1879 г., вып. XI, 451).

Ив. Павловский.