Великий Князь в Полтаве
- Подробности
- Просмотров: 15743
Публикуется по изданию: М.Н. Шереметев. «Великий Князь в Полтаве» // Журнал "Военная быль" № 10, июль 1954 г. Издание Обще-кадетского объединения под редакцией А. А. Геринга. Стр. 1-4.
Перевод в html-формат – Борис Тристанов.
— 1 —
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ В ПОЛТАВЕ
От Редакции. После скончавшегося в Тунисе полковника М. Н. Шереметева, небезызвестного военного поэта и писателя, остались его воспоминания о пребывании в Петровском-Полтавском корпусе. С особым удовольствием, редакция печатает ту часть его воспоминаний, которая как бы дополняет Письма Великого Князя [см. "Военная быль", № 5, Апрель 1953 г. - Здесь и далее в квадратных скобках комментарии автора сайта - Т.Б.]. Маленький кадет-Полтавец рисует картину, как отозвалось в корпусах, на местах, назначение Великого Князя, как внешне и внутренне откликнулись на это событие и кадеты и воспитатели. Назначение Великого Князя Константина Константиновича Главным Начальником Военно-Учебных Заведений, совершенно переменило всю систему воспитания будущих офицеров и таким образом, изменило лицо всего младшего командного состава Российской Армии. При этих условиях, особый интерес получают воспоминания того, кого непосредственно и немедленно коснулись Великокняжеские реформы.
Мне шел двенадцатый год. Стало быть давно это было. Я учился во втором классе кадетского корпуса. Год тек своим порядком, без особых происшествий и только к весне совершилось большое событие: было объявлено о назначении Великого Князя Константина Константиновича — Начальником Военно-Учебных заведений. Приказ читался перед завтраком, по приходе из церкви, потому что в этот день был большой праздник — Благовещение. Помню, что ни я, ни кто либо из моих товарищей, не придали особого значения этому приказу. Мы были еще малы и нам не вполне было ясно, что значит "главный начальник военно-учебных заведений". Нашего директора нам было вполне достаточно, а что дальше него, то уже было что то не свое. А потому о приказе скоро забыли. Но не прошло и месяца, как из Петербурга каждому классу прислали портреты Великого Князя с его собственноручной надписью какому классу портрет предназначается.
Это показывало внимание, а потому и произвело большее впечатление, чем недавний приказ. Нас построили и каждому классу выдали по портрету, уже в раме и под стеклом. Портрет принимали "старшие" в классах. У нас "старшим" был Глоба-Михайловский. Он хорошо учился, хорошо себя вел и во всех торжественных случаях играл первую роль. На портрете Великий Князь был в парадной генеральской форме, при всех орденах. Василий Алексеевич [Шевелев], наш воспитатель, обратил наше внимание на орден Св. Андрея Первозванного: лента, звезда, крест и особая нагрудная цепь. Это был высший орден Империи, учрежденный Петром Великим. Василий Алексеевич добавил, что Великий Князь пишет хорошие стихи, но, в сравнении с лентой и звездой — это показалось нам мало значительным.
Прошло еще несколько дней и вдруг разнеслась неожиданная весть: Великий Князь предпринимает объезд южных корпусов и, в мае, будет у нас. Немедленно, весь корпус, снизу до верху, начал чиститься, скоблиться и мыться. У нас и так все было достаточно хорошо, но теперь все должно было стать еще лучше, светлее и торжественнее. Нас одевали во все новое. Все свободное время уходило на примерки и пригонки, и чем ближе надвигался день приезда, тем тревожно-радостнее и приподнятее становилось настроение.
Мы уже знали, что такое "главный начальник". Он вошел в нашу жизнь, наше сознание, он весь наш обиход сделал другим; не буднично-серым, а ярким и праздничным. Со времени Александра II, у нас не было Высоких Гостей. Теперь же ожидался не только Великий Князь, дядя Царствующего Императора, но и наш Августейший Начальник. Момент безусловно был исторический и к нему готовились с чрезвычайным усердием.
Мы даже начали, наконец, интересоваться стихами и Василий Алексеевич, придя однажды с маленькой книжкой, прочел нам:
Растворил я окно, стало душно не в мочь,
Опустился пред ним на колени.
И в лицо мне пахнула весенняя ночь
Благовонным дыханьем сирени...
Помню, даже нам, мальчишкам, показалось это красивым. Воспитатель добавил, что Великий Князь пишет стихи под инициалами "К.Р.".
Но наши основные желания направлялись не к этому. Нас больше интересовал "Великий Князь", свита, парад, Андреевская лента... Интересовала, кроме того, и самая историчность события. Историчность
— 2 —
заключалась в том, что последним Главным Начальником корпусов из лиц Императорской Фамилии, был Великий Князь Михаил Павлович, сын Императора Павла. В корпусе был его бронзовый бюст с крупной надписью в одно слово — "Благодетелю". Такие названия, как Благодетель, Радетель, Старатель — были в духе того отдаленного времени. О "Благодетеле" среди нас ходили самые жуткие легенды. Все виды наказаний, порка, отдача в какие-то контонисты... И, как это ни странно, мы эти легенды любили, к ним нас влекло, их всячески разукрашивали. К тому же "Благодетель" имел трудно произносимое звание Генерал-Фельдцейхмейстера всей Российской артиллерии. Как артиллерист, он получил в подарок те пушки, из которых стреляли по "декабристам" на Сенатской площади. Он их поставил на крыльцо своего дворца.
Наш корпус он посетил однажды, о чем свидетельствовала пожелтевшая мраморная доска в главном зале. А, кроме того, в музее хранилось кресло, на котором сидел Великий Князь. Простого вида, обитое красной кожей, оно хорошо сохранилось, и многих из нас влекло посидеть на нем. Но это было невозможно. И вот теперь, на наших глазах, история повторяется: Начальником у нас опять Великий Князь. Конечно, времена уже не те, но, все-таки, в этом назначении чудился отзвук далеких лет, на которые годы наложили свою романтику (ведь была не только порка) и воскресили угасшие традиции былых, лучших, более ярких эпох. Но если бы даже опять порка и шпицрутены — то мы, пожалуй, согласны и на это. И, вот с этим настроением как то не вязались слова:
Растворил я окно, - стало душно не в мочь
Опустился пред ним на колени...
Великий Князь ожидался 6 мая. Он действительно прибыл в этот день к полдню. Это был день рождения Государя Императора. В церкви была торжественная служба. Мы в новых парадных мундирах. Масса публики. Особенное значение приобретают те слова в молитвах и возгласах, в которых упоминается имя Великого Князя. Он сам уже едет к нам, он сам уже, где-то близко. Директор и еще некоторые лица вышли из церкви до окончания службы. Ясно — поехали встречать. Для Великого Князя был нанят один из лучших извозчиков — Байдала. Были еще две фамилии также известные в этом миру: Петлюра и Пупко. Выбор остановился, однако, на Байдале.
Программа встречи была такая: Великий Князь, по прибытии сейчас же обойдет все роты, здороваясь и знакомясь с кадетами, в их помещениях. Попутно, представление городских властей и высших воинских чинов. Затем, общий завтрак. Вопрос осложнялся нами, младшими, четвертой ротой. У нас были хорошие классы, но очень плохой, полутемный коридор. Наш зал, маленький, сводчатый, с окнами на дровяной двор, тоже не подходил для приема Высокого Гостя. Поэтому, было решено, что мы представимся в коридоре среднего этажа, возле столовой. Большой, светлый, широкий, с отличным паркетом — это быт лучший коридор во всем корпусе. Мы должны были сначала спрятаться в нашем помещении, как только Великий Князь пройдет к старшим, нам сейчас же перейти наверх, в названный коридор. Согласно этому плану, мы, по окончании церковной службы, ушли к себе и оставались в томительном ожидании. Было строжайше воспрещено подходить к окнам на улицу, но некоторые, все-таки, заглянули и передали, что перед корпусом масса народа и полиции. Донесшиеся скоро с улицы крики "ура" известили нас о прибытии Князя. Построились, без команды, в одну минуту. Ротный командир начал делать последние указания: не выглядывать из строя, не оборачиваться, стоять смирно; на вопросы отвечать — кратко, ясно, ни в коем случае, не задавать вопросов самим... Появившийся, в этот момент, на пороге, один из старших кадет звонко крикнул:
— Четвертая рота, наверх.
Мы, разумеется, никогда еще не ходили в таком идеальном порядке, как в тот раз. А, по пути, как нарочно, встречались препятствия. При повороте на главную лестницу, нас чуть не сбила с ног группа старших кадет, они быстрым шагом несли из музея кресло "Благодетеля". Затем, на площадке, новое препятствие — губернатор и архиерей. Губернатор в ленте, в звездах, с золотым ключом назади, в руках треуголка, окаймленная пышным черным страусом. Владыка-преосвященный в шелковой, муаровой рясе, тоже при звездах, а на клобуке алмазный крест — высокая награда за труды по благоустройству братской могилы, на поле Полтавской битвы.
Вот коридор... Немного страшно, но еще интереснее. Нас больше сотни, но в просторном коридоре наш строй кажется маленьким и потерянным. Великий Князь где-то у старших. Вдали, в открытые двери, видно много людей... Поклоны, шпоры, кого-то представляют... Затем, вся группа вдруг, сразу двинулась к нам. Впереди свободной широкой походкой шел Ве-ликий Князь... Какой он высокий... И какой худой... Сколько орденов... И лента Андрея Первозванного...
— Здравствуйте, дети!
Тысячу раз учили ответ и грянули радостно, звонко, от души, хотя и было немножко обидно, что назвал нас детьми.
— Здравия желаем Ваше Императорское Высочество!
Для ясности ответа, нас учили свободно и широко открывать рты. И вот, мне — он вложил палец в рот, но сейчас же отдернул руку.
— Тебе, я вижу, в рот пальца не клади? — смеясь сказал он, потирая прикушенный палец. Затем, идя по фронту, одного повернул кругом, другому, щелчком, сбил фуражку, самого последнего, т. е., самого маленького, как перышко, поднял на воздух. Строй зашевелился, слышались взрывы смеха... Нам делали знаки, строили страшные глаза, но это было ни к чему. В это же время, в коридор начали входить другие
— 3 —
роты, направляясь в столовую, к завтраку. Как хорошо они шли... Великий Князь оставил нас и замешался среди них. Такой встречи никто не ожидал. Вся официальность сразу пропала, и любопытство сменилось по настоящему праздничным настроением. В столовой, Великий Князь сел за один из кадетских столов и продолжал держать себя все с той же шутливостью: отнимал хлеб, подталкивал под руку, одному, зазевавшемуся, подсыпал в тарелку целую ложку соли. С других столов ему делали знаки, звали к себе.
Вечером большой концерт. Нас пустили украшать уже готовую эстраду. Перед ней ряды стульев и в первом ряду, посредине, на особом коврике, кресло Великого Князя Михаила Павловича. Всем хочется посидеть на нем. Около толкотня. Оказалось, что подушка легко отделяется и ее можно пускать по паркету, как по льду. Но, легкий свист, шепот и все разбегаются, как мыши. Только двое неуспевших, усердно поправляют, ковер и кресло. В дверях вице-фельдфебель Орановский, краснощекий блондин, подозрительно оглядывает нас.
— Что вы здесь делаете?
— Поправляем... Смотрим, чтоб никто не трогал...
— Хорошо. Будьте здесь все время. У Великого Князя, в швейцарской, на шинели, отрезали все пуговицы. Наверное третья рота.
Великий Князь пробыл у нас три дня. Все свое, свободное от официальных приемов время, он проводил среди кадет и уходил к себе только вечером, когда все роты ложились спать. Его комната была при лазарете и заботы о ней взяли ва себя корпусные дамы. Они нанесли туда массу мебели и в течение всего дня туда посылались беспрерывно свежие цветы. Великий Князь неизменно завтракал и обедал вместе с нами, причем никто не мог предугадать за какой стол он сядет. Весь день проводя среди кадет, он, своей неутомимостью и подвижностью, утомлял своего адъютанта. Последний жаловался нам, что под конец дня он не чувствует под собой ног и так бывает в каждом корпусе. В то время, Великому Князю было едва за сорок. Он только начал седеть и производил общее впечатление здорового, крепкого человека, несколько худощавого, но стройного, с подвижной, юношеской гибкой фигурой.
"Второй класс, первое отделение. Кадет по списку 36. В лазарете — 1. Налицо — 35". Этот рапорт учили и по-французски, так как Великий Князь ожидался к нам, именно на урок французского языка. Рапортовать будет старший — Глоба, но, на всякий случай, учили все. Все, сколько-нибудь небрежное, по части учебников и тетрадок, было заменено новым. Парты тщательно осмотрены. Мы сами тоже. В карманах ничего не должно быть, кроме носового платка. Всякого рода трещотки, рогатки и прочее богатство кадетского обихода было отнесено к "всякой дряни" и безжалостно выброшено. Были проделаны репетиции, как вставать, садиться, как отвечать и прочее. Предполагалось, что Великий Князь сядет за первую парту, ближайшую от дверей. Когда минувшей зимой в класс зашел генерал Драгомиров, то он сел именно на эту парту. Потому была сделана, извинительная перетасовка и на крайнюю парту был посажен все тот же Глоба. Класс проветрили и вспрыснули каким-то составом под названием "Лесная Вода". В самом деле запахло лесом.
Ждали Князя на французский, — а он пришел на арифметику. С этого и началось. Раздалась команда: "Встать! Смирно!". Класс вскочил, вытянулся. Глоба устремился навстречу, растерялся и забормотал:
— Votre Altesse!., Высочество... Второй класс... Но Великий Князь ласково отстранил его, сказал всем: "садитесь" и, окинув парты взглядом, направился ко мне.
— Ты один, пожалуй скучаешь? — сказал он.
— Никак нет, Ваше Императорское Высочество. — Не мог же я сказать, что скучаю, когда в классе шло объяснение простых дробей.
— Все равно, подвинься.
Подвинуться нужно, — он опять был в парадной форме и его звездам и орденам за партой было тесно. Они частью примялись и завернулись. Я начал поправлять их, приглаживая и выравнивая. Особенно не давалась мне Цепь Андрея Первозванного. Отдельные знаки были плоские, тонкие, ювелирной работы и я боялся их поломать. Но мне все-таки хотелось извлечь цепь наружу, так, чтобы она легла на парту.
— Оставь. Пусть будет так, сказал он. Некоторое время он внимательно слушал. Его густой эполет давил мне плечо.
— Что ты делаешь? — опять тихо спросил он.
— Ничего.
— А ты бы делал что-нибудь. Тетрадка у тебя есть?
Я быстро выхватил из парты тетрадку. Но в тетрадке ничего интересного не было — она была совершенно новая, только что выданная.
— Она у тебя всегда такая?
— Так точно.
Он улыбнулся и затем задал несколько вопросов ближайшим из кадет. Отвечали старательно, сильно волнуясь. Смущала и большая группа сопровождавших князя лиц, занявших почти всю переднюю половину класса, а у доски, как нарочно, самые неудачники Комиссаров, Капнист, Куценко... Однако, на сей раз, обычно у доски скромные и молчаливые, теперь вдруг они заговорили. С отчаяния может быть. Правда не все ответы соответствовали вопросам, но все были громкие, моментальные, без особого раздумья. Матус-Кориченко даже не хотел садиться, пока его не дернули сзади. Вообще в классе установилось бодрое, смешливое настроение, рассеявшее атмосферу сухости, которую хотели на нас нагнать.
Затем Князь встал и, поблагодарив всех, направился в соседнее отделение. Все бросились ко мне. Я был героем дня. Было сделано только замечание за "вольную поправку орденов", но, это было ничто, по сравнению с ошибкой в рапорте Глобы.
— 4 —
Последний день пребывания, 8 мая, прошел очень шумно. Уроков не было. Просто галдели по классам. Великий Князь захотел говорить с каждым кадетом в отдельности. Для этого наш класс поставили в спальне у кроватей. Моя кровать была у окна. Я вскочил на подоконник и распахнул раму. Белые сережки черемухи и клейкие листочки тополей закачались перед мной. Но уже шел Великий Князь. Он был в белом кителе, по домашнему, даже без шашки. Так начал он обход нашего класса. Князь умел разговаривать с каждым и находить нужные слова для робеющих и волнующихся. Он сильно картавил и его общий, гортанный выговор, по началу, производил несколько странное впечатление. У нас уже многие подражали ему.
Меня он спросил об отце. На вопросы об его службе, я бойко отвечал: "...в боях у Эни-Загра и Эски-Загра. В Забалканском отряде фельдмаршала Гурко... Знаете Ваше Высочество?.."
— Слыхал, слыхал... я тоже немножко, сказал он. Он "немножко"... На груди у него белел Георгиевский крест.
После обеда, на плацу, Великий Князь все время оставался с нами, но к нему было трудно протиснуться. Его характерной особенностью было то, что он из всего умел создать интерес и разговор возле него не умолкал. В этом его внимании к каждому из своих собеседников, как бы таковой ни был мал, заключалась значительная доля его обаятельности. Президент Академии Наук, он с полным вниманием мог вести разговор о резиновых мячах, о свойстве рогатки, о лучшем способе плавания и т. п. Что касается начальства, то оно держалось в стороне и мы были совер-
шенно свободны в обращении и разговорах с нашим "Главным Начальником".
Он уезжал вечером, когда уже надвинулись мягкие весенние сумерки. К экипажу его вынесли на руках, на том же историческом кресле. Раздалось непрерывное "ура". На улице собралась масса народа. Губернатор не мог протискаться и издали размахивал своей нарядной треуголкой. Байдала, рослый красавец, чисто-русского типа в синем армяке, с павлиньим пером на шапке, сдерживал горячившихся лошадей и улыбался Князю, с которым за эти дни тоже успел "ознакомиться". Он потом рассказывал:
— Ни копеечки не взял... За такую честь да брать деньги?
На вокзал, для проводов, собрались военные и гражданские власти. Перед вокзалом, на площади, выстроились мы. Первая рота с винтовками и оркестром. Великий Князь еще и еще раз обходил ряды, разговаривая, шутя и обещая скоро вернуться. Уходя, он поблагодарил директора за прекрасное состояние корпуса, обнял и поцеловал его. Когда вскоре, в просвете вокзальных зданий, потянулись вагоны отходящего поезда, мы кричали "ура" до тех пор, пока можно было думать, что нас слышно.
Затем все оборвалось. Большой яркий праздник был окончен. Сразу наступили скучные будни. Стемнело. Возвращались вялые, утомленные. Наша рота совсем отстала и от звуков оркестра к нам доносились лишь глухие удары барабана. Обгонявшие нас лица из числа провожавших, многих брали к себе в экипажи. Это было стыдно, но завидно.
К концу мая мы были отпущены по домам на большие летние каникулы.
М. Шереметев.
